Мы с братом всегда были очень близки — с самого детства. В любой ситуации защищали друг друга, сроду не дрались между собой... Чаще, к сожалению, бывает наоборот. Не понаслышке знаю несколько ярких примеров, где брат с сестрой с детства друг друга ненавидели и отчуждение осталось на всю жизнь. И на вопросы общих знакомых обычно эти родственники цедят, едва сдерживая раздражение: «Понятия не имею, как там у него дела. Спился уже, поди». Ну, это, конечно, не частое явление. А вот случаи, когда брат с сестрой расходятся по своим дорогам и вспоминают друг о друге весьма и весьма редко, — сюжет более чем распространенный. Мы, к счастью, из другой породы. Я не знаю друга более жертвенного, чем мой брат. И у него нет женщины, которой он был бы столь же дорог.
В детстве мы с братом пережили страшную трагедию: наши родители погибли, мы остались сиротами. А ведь все было так хорошо! Любящая красивая мама, сильный веселый отец, который нас на руках носил — и в прямом, и в переносном смысле. Не было выходных, которые мы провели бы порознь. Родители очень любили друг друга и нас очень любили, мы с братом, понятное дело, в них души не чаяли. Это было огромное счастье. И как часто, увы, бывает, это огромное счастье было уничтожено в один момент. Уничтожено пьяным ублюдком, дегенератом без рода и племени. Была суббота, мы на нашем «жигуленке»
ехали за город — на озеро. Мы часто там бывали: ставили палатку, купались, ловили рыбу (у папы была целая куча снастей. Одних блесен целый чемодан!), варили уху, жарили шашлык. Все как полагается.
Ехать оставалось минут 15, но тут меня стало мутить — укачало. Такое и прежде случалось. Папа остановил машину на обочине. Я открыла дверцу, сползла с заднего сиденья, села на траву. Мама полезла в багажник — там, в кармане рюкзака, были припрятаны мятные леденцы, которые мне обычно помогали. Брат крутился рядом — ему тоже хотелось конфет. Папа вышел из-за руля, склонился надо мной: "Мол как дела?" . И в этот момент раздался страшный визг тормозов. На нас летела железная махина. Все, что успел сделать папа, — столкнуть нас с братом в кювет. В следующий миг огромный трейлер подмял под себя нашу машинку. Мама и папа погибли на месте. Сразу. Мгновенно. Это я потом узнала. А тогда ничего не поняла.
Таращилась из придорожных кустов на то, как повыскакивавшие из машин мужики ловили пытавшегося сбежать водителя большегруза, а тот петлял как заяц и истошно визжал. Наконец его повалили и начали бить ногами. Тут брат закрыл мне глаза... Уроду, в крови которого «гуляла» целая бутылка водки, а то и больше, дали всего пять лет! Пять лет за двух убитых молодых красивых людей! Пять лет за двух осиротевших ребятишек! Я до сих пор не могу смириться с этим. Впрочем, ладно. Рассказ мой о другом...
Нас с братом приютила бабушка, мать отца, которую мы видели до того дня всего раза три. Мы почти не знали ее и боялись. Это была вечно хмурая, неласковая женщина, говорившая басом и требовавшая полного подчинения. Для нее дети были роботами, которые обязаны соблюдать порядок и тишину. Ужас от общения с этой Бабой-Ягой, как мы ее звали, исказил, должно быть, наши характеры. Но, слава богу, мы стеной стояли друг за друга. И восполняли дефицит ласки и доброты в меру своих сил. До самого нашего совершеннолетия мы мечтали втайне, чтобы нас забрали в детский дом. Нам казалось, что хуже, чем с этой ведьмой, быть уже не может. Единственная мысль, которая нас останавливала от добровольной явки в детдом: «А вдруг нас заставят разделиться?» Меня отправят в одно место, а брата в другое? Нет, теперь-то я думаю, наверное, наша бабка Серафима не хотела нам дурного, может, даже была убеждена, что ее воспитание абсолютно правильное: дети должны в строгости расти! Но мы-то с братом хотели любви, ласки и участия. Став взрослыми, мы с Владом часто обсуждали: ну как она могла быть такой бессердечной?! И не находили ответа. Единственное, что примиряло нас с ней, — она много рассказывала об отце. Иногда, это случалось пару раз в год, ее прорывало и она ударялась в воспоминания. Поскольку папу с мамой мы помнили плохо, эти рассказы были нам нужны как воздух. Даже притом что в ее историях папа всегда получался каким-то неправильным: непослушным, невоспитанным и не самым умным... Все-то он делал не так, как требовала Серафима. Особенно женился неудачно! Нашу маму, видно, бабка терпеть не могла, хотя и не говорила впрямую каких-то гадостей...
Мне исполнилось 17 лет, а брат был на год старше, когда бабка внезапно скончалась. Ее госпитализировали с воспалением желчного пузыря, и рядовая операция привела к остановке дыхания, потом сердца.
Словом, из больницы она не вышла. Признаться, мы были ошарашены ее смертью. Бабка Сима казалась нам вечной, она производила впечатление очень здоровой женщины. Да ей ведь и было-то едва ли 70 лет. И вот тебе раз! Вскоре после похорон в доме, где жили мы с братом и бабушкой, появилась тетя Таня — дочь бабки Серафимы от первого брака. Дама гладкая, ухоженная, увешанная всяческими побрякушками (особое впечатление производили перстни, самый мелкий был размером с грецкий орех), но крайне мрачная. Короче говоря, характером она пошла в Серафиму. Она никогда прежде мать не навещала. Мы, во всяком случае, слышали о ней лишь однажды — бабушка сетовала, что Бог не дал ей хороших детей. Наш отец был «неразумным и своевольным»: рано женился на какой-то «непутевой» без благословения матери. А дочь вообще была помянута как «ш**ха», которую бабка Серафима «навсегда изгнала из своей жизни». Мы хоть и были детьми, но поняли: отношения с дочкой у бабы Симы складывались куда хуже, чем с нами и нашими родителями.
После похорон бабки эта «изгнанная из жизни» пришла в квартиру с чемоданом и торшером под мышкой, с нами не стала даже разговаривать — просто выставила наши вещи в подъезд и сменила замки. Ехать нам было некуда: в квартире матери, где жили мы до нашего сиротства, давным-давно обосновалась ее двоюродная сестра с пьющим мужем и тремя малолетними детьми, так что оказались мы бездомными. На первое время нас выручили друзья погибших родителей — тетя Аня и дядя Вадим. Они были так добры, что пустили нас с братом пожить на дачу, причем шикарную — теплую, с водопроводом, канализацией, пригодную для проживания зимой. Мы уже учились в институтах, а брат еще и работал после занятий, чтобы содержать нас. Дача казалась нам местом почти райским, где никто нас не шпынял, не учил порядку — мы вдруг стали самостоятельными и свободными. Впрочем, чистоту на вверенной нашим заботам даче мы поддерживали идеальную. Летом с энтузиазмом сделали ремонт крыши, перекрасили дом, переклеили обои, я тщательно ухаживала за участком. Навещавшие нас иногда хозяева были в восторге. Конечно, вариант такого проживания был временным, но молодость беспечна! Она всегда живет одним днем...
Однажды, было это уже через полтора года после нашего изгнания из бабкиной квартиры, нам позвонила тетка — та самая Татьяна, что выселила нас. Так, мол, и так, простите меня, погорячилась. Можете приезжать обратно... Выяснилось, что она хотела продать бабкино наследство, да за год так и не смогла найти покупателей. Тогда она временно вселилась туда сама, и тут началось... «Там творилась такая чертовщина! Ужас, ужас! — причитала тетка в телефонную трубку. — И все из-за вас! Мать приходила ко мне каждую ночь и требовала, чтобы я вернула вас домой. Она грозила проклясть меня, если я не отдам вам квартиру... Она убила мою кошку! А на днях... На днях она приснилась мне: стояла, смотрела и молча улыбалась! Она никогда не улыбалась! Это было страшно!» Тут тетушка залилась слезами, и едва можно было понять, о чем она говорит. Кажется, дух покойной Серафимы изводил ее методично и жестоко: ну если вообще верить ее рассказам!
По ночам в квартире происходили страшные вещи: мебель падала, кто-то выл, на зеркалах появлялись загадочные угрозы, а последней каплей стала смерть сиамской любимицы бедной Татьяны. В конце концов тетка наша сдалась — уступила требованию умершей матери. Съехала и отдала нам с братом ключи. Мы вернулись в бабушкину квартиру с опаской: с чего бы злющей Серафиме так нас опекать? Может, и нас ждут проказы призрака?! Нет, знаете, ничего не случилось. Мы жили абсолютно спокойно 2 года, пока я не вышла замуж и не уехала в дом мужа. А брат и сегодня там проживает с женой и тремя детьми. Никаких ночных угроз, полтергейста и вообще ничего сверхъестественного. Пару раз брату казалось, что он слышит, словно кто-то стучит по столу костяшками пальцев, — так делала бабка Серафима, когда была недовольна нами. Но ему могло и показаться — мало ли звуков доносится от соседей! Так что бабушка, видно, на том свете переосмыслила свое отношение к нам и решила пожалеть сирот. А жадную и бесчеловечную дочь оставила без наследства.