Если б наши не вернулись, так навсегда и осталось бы. Немец наверху, на солнышке, а русские внизу, в овраге... Когда народ приходит к такой простой и ясной мысли, он не выпустит оружия, пока не сокрушит врага.
"День в день 80 лет назад". Переворачивая листы истории невольно ловишь себя на мысли, что история развивается по спирали. И те, затаённые обиды, запертые в пыльных шкафах на западе, передаются с генами потомкам. Теперь они ищут реванша сегодня...
Легко судить о том, что было с позиции прошедшего времени, всё кажется ясным, легко и отчётливо разбираются просчёты, но как видит это время современник здесь и сейчас - сегодня представляется удивительным. Он вкладывает живые камни строк в стену "плача", любви и ненависти - и это становится чрезвычайно актуально и парадоксально!
Статья, опубликованная в газете КРАСНАЯ ЗВЕЗДА 16 мая 1943 г., воскресенье:
Живой Сталинград
Вокруг всё сквозное... Между голых, отрепанных сучьев пирамидальных тополей, в пустых глазницах окон видно голубое небо. Взгляду не на что опереться. Повсюду между развалинами открывается широкий, пустынный кругозор до самых дальних холмов, ранее скрытых многоэтажными домами и застроенных городскими кварталами. Всё теперь обнажено, разрушено, испепелено, неподвижно, и лишь на расстоянии нескольких километров солнце ослепительно отсвечивается в немногих застеклённых окнах. Эти окна — наперечет. Одно вставлено в нижнем этаже высокого здания, и вся его громада, полусожженная и разваленная, нависает над этим единственным живым окном. Другое, склеенное из нескольких долей, — это окошечко хибарки, в нем повешена кисейная занавеска, неподалеку женщина вскапывает землю и время от времени оглядывается на ребенка, который с коленки на коленку ползает на очищенной земле величиной не более четырех квадратных метров.
А вокруг этого островка упорядоченной человеческой жизни громоздятся камни, искалеченное, покоробившееся железо, и куда ни кинешь взгляд, вблизи и вдали видны остатки стен самых причудливых очертаний и неуклюжие колоннады печных труб — зловещая архитектура разрушенного города. Оглядываешься — всё неподвижно, прислушиваешься — не прекращается сухой металлический скрежет; ветер качает свисающее с крыш кровельное железо. Порой то вдали, то вблизи прогрохочет взрыв, взовьется столб праха и дыма. Это минеры нашли и подорвали еще одну мину. На перекрестке городских путей, в пустой раме большого магазинного окна развернута необычная витрина: выставлена разнообразная коллекция мин и кратко указано, как их искать и как обезвреживать. Этим занимаются не только саперные части, этим заняты все граждане Сталинграда. Найдено и обезврежено около тысячи всевозможных взрывных аппаратов, но работа эта еще не кончена. Причудливы постройки, возникающие на развалинах. С одной стороны кирпичная стена дома, с другой — серый с рогатыми буквами обгоревший борт немецкой грузовой машины, с третьей — кусок забора. Сверху листы кровельного железа, сбоку — одеяло, оно обозначает дверь. Маленький старичок с красной, загоревшей морщинистой шеей что-то мастерит из кирпичей, очевидно, печурку. Дело у него не ладится, и на вопросы он отвечает сердито:
— Так мы же здесь жили, вон, на третьем этаже, — и он показывает во внутрь той пустой каменной коробки, у стены которой ладит свой новый дом. Среди хаоса развалин уже расчищены узенькие ленты шоссе — это всё, что осталось от сталинградских улиц. Но улицы эти оживлены днем и ночью, движутся по ним люди, возвращающиеся в родной город. С востока и севера, куда ушли от немца, с юга и запада, куда угнали немцы. Едут на попутных машинах, идут пешком, таща на себе ребят и узлы. Вот впереди женщина катит тележку на двух колесах, — один ребенок сидит на пестрых узлах, другой идет рядом, держась за юбку. Ей тяжело; печет солнце. Она охотно останавливается и живо отвечает на вопросы. "Женщина эта идет с той стороны Волги. Их было две сестры, мужья работали на заводе «Баррикады». Ее мужа взяли в начале войны в армию, а сестра и зять (женщина щурится и поджимает губы) — кто их знает, где они? Сестру с ребятами наверное завалило в бомбоубежище, а сам он — многие наши ушли в народное ополчение — он тоже. Может быть жив — в армии...
— А куда вы сейчас?
— Домой, — весело отвечает она, кивая подбородком в ту сторону, где раньше высился красавец завод, где был построен один из великолепных рабочих поселков. Сейчас там нет ничего — пепельно желтая пустыня. Но она идет уверенно. Она возвращается домой, потому что хочет жить на том месте, где жила раньше, и она будет там жить. Она построит свою хибарку на развалинах, вскопает огород, перебьется как-нибудь, и как только заводу нужна будет рабочая сила, она-пойдет в цех, к станку, дети будут взяты в детский сад.
Именно сейчас, когда разрушены здания города, материальный остов его жизни, в этом упорном, непреклонном, стихийном стремлении на свои места выражается та глубокая, затаенная и в обычные периоды невидная сила, которая образует связь людей между собой и является как бы душой города. Люди идут на родные места, находят только камни и могилы и начинают своими силами строиться у родных камней и могил. Под жилища оборудованы бомбоубежища, блиндажи и окопы.
— Приходи вечером, Машенька, в наш окоп, — кричит одна девушка другой, кричит весело, точно с балкона на балкон. Уже строятся домики из кирпичей, Но их мало, это своего рода капитальное строительство. Зато в большом ходу саман, первозданный строительный материал — наверное древний булгарский город Саркел, стоявший на том месте, где сейчас Сталинград, был построен из этого материала.
К моменту освобождения город не насчитывал и трех тысяч жителей, сейчас, если судить по выданным карточкам, количество жителей исчисляется десятками тысяч. Но пространство, занимаемое городом, огромно, возвращающиеся немедленно рассасываются, и при поверхностном взгляде можно не заметить, что Сталинград опять заселяется.
На куче камней возле большого обгорелого дома сидит девушка, около нее чемодан и узел. Вздрогнув, она просыпается от звука наших шагов, на ее лице многодневное дорожное утомление.
— Откуда?
— Сейчас с Чусовой, а всегда живу в Горьком. С мужем приехали, мы — клепальщики оба, — гордо поясняет она. — Муж пошел за продуктами, да вот не идет что-то. Ну, ничего... — подбодряет она себя, — сейчас уже дома.
Дома... То, что для коренного сталинградца здесь при всех условиях дом, — это не мудрено. Но Настя Ворошилова (так зовут девушку) тоже чувствует себя дома, камни Сталинграда для нее не чужие. Она знает, что Сталинград отстоял Россию, она приехала восстанавливать Сталинград, здесь будет дом ее.
Таких людей тысячи. Многие из новых сталинградцев индустриальной специальности не имеют, но они идут на заводы — жены рабочих и жены красноармейцев, колхозники-старики и колхозницы, люди, бежавшие из городов, захваченных немцами. Если городом считать совокупность зданий, то от Сталинграда осталось мало, по преимуществу камни, но эти камни, щедро орошены кровью героев. Это камни, в борьбе за которые страшный враг еще раз содрогнулся, почувствовав, что имеет дело с противником, превосходящим его по духу. Это камни победы. И нужно, чтобы были сохранены все многочисленные памятники боев на улицах Сталинграда, места подвигов и доблестных смертей и могилы героев. Из обороны Царицына вырос вчерашний индустриальный и сегодняшний героический Сталинград, и жизнь с бурной силой возрождается вокруг этих священных камней.
В городском саду Сталинграда не осталось почти ни одной статуи. Вот на постаменте две маленьких пляшущих женских ноги: вся статуя снесена снарядом, и они как-то особенно выразительны. Молодой сержант, который, опираясь на костыль, проходил по тропинке, сказал:
— Хорошо нам жилось в Сталинграде, и я считаю, что полного расчета с немцами мы еще не произвели.
Сталинград, как известно, прорезан глубокими оврагами. Старушка, не успевшая уйти с нашими войсками, рассказала:
— Немец, как пришел, сразу нас всех в овраг согнал и велел там жить, и больше наверх не выходить. Если б наши не вернулись, так навсегда и осталось бы. Немец наверху, на солнышке, а русские внизу, в овраге...
Когда народ приходит к такой простой и ясной мысли, он не выпустит оружия, пока не сокрушит врага.
Вернувшись в Сталинград, Елена Дмитриевна Печенкина на месте своего дома нашла крест, наспех сколоченный из обгорелых досок, оставшихся от палисадника. На кресте торопливая надпись то красным, то синим карандашом:
«Здесь похоронены:
Иван Онисимович Печенкин.
Серафима Петровна Травина.
Максим Сергеевич Травин.
Мама, обо мне не беспокойся, я ушел гнать немцев».
— Похоронил, значит, и ушел, — протяжно говорит Елена Дмитриевна. — Хотя бы слово написал, как это они все погибли. Ну, дедушка Иван Онисимович, покойного мужа отец, он хоть старенький был, но строптивый, ему, конечно, немца было не перенести. А что же с Симочкой моей? 25 лет, молодая дамочка, здоровенькая всегда такая... — Елена Дмитриевна вдруг заплакала:— Очень внука жалко, — сморкаясь, сказала она, — первый внучек.
Оказалось, что Максиму Сергеевичу Травину только исполнилось 6 лет. Трудно, конечно, представить, чем не угодил он немцам. Вернее всего тем, что он должен был вырасти таким же свободолюбивым русским человеком, как и юный дядя его Леня Печенкин, тот самый семнадцатилетний комсомолец, который, торопливо поставив крест на могиле деда, сестры и племянника, ушел гнать немцев.
Он торопился, ему некогда было. Немца мало побить под Сталинградом, с ним нужно произвести окончательный и полный расчет, его нужно выгнать из пределов родины. Это нелегкое дело, но люди, дравшиеся под Сталинградом и вновь восстанавливающие его, это дело совершат. (Юрий ЛИБЕДИНСКИЙ)
Писатели-ополченцы ушли из Москвы на фронт 11 июля 1941 года. Пошли те, кого не взяли сразу — белобилетников, освобожденных от воинской повинности по возрасту или состоянию здоровья. Шел Даниил Данин, который ничего не видел без очков, маленький Фраерман, уже пожилой редактор «Огонька» Ефим Зозуля и многие другие — в толстых очках, туберкулезные, немолодые. Писатели составляли целое подразделение.
Часть "писательской" роты погибла в окружении, часть с трудом вышла, прячась по болотам от немцев.
Болезнь не отступала, он по-прежнему большую часть времени вынужден был лежать. Выходить один из дома не мог, с ним неожиданно начинались припадки, несколько раз он падал на улице и терял сознание.
Юрий Николаевич отлежался после контузии и как только стал способен к труду военного корреспондента - отправился на фронт.
Ну и где ныне, Ольга Любимова, Министр русской культуры - авторы, способные донести пером и интеллектом суть происходящего? Пусть Ваши приближённые, как смогут, отработают ваши преференции и гранты. Почему от Министерства культуры вот уже больше года круглый ноль?
Несмотря на то, что проект "Родина на экране. Кадр решает всё!" не поддержан Президентскими грантами, мы продолжаем публикации проекта "День в день 80 лет назад". Фрагменты статей и публикации из архивов газеты "Красная звезда" за 1943 год. Просим читать и невольно ловить переплетение времён, судеб, характеров. С уважением к Вам, коллектив МинАкультуры.