Бригада «Кальмиус» была создана в 2014 году в ДНР. Как это часто бывало тогда в ополчении, всё сложилось стихийно. «У нас орудий было больше, чем у других. Всё само завертелось», — рассказывают в бригаде. Специализация подразделения — борьба с вражеской артиллерией. Как бойцы и офицеры «Кальмиуса» выслеживают и подавляют огневые позиции ВСУ сегодня — в репортаже корреспондента RT.
«Гиацинт», крупнокалиберная 152-мм пушка, гулко ухает где-то далеко в посадках. Одновременно в блокнот старшего офицера батареи ложится ещё одна строчка торопливых и аккуратных цифр — поправок стрельбы. Бой идёт на белых расчерченных страницах. Правильность вычислений означает, что снаряд ляжет точно в цель.
В километре от стола старшего офицера заряжающий с помощником несут тяжёлые, весящие несколько десятков килограммов снаряд и заряд к казённику «Гиацинта».
Лязг — в орудии снаряд, ещё лязг — ещё заряд. Гильзу с порохом мощно досылают прибойником, звонко отзывается звук металла о металл. Рядом с орудием остаётся только один наводчик. «Выстрел!» — кричит он.
После оглушающего грохота слышно, как снаряд уже где-то далеко режет воздух. Гильза вылетает обратно из казённика, заряжающие её быстро оттаскивают.
«Первый выстрел — самый важный, никто не успел залечь, рассредоточиться», — начальник штаба бригады комментирует работу подчинённых. Старший офицер батареи его не слышит — колдует над столом с бумагами и рациями. Каждое точное попадание означает, что кто-то из своих на передовой уцелеет: уничтоженный враг вреда больше не принесёт.
Гики против HIMARS
Командир взвода артиллерийской разведки с позывным Радон тоже слышит и слушает артиллерию — только вражескую. Слышит причём очень точно — настолько точно, что может определить точку, откуда прилетел снаряд или пакет из «Града».
Радон — начальник звукометристов, а в мирной жизни он был айтишником, одним из тех, кого называют гиками — фанатами высоких технологий. Он усовершенствовал АЗК, станцию звуковой разведки, а сейчас помогает улучшать связь.
«Человеческое ухо — неплохой инструмент. Но чувствительности его диапазона не хватает, чтобы определить направление, выдать координаты противника. Частоты, на которых мы работаем, человеческое ухо просто не слышит», — говорит комвзвода.
На мониторе лэптопа у Радона точки — позиции, с которых «любит» стрелять украинская артиллерия. «Несколько звукоприёмников определяют азимут и направления, вычисляются пересечения, на карте появляется засечка», — объясняет он принцип работы станции.
Перед такими же мониторами сидят — далеко от звукометристов и друг от друга — операторы радиолокационных станций и беспилотников. На жидкокристаллических дисплеях такие же отметки — координаты мест, куда выезжают гаубицы и самоходки ВСУ.
Вид почти мирный: человек перед ноутбуком, из военного — форма, автомат у стены да необычная обстановка. Подвалы и комнаты брошенных зданий мало напоминают офис. Спокойствие в работе обманчиво. На них охотится враг. Снарядами и ракетами пытается уничтожить РЛС, камеры, накрыть бойцов и командиров.
«Радиолокационная станция контрбатарейной стрельбы у врага вообще высший приоритет. Мы цель номер один для них. ВСУ не жалеют даже HIMARS для нас, бьют сразу по нескольким точкам. Если замечают звукометристов, камеры, то не скупятся на снаряды», — командир батареи разведки с позывным Железо рассказывает о «спокойной» работе подчинённых.
При этом в бригаде очень трепетно относятся к своей технике.
«Обычно если орудие и машина обстреливаются, то расчёт должен оставить позицию и бросить вооружение. Но у нас люди работают так: хоть ты сдохни, но машину или пушку на руках неси. Это неправильно, но сколько раз выводили из-под огня технику и вооружение. Потому что каждый наш удар — это спасённые жизни мирных и пехоты на передовой», — добавляет Железо.
Разведывательная батарея бригады — это многие посты и станции: звукометрические, радиолокационные, визуальные. Все они — наблюдатели, операторы РЛС, камер и звукометрических установок, командиры и расчёты у орудий — соединены связью в единую сеть.
«Информация живёт максимум десять минут. В смысле, её актуальность для артиллерии. И то десять минут — это много, исключительный случай. Так, считаные минуты, две-три. Нужность сведений тает в воздухе с каждой секундой», — Железо проводит ладонью сверху вниз, чтобы показать, как резко падает важность разведданных.
Тем более что противник не ставит сейчас орудия или установки залпового огня рядом друг с другом — пушки располагаются рассредоточенно.
«Первое орудие стреляет, потом второе, пока первое перемещается, потом третье, и так далее, — объясняет командир разведчиков. — Это не даёт такого массированного огня, как, скажем, когда на хронике Великой Отечественной бьют десятки стволов. Поймать место «выходов» при таком подходе сложнее. Но мы ловим».
«Комбат — менеджер по непонятным вопросам»
Иногда получается поймать орудие или «Град» ВСУ ещё до того, как они откроют огонь. Для этого висят в небе беспилотники — чтобы увидеть следы гусениц или протекторов на поле, а потом вычислить нахождение техники.
После того как разведка выдаст место «выхода», в движение придёт механизм принятия решения. В штабе произойдёт быстрый обмен сообщениями: «93… 545… принял… нанести цель на карту… первая батарея, пушечный дивизион, дальность — 16 700». «Мы вас найдём и уничтожим», — Железо повторяет девиз артиллерийской разведки.
Потом цифры полетят на батарею к Максу, командующему шестью расчётами «Гиацинтов», и его старший офицер начнёт заполнять строчки в блокноте, чтобы сталь и взрывчатка накрыли врага.
Быть артиллеристом командир батареи Макс изначально не планировал. Но стал им. Как он понимает сегодня, это была судьба.
«Батя — кадровый офицер, советский ещё. Обстоятельства такие были в 2014-м... Что тут надо объяснять? Всё и так ясно. Он снова встал в строй, а я его просил постоянно: «Возьми меня к себе, возьми меня к себе». Он мне: «Нечего тебе там делать». А мне пацанам своим стыдно в глаза смотреть… Ну и договорился со «Спартой», что к ним ухожу. Не дома же сидеть. Звоню отцу, чтобы сообщить, он мне: «Чего ты там удумал? Так, отставить! Повиси на линии». И кричит в другую трубку: «Моего заберёшь? Если что, я сам его драть буду жёстче всех остальных». Так я стал наводчиком», — заключает он.
Теперь Макс сам отец — отец-командир. У него есть собственная семья — жена, дети. Но ещё он командует батареей.
«Вообще-то я не только папа, но иногда и мама, — веселится офицер. — Непосредственно огнём управляет старший батареи. А комбат — менеджер по непонятным вопросам: учёт, материальная ответственность, документация, размещение, довольствие. Солдаты — они, конечно, не дети. Люди самых разных возрастов. Но отношение как к детям».
Подобно настоящим родителям, Макс вспоминает своё детство: «Мы пацанами бегали по стройкам. Драки, гуляли до ночи, читали что-то. А сейчас молодые сидят в гаджетах, играют в компьютерные игры, на своей волне, слегка не от мира сего. Но приходят к нам и становятся воинами. Вчера был почти подросток, со своим сленгом, а сейчас — солдат. И рядом 50-летний. С другим опытом. И оба они солдаты, в обычной жизни не встретились бы, а сейчас вошли в одно братство», — размышляет вслух комбат.
Макс поднимает голову, смотрит в потолок блиндажа, задумывается.
«Война — это плохо. Отвратительно! Но сейчас скажу странное: если всё-таки искать в ней хорошее, то она… сближает людей, раскрывает их. И конечно, на войне становится абсолютно понятно, что каждый человек из себя на самом деле представляет. На войне не получится спрятаться или притвориться кем-то другим», — завершает Макс.
