Ядвига приехала из Енотаевска загорелая. На ней был пёстрый киргизский национальный костюм, который она там приобрела. Костюм простой крестьянки ей очень шел. Она всё ещё была вся наполнена простой жизнью и с трудом вживалась в повседневный быт Белого Дома. Нога Бобика уже достаточно выздоровела, и с неё срезали гипс. Он ещё боялся нагружать ногу и опирался на палку. Это придавало ему очень серьёзный и важный вид. Остальные смеялись и называли его «маркиз де Рамоли», что он воспринимал очень болезненно.
Между тем произошло многое. Весёлый Саша Тарлецкий, поэт и кулинар, был убит. Дядя Иван носил чёрную повязку на рукаве. Он был грустным, хотя и не был слишком хорошего мнения о своём сыне. Бобик и Вера из своих карманных денег тоже купили себе чёрные повязки, и с достоинством носили их в честь дяди Саши.
О причине траура справлялись и сочувствовали, повязки придавали им неожиданную важность. Если они ссорились, или придумывали глупости, няня призывала их к порядку, грозя отобрать траурные повязки. Это помогало. Они действительно грустили о Саше, который был весёлым компаньоном, несмотря на то, что много лет назад сломал локомотив.
Маруся Тарлецкая во время отсутствия Ядвиги исчезала из пустого дома каждую вторую ночь. Гостей больше не было. Маскарады, публика отсутствовали, она скучала. Иногда она навещала больного Бобика. Она при этом подозрительно пошатывалась, речь её была не совсем ясной, она всё время повторялась. Маруся призналась Бобику, что хочет бежать отсюда, всё равно куда, всё равно с кем. Она уже сыта и этими маскарадами, и скукой, и самообманом.
Однажды дядя Иван искал её в Белом Доме, но её там не было, не было её и дома, её не было нигде. Позже она написала из Петербурга, письмо было смущенное. Она не была счастлива. Бобику казалось, что она не была счастлива и со всеми маскарадами, весельем и тягой к глупостям.
Многие из прислуги ушли. Девушки стали медсёстрами, нарядились в красивые униформы. Ариша вышла замуж за благородного лейтенанта, что побудило и других попытать счастья. В Белом Доме стало пустынно.
Однажды в дверь резиденции Бобика, выходившую в парк, постучали. Бобик осторожно скользнул к двери, и разглядел через стекло худую солдатскую фигуру. Он открыл. Это был Женя Лавров, дальний родственник, грузин, которого он видел только раз на Кавказе в имении своей бабушки.
─ Ты же Женя! Боже мой, как ты сюда попал?!
─ Ш-ш-ш, тихо. Закрой дверь. Я сбежал. Скрой меня на ночь, утром я отправлюсь снова на фронт, я здесь больше не выдержу.
Бобик на цыпочках прокрался на кухню и принёс гостю хлеб, сыр, колбасу и вино. Женя ел, как одичавший, позабыв про манеры. Он ничего не ел два дня. Ему было семнадцать. Высокий, худой, экзотически красивый. Его глаза косили и отливали зелёным, как у тигра. Он был ранен несколькими ударами штыка и доставлен в госпиталь в Царицыно. Он был так влюблён в войну, что не мог выдержать скуки и порядков лазарета.
Женя походил на дикого зверя. Поев, как лев, ─ Бобик не помнил никого, кто мог бы так много съесть безудержно, и с такой жадностью, даже на масленичном карнавале, ─ он повалился на кровать и заснул. Бобик попробовал примоститься с ним рядом. Никакой другой лежанки рядом не было, а спать хотелось.
«Чего только не делает с людьми война». У Жени был жар. Он кричал и стонал, с кем-то боролся, возмущался, скрежетал зубами. Бобик поискал, из чего сделать компресс, нашел короткие трусы, намочил их в стоялой воде из цветочной вазы, и положил на горячий лоб. Женя немного успокоился. Утром он проснулся. Бинты его съехали и перепутались, раны кровоточили. Простыня и рубашка Бобика были в крови. Бобик внимательно осматривал следы крови героя.
Мама и няня смотрели на вещи немного менее романтично, за что Бобик и Вера были на них сердиты. Мама ругала спятившего Женю за его бегство из лазарета, из-за которого его могли обвинить в дезертирстве. Они вызвали доктора Сорокина, который перевязал раны дикого юноши. У Бобика было впечатление, что доктор, чтобы наказать Женю, затянул бинты очень сильно, как Александр часто затягивал гужи норовистой лошади. Женя подчинился авторитету.
Дядя Иван был вызван для того, чтобы привести в порядок все обстоятельства с бегством из лазарета. Доктор Сорокин подтвердил, что Женя покинул лазарет в бредовом полубессознательном состоянии и жару от ран. Женя оставался у них несколько дней. Он нравился всем девушкам, в том числе Алёне, так сильно, что Бобик начал мечтать тоже, стать солдатом, и, чтобы Женя поскорее исчез.
Однажды утром кровать была пуста, а дверь в парк открыта. Женя, как дикая птица улетел. Он отправился не в лазарет. Несколько дней спустя, пришла с фронта почтовая открытка, на которой было нацарапано карандашом: «Спасибо, ничего не спрашивайте, моя жизнь в войне, я никогда не вернусь. Ж.». ─ Больше ничего. Женя не вернулся.
В глазах Бобика и его товарищей Женя был образцом героя. Возвышенным, как своего рода святой апостол. Они молились о спасении его души. Бобик уже забыл, как Женя чавкал за едой и рвал колбасу зубами. Вокруг его образа теперь был ореол славы. Когда дядя Иван увидел, что Бобик и Вера на фотографии Жени золотой краской (бронзой) нарисовали святой нимб, цинично рассмеялся и сказал:
─ Глупые обезьяны. Не каждый погибший ─ герой. Для этого нужно понимание. Куда мы придём, если из неправильного понимания геройства и благородства просто бросимся на вражеские штыки? Женя ─ жертва фальшивого экзальтированного воспитания. Бедный милый мальчик!
Бобика возмущала такая надменность. Конечно, генерал мог себе позволить так пренебрежительно говорить о лейтенанте, но, в конце концов, эти юноши, лейтенанты, были героями. Дядя Иван был для этого слишком стар.
Однажды в мае, когда бабушка как раз явилась с визитом в Белый дом, её управляющий Никифор позвонил по телефону. Он взволнованно сказал, что по Москве начался погром немцев. Поводу к этому было сообщение, что немцы на фронте применили отравляющий газ. Народная ярость была безгранична. Лавки и жильё немцев разрушали и грабли, людей избивали. Сжигали дома и фабрики, которые давно работали на русскую военную индустрию.
Дядя Иван позвонил по телефону Ядвиге, чтобы она укрыла в безопасном месте детей и прислугу, так как он получил сообщение, что толпы погромщиков направляются к Белому Дому, который принадлежал Карлуше, а тот был немцем. Дядя Иван их защитит, он тотчас высылает подразделение казаков.
Нельзя было терять время. Больше всех волновались бабушка и няня. Бабушка в панике схватила три бильярдных шара и бегала с ними кругами, непрерывно плача и крича. Разъярившийся Бобик отобрал у неё шары и обругал её. На некоторое время она пришла в себя, но потом снова начала носиться туда-сюда. Няня расстелила на полу простыню и начала складывать туда вещи и одежду, потом затянула всё это ремнём. Ядвига рассовывала по карманам и в сумку любимые книги, серебряные иконы и почерневшего старинного Будду.
Вера вцепилась в свою любимую куклу. Бобик хватал самые красивые иконы из колокольни и упаковывал их в свой ранец. Ядвига нарисовала на двери пентаграмму, а поверх неё крест, прочитала молитву, перекрестила дом, потом себя, потом детей, бабушку и прислугу, и они ушли в гущу парка. Они слышали громкие крики и пение, потом стук копыт и другие военные крики. Какое-то время шум продолжался, потом стало тише.
Толпа, фактически под предводительством разъяренной Кутузовой, наибольшей должницы Карлуши, завидовавшей Ядвиге и ненавидевшей её из-за её красоты, прибыла к Белому Дому, чтобы всё легко переносимое имущество унести, а непереносимое разрушить. Кутузова яростно размахивала флагом и пела патриотические песни. Остальные злобно кричали.
Тут вовремя прискакал дядя Иван со своими казаками. При виде грозных казаков толпа пришельцев остановилась, и, после грозного приказа дяди Ивана, рассыпалась. Один из казаков случайно или нарочно задел яростное лицо Кутузовой кнутом, она пронзительно и угрожающе закричала. Дядя Иван смеялся:
─ Смотрите, ваша светлость, кто приносит опасность, с тем так обращаются! ─ и погрозил ей пальцем. Он точно знал, что это она была инициатором этого погрома в Гиреево. Потом он пришел в Белый Дом. У каждой двери он поставил по два коренастых казака. Ядвига была ему за это очень благодарна.
─ Ну, видишь, Иван, пентаграммы, крест и молитвы спасли нас!
─ Да, милая Ядвига, и мои казаки! ─ и они рассмеялись.
Бабушка насквозь пропахла валерьянкой. Она её не только много приняла, но и пролила на платье. Как привороженные, со двора прибежали кошки и стали её возбуждённо нюхать. Одна прыгнула ей на колени, и принялась вылизывать платье. Не переносившая кошек Бабушка закричала. Бобику пришлось силой отравить за дверь упиравшееся животное.
Во всяком случае, с неё было довольно и Белого дома, и погрома, у неё было одно желание ─ вернуться в свой тихий «мёртвый» дом на Арбате. Кучер запряг. Несмотря на все волнения, она не забыла захватить некоторые продукты: масло, остатки пирога, вязанку дров, которые положили на заднее сидение коляски. Бобика она взяла для охраны. Ещё въезжая в город, они увидели со всех сторон огненно-красное небо над горящими зданиями и фабриками.
Вокруг царил абсолютный беспорядок. Всюду стояли группы людей. Некоторые куда-то озабоченно бежали. Несли узлы, корзины, стулья, картины. Все пытались поживиться. Некоторые несли иконы на длинных шестах, как это делается в большие праздники.
Этими же иконами разбивали окна в немецких, а заодно и во французских и английских лавках. Громилось всё, что носило чужое название. А, когда ярость уничтожения и алчности затмила окончательно разум, начали громить и грабить и русские лавки.
Бобик и бабушка видели, как одна старая и очень толстая женщина вышла из знаменитого русского магазина «Скороход». В её необъятном подоле лежало множество сапог, и она была со всех сторон обвешана ботинками. Чулки доходили ей только до коленей. Голые, толстые белые ляжки контрастно выделялись между чёрными чулками и подобранной юбкой. Несколько подростков, увидев её шествующей таким образом, окружили её, схватили за «талию» и раскрутили. Толстые ноги мелькнули в воздухе. Она закричала: «Господи сохрани!», ─ сапоги разлетелись, как спелые яблоки с дерева. Некоторые из прохожих нагибались и, смеясь, разбирали обувь. Все смеялись, словно на празднике.
На Мясницкой, на проезжей части чудовищными чёрными телами лежали громадный рояль и пианино, выброшенные со второго этажа склада клавишных инструментов Юлиуса Циммермана. Они казались убитыми четырёхугольными слонами. Трамваи, как флагами, были обвешаны развевающимися тканями. Шелковыми и камчатыми. Некоторые их сдёргивали и рвали пополам, сворачивали и несли домой. Всюду зияли провалы разбитых окон. Едкий дым щипал глаза. Громкий шум плыл над улицей.
На Арбате стояла, как всегда, аристократическая, но мёртвая тишина. Никифор склонился перед бабушкой, поцеловал руку и помог выбраться из коляски. Она была совсем без сил, и пошла, вооруженная нюхательным флаконом, в свою комнату. Такого дня у неё ещё не было.
Бобик присоединился к Никифору, который выглядел шикарно и внушительно в голубой ливрее с серебряными пуговицами, обшитой галунами шапке и воинственными усами, перенятыми у Карлуши. Они стояли у двери и обсуждали происходящее. Улица была пуста. Было тихо. Мимо шла старушка в мягких домашних туфлях. Она остановилась рядом с ними и заговорила с ужасом о том, что в этот момент переживала.
─ Я уже так стара, но, однако, ещё никогда в жизни усатую чёртову собаку, германца, не видела! ─ сказала она. Никифор ударил себя в грудь.
─ Тогда смотри на меня внимательно, мамаша! Я германец!
Старуха перепугалась и стала креститься.
─ Ой-ой-ой, батюшка, не гневи Бога! Ты, и германец?! Да ты же выглядишь совсем, как человек! ─ сказала она и поспешила уйти. Никифор и Бобик смеялись.
Бобик вернулся домой, они сидели в его уютной комнате.
─ А что было бы, если бы дом разграбили и сожгли?
─ Не знаю, Бобик. Я недавно в Енотаевске узнала, как люди живут в маленькой хижине. Они в тесноте живут более мирно, чем мы во многих комнатах. Если бы что-то случилось с домом, я бы решилась отправиться куда-нибудь очень далеко, прочь от цивилизации. Куда-нибудь в Пермскую губернию, на реку Уфу. Мы бы там построили дом, держали бы корову и лошадь, обрабатывали землю, и были бы к Богу и Земле очень близко. Я это хорошо представила. Хотели бы вы со мной?
─ Да, мама, мы будем с тобой до скончания века! ─ вскричали Бобик и Вера в один голос. С тех пор они мечтали, когда их жизнь прижимала, а она жала их всё сильнее, о маленькой чистой и светлой хижине где-то далеко в глуши, в природной простой жизни, совсем близко к сердцу Бога.
----
Подписывайтесь, что б не пропустить новые статьи
Полное содержание статей в этом блоге по данной ссылке.
Пост знакомство - обо мне, о том, кто завел этот блог.
#пересказкниг #снемецкогонарусский #переводкниг #владимирлинденберг #философияоглавноем #мыслиобоге #историячеловека #линденберг #челищев #книги #чтопочитать #воспоминанияодетстве #лебедевад #лебедевалексейдмитриевич