О демократичном драматурге и будущем поколении
В Сургуте с успехом прошли гастроли театра «Сатирикон». Три дня подряд поклонники Мельпомены наслаждались творчеством народного артиста России Константина Райкина в роли отставного чиновника Оброшенова из пьесы Островского «Шутники», заново открывали для себя Пушкина и Давыдова в его прочтении – «Константин Райкин. Своим голосом».
На пресс-конференции Райкин ответил на вопросы сургутских журналистов, поделившись своим видением роли «маленького человека», почему нужно балдеть от театра, чего ждать от будущего поколения и как «молодая кровь» продляет жизнь театра.
– Константин Аркадьевич, почему вы выбрали такую малоизвестную для широкой аудитории пьесу Островского «Шутники»? – Она неизвестна людям неискушенным, а мы все-таки в некоторой степени можем считать себя специалистами по творчеству А. Островского. У нас восемь его постановок, да, это за много лет, но согласитесь, с нами может соперничать в этом только Малый театр. Пьесу «Шутники» я знаю давно и очень люблю. Мы используем сцены из этой пьесы, когда погружаем студентов в Островского. В процессе обучения русский артист должен пройти через драматургию этого автора. Это мое убеждение профессиональное. Эту пьесу сам Александр Николаевич очень любил. Он говорил, что в репертуаре любого театра российского хорошо шла бы эта пьеса. А то, что она не очень популярна… Так сложилось. Есть пьесы более сильные у Островского. Более яркие. Этот спектакль у нас идет уже третий год и хорошо воспринимается публикой.
– Вы сыграли роль «маленького человека» – Оброшенова. Чем она вам интересна? – Роли Островского – это всегда огромные подарки для артистов. А стало быть, и для публики. Он очень демократичный драматург, зрительский, у него нет зауми. Его может воспринимать любой неискушенный зритель. Отечественное искусство, особенно XIX века, толкает внимание к человеку. Потому что реальная ситуация в стране всегда противоположна по смыслу. Бездушна, равнодушна, и, более того, унизительна по отношению к «маленькому человеку». В искусстве же всегда ему уделяется большое внимание. На этом строили свое творчество великие художники в разных видах искусства. Возьмите Чарли Чаплина, например. Посвятив себя «маленькому человеку», он стал одним из величайших художников ХХ века. Это в искусстве всегда достойная тема, а в жизни такой человек – самое последнее звено. Для того чтобы к тебе относились по-человечески, нужно быть сверхчеловеком. Либо работать сверху, либо платить сверху. Это законы нашей жизни.
– Константин Аркадьевич, кого будет смотреть поколение, которое сегодня еще не пошло в школу? Какая культура будет говорить с ними на одном языке? – Это вопрос почти провокационный. Дети рождаются и воспитываются, если это хорошая семья. Когда есть мама и папа, есть представления о добре и зле… Но, как-то они успевают стать подлецами. На каком этапе они вдруг становятся приспособленцами, лгунами, лизоблюдами? А это мы, взрослые, их портим. Понимаете? Это вопрос искусства вообще. Высокие произведения искусства настраивают душу на добро, восприятие чужой боли, сострадание, гуманистические позиции. Очень важно, чтобы это было. Но сегодня взрослый мир заражен рядом серьезных заболеваний. Очень хотелось бы, чтобы дети избежали этого. Есть большая надежда на следующие поколения.
«Мои ученики сильнее меня самого»
– Константин Аркадьевич, в рамках больших гастролей вы проводите в Сургуте прослушивания. Расскажите, в чем особенность этого набора? – В этот раз я отбираю актерско-режиссерский курс, практика показывает, что это очень продуктивно. Для меня это новшество, хотя я преподаю немыслимое количество лет. До недавних пор я преподавал актерское мастерство, но поскольку я уже давно ставлю спектакли, занимаюсь режиссурой, с какого-то момента я заметил, что я гораздо «оснащенней» иных режиссеров, не имея «корочки» (диплома режиссера – прим. авт.), поставил более сорока спектаклей на большой сцене, в основном. Я работал как актер у самых лучших режиссеров. Научился этому делу, давно преподаю, давно ставлю, и в общем решился преподавать и режиссерам тоже. Есть замечательные мэтры, которые преподают вот по этой системе (актерско-режиссерские курсы – прим.авт.). Там очень интересная заваривается каша на курсе, когда они заваривают со своими же сокурсниками: актёры и режиссёры. В общем, это даёт очень интересный результат. И у нас в театре работают молодые с этих курсов, и я очень доволен: мне очень интересно, как они работают с нашими молодыми артистами. Короче говоря, это иногда даёт интересные плоды.
– Театр «Сатирикон» делает ставку на молодых. Что дает театру «молодая кровь»? – Театр – это вообще дело молодых. А из стариков только очень немногие могут сохранять молодость души и скромность. Со временем даже у очень хороших артистов утрачивается желание выходить на сцену, играть новые роли, репетировать. У них появляются какие-то свои «огородики», они их окучивают. Семья – это ведь хорошо, замечательно. Но это и плохо. Она делает тебя очень прагматичным, ты начинаешь все считать. Это плохо для актера. Ты даешь ему роль, а он считает, сколько за это время заработал бы денег. И когда приходит «новая кровь» в театр, это возможность продлить театру жизнь. И важно, чтобы артист чувствовал себя не очень хорошо. Чтобы он понимал, что его все время подсиживают новые. Артист, который в напряжении, это лучше для него самого. По себе знаю, потому что мои ученики работают сильнее меня самого. Раньше не было проблемы, чтобы вспрыгнуть, взбежать. А я уже так не могу. И я проигрываю им в энергии. Даже когда я работаю с ними как режиссер, все равно приходится держать ухо востро, потому что они все время могут меня уличить в том, что я чего-то не знаю. Например, Алена Разживина, которая играет старшую дочь Оброшенова. Она пришла ко мне на курс в школу-студию МХАТ, ей было 15 лет. Сейчас она ведущая артистка, играет все. Она такая умелая, что я не могу чувствовать себя спокойно на режиссерском месте. Она прямо говорит: «Мне не интересно так играть». И я понимаю, что то, что я предлагаю, – это неинтересно для нее. Она предлагает что-то другое, и это лучше!
– Вы в Сургуте не в первый раз, что бы вы оценили сегодня: город, сцену, зрителя? Что изменилось? – Зрители здесь искушенные. Я здесь был много раз в связи с разными театральными предприятиями, так сказать. Но мы приезжаем не зря, в силу объективных обстоятельств, и слава богу, спасибо этим обстоятельствам, здесь крутятся деньги большие. (Смеется). И здесь много искусства, много культуры. Здесь большой очаг интереса к театру, хорошая публика, внимательная, доброжелательная, реактивная. В ней какая-то непосредственность, меньше снобизма. Я вообще люблю нестоличную публику. Там хорошая бывает публика – в Москве и Санкт-Петербурге. Но она снобистская, в ней есть долгая внутренняя драматургия: как бы не прослыть дураком и лопоухим, если ты раньше всех среагируешь на что-то. Поэтому они еще долго будут удерживаться, подозревать, не объегоривают ли их. А здесь публика более детская. Это вообще очень правильно: балдеть от театра. Я считаю себя хорошим зрителем, не люблю быть профессионалом в зале. Это важное свойство. Это ты потом можешь разобрать, чем тебе понравился спектакль. Но сначала… Ну и что, если ты профессионал, дегустатор? Это что, ты не можешь напиться? Если ты дегустируешь вина, ты не можешь получить удовольствие? Надо перестать быть дегустатором. Надо просто опьянеть от театра.
Читать в источнике