Домовой в новой квартире жил старый, с тяжелым характером.
Был он родом из деревни Угра Приморского края. Еще маленьким домовенком принесли его в лапте из старой избы в новопостроенный дом. Случилось это в начале прошлого века.
Деревня Угра была большая, не бедная. Мужики ездили на рыбный промысел, а зимой гоняли обозы с мороженой рыбой и бочками соленой сельди в крупные города. Заготовляли и красную икру. Было на что строить новые светлые дома. Держали скотину. В их хозяйстве было пять коров, несколько свиней, а кур и вовсе без счету.
Хозяйка завсегда вставала с первыми петухами. Растапливала печь и шла доить коров. Возвратившись, ставила домовому под печку плошку с свеженадоенным молоком. Пить он его не пил, лакал чуть-чуть, жадно вдыхал вкусный запах и наслаждался. Потом дом наполнял аромат испеченного хлеба. Под печь обязательно клали первую краюху. Если жарили поросенка, варили ветчину, делали сыр, завсегда пробу снимал сначала домовой. Уважительные были люди. Домовые не нуждаются в пище, но запахи чуют и очень чувствительны к знакам внимания.
Дом свой он любил - просторный, светлый. Когда солнце ложилось сквозь частые переплеты окна квадратиками света на свежевымытые полы, домовой любил сидеть на теплых домотканых половиках и водить мохнатым пальцем по разноцветным нитям. Был он молчун, придерживаясь пословицы: "Чем завираться, лучше молча почесаться."
По осени весь дом пах яблоками. Зимой домовой любил сидеть привалившись к теплому боку печки и слушать сказки, которые старушка, мать хозяина, рассказывала внукам. По праздникам пекли пироги, домовой прямо шалел от их сладкого запаха. Ему под печь клали целый пирожок, и домовой долго гладил его теплый бок лохматой лапкой. За это он помогал хозяевам. То люльку с плачущим ребенком покачает, пусть мать малек поспит, то сор в избе подметет. Мог и за юбку хозяйку дернуть, мол, беги, хлеб подгорает. Иногда, шаля, путал у нее клубки. А за домом своим следил. Щели мхом, где надо, затыкал. Скрипучую дверь маслицем смазывал. Порядок у него был. Говаривал себе под нос : " Не доглядишь оком, заплатишь боком. Где хозяин ходит, там добро плодится". А домовой считал себя большаком в доме.
Со скотиной домовой дружил, хоть двор и не его Епархия, но все-таки одно хозяйство. Особливо лошадей любил. Все домовые к ним не равнодушны. В хозяйстве у них было две лошади. Черная, как смоль, Ночка и белый, «в яблоках», Север. На них хозяин зимой возил в город рыбу. Домовой мог часами чистить своих лошадок, расчесывать им хвосты и гривы. Считал, что от хозяйского глаза и конь добреет. Добрый пастух, мол, не о себе печется, а о скотине. Так и жили.
Лет двадцать. А потом что-то случилось. Сначала пропали коровы. Какие-то люди увели их со двора, потом свиньи. Следом куда-то делся хозяин и его старшие сыновья вместе с любимыми лошадьми. Домовой затосковал. Некому стало ходить на промысел и приносить в дом мешки с мукой и цветные отрезы ситца. Хозяйка плакала, говорила что-то про войну и революцию. Запасы в глубоком подвале приелись, там теперь гулял ветер. Постепенно кончились и куры. Последнего петуха утащила какая-то шантрапа. Хозяйка старалась хоть чем-то накормить оставшихся детей, но скоро и сама умерла, обессилив с голоду. Домовой озлобился, он не понимал, как можно умереть от голода в доме, где всегда было полно еды. А тут до того дожили, что все прожили. И сума отощала, а в брюхе, как не бывало. Младшего мальчонку шестнадцати лет тоже куда-то забрали. Больше мужчины этой семьи в дом не вернулись.
Осталась только дочь Мотька, осемнадцати лет. Она привела в дом чужого патлатого парня, молодые обженились и стали переживать лихолетье вместе. Домовому в то время ничего не перепадало. Он стал хмурый, насупленный. Помогать перестал. Бурчал только: "Не хлопочи, когда нет ничего в печи." Очень скучал, не слыша по утрам шума скотного двора. Мотька родила сначала Галинку, потом Мишку. Брала их с собой в колхоз на работу. Скотина была теперь вся общественная. Жила в больших сараях на краю села. Домовые нынче ее не вычесывали, не понятно даже было, кто же ее чистит теперича.
Постепенно жизнь чуть выправилась. Завели пяток кур, и то - домовому радость. А то сиди целыми днями в пустом нетопленном доме, где пахнет только мышами. Мотька иногда стала приносить в дом парное молоко со скотного двора, где работала дояркой. Пироги больше не пекли. Зерна на муку не было. Днем большая машина привозила в деревню хлеб. Мотька тогда отрезала от свежего вкусно пахнущего черного кирпичика горбушку и кусочек клала под печку, плескала в плошечку молочка. Домовой принимал приношение как должное, дом-то его.
Галинка выросла и уехала учиться в ближайший городок. Домовой отнесся к ее отъезду спокойно. Своих дел по горло. Дом старел, все больше требовал приложения рук. А у Мотькиного мужичка они явно не оттуда росли. Все чаще эти руки тянулись к стакану, а не к молотку. Известно ведь: "Хозяин добр - и дом хорош, хозяин худ - и в доме тож." Домовой старательно затыкал мхом щели в рассыхающихся стенах. Шугал мышей от хозяйских запасов. Последнее время его волновала потемневшая резьба на ставнях - предмет его былой гордости. Вскорости Галинка привела в дом парня. Знакомиться с родней. Они подходили друг к другу, оба крепко сбитые, невысокие.
Парень оказался военным и увез Галинку куда-то в военный городок.
Теперь Мотька читала вслух письма, что все у молодых хорошо, народились ребятки - сначала Серега, а потом Сашка. Домовому было не до них. Хозяин по-пьяни забыл закрыть дверцу в печи, выскочивший уголек едва не спалил дом. Домовой обжег все ладошки прихлопывая огонь. Вся его надежда была теперь на Мишку, сына Мотьки, но тот только гонял на велике по окрестностям, хозяйством не интересовался. А меж тем их кур повадился душить соседский кот-разбойник. Провалилась крыша сарая…
Продолжение