Да-да, четырёхсполовинойкнижие, будем откровенны.
1. Начиналось всё с привычного по стилю анонса к роману "Преступление и наказание":
Преступление есть наказание?
1) Раскольников - бальзаковская фамилия? Не только.
2) Во имя чего Каин Авеля убил? Идея и дух.
3) Откуда взялась “тварь дрожащая”? Из Пушкина? Из Корана” Из великопостного православного богослужения?
4) Д-503 в романе Замятина “Мы” - Раскольников XXX века? Что он ещё расколет и разобьёт? Д-дивергент, Достоевский, добро, дурак, Дьюли?..
Но в итоге разговор предельно замедлился на первых двух словах романа.
“В начале…”
Что в начале?
“...было Слово” (Ин. 1:1)?
“...сотворил Бог небо и землю” (Быт. 1:1)?
Или так: “В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер, один молодой человек вышел из своей каморки, которую нанимал от жильцов в С—м переулке, на улицу и медленно, как бы в нерешимости, отправился к К—ну мосту”.
Поработав медленно и внимательно всего лишь с двумя словами (одно из которых предлог), можно понять, куда ведёт Достоевский. Именно “Евангелие от Иоанна” будут читать Соня Мармеладова и Родион Раскольников - историю про Лазаря, который тоже выйдет “из своей каморки”, из пещеры-гроба. А завершится роман апокалиптическим сном Раскольникова с отсылками к последней книги Библии “Откровение Иоанна Богослова”, и таким образом как бы закончится история мiра, начавшаяся в первой книге - “Бытие”.
2. "Идиот".
Идиот Достоевского - о мёртвом лжехристе
“Преступление и наказание” начиналось со слов
“В начале июля, в чрезвычайно жаркое время, под вечер…”
и заканчивалось намёком на новую историю “постепенного обновления человека”.
И роман “Идиот” как будто и есть продолжение этой истории. Первая фраза схожа до зеркальности:
“В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра…”
И структура второго романа схожа со структурой первого: главы без названий, но есть особая заключительная часть: “Эпилог” (как бы седьмая часть) и “XII. Заключение”. Намекает ли финал “Идиота” на “Бесов”? Об этом ниже.
А пока всем известное: князь Мышкин - князь Христос.
Так в черновиках, так хочется и трактовать роман. Тем более что и "Наутилусы" пели про Князя Тишины, жаль Достоевский не слышал.
Несколько маленьких деталей. Конечно, к Льву Николаевичу (не Толстому, но интересен выбор автора в отношении имени-отчества главного героя) тянутся почти все, кого он встречает, как к чуднОму, чистому, искреннему, блаженному, святому, истинному, но никто не становится ни святым, ни счастливым, даже, кажется, наоборот. Почему так? Неспособны принять Истину, омертвели сердца, оглохли в демоническом Петербурге? Или, может, приняли за Христа кого-то другого, “князя мiра сего”?
Мышкин приезжает из-за границы в одеянии пилигрима, но путешествует он в антимiр - в Петербург без “Санкт-”. Его приезд и первые встречи до странности схожи с приездом Воланда в советскую Москву, а сам Мышкин похож на Иешуа, но не на Иисуса. Князь рассказывает о своей болезни “вроде падучей или виттовой пляски” (не “святого” Витта?), в Евангелии эпилепсия - это всегда беснование (приуготовление к роману "Бесы"?).
Что бы Мышкин ни проповедовал, все слушатели проповедей поступают наоборот, даже его знаменитый монолог возле вазы о католичестве как о не христианстве, приводит в итоге Аглаю “в католическую исповедальню какого-то знаменитого патера, овладевшего ее умом до исступления”.
Приезжает князь из Швейцарии. И в тексте есть намёк, кто он как идея, как сила, как дух. Вспомним картину Ганса Гольбейна (младшего) “Мёртвый Христос”, от которой по словам Мышкина, видевшего (как и Достоевский) её в Базеле и увидевшего её копию в доме Рогожина, “у иного ещё вера может пропасть”. Так и герои, взирающие на Льва Николаевича, теряют веру, не находя живого Христа, перепутав Истину с мертвящим подобием. В мёртвом Петербурге нет ни Святого Петра, ни живого воскресшего Спасителя.
В финальном отрывке романа “Идиот” читаем такую странную критику всего заграничного: “Хлеба нигде испечь хорошо не умеют, зиму, как мыши в подвале, мерзнут…” Хлеба Жизни (Христа) не пекут и не едят. Мышкины и мыши - существа подвальные, хтонические, демонические.
Страшная и лукавая идея о принятии антихриста вместо Христа, о подмене места святого, которое “пусто не бывает”, кажется, и продолжится в следующем романе Фёдора Михайловича. Да и неожиданное слово “террор” в конце романа “Идиот” так и притягивает ум к “Бесам”.
3. "Бесы".
Беснование как тип мышления
Сколько нужно “начал”, вводных элементов, чтобы рассказать “Бесов” - центральный роман в пятикнижии Достоевского? Как минимум 2 романа и 2 эпиграфа, отсылающих к этим 2-м романам.
Первый эпиграф - из стихотворения Пушкина “Бесы”: “хоть убей”, “сбились мы”, “бес нас водит”.
Здесь и про то, что Раскольников убил руководимый дьяволом-идеей. Но и в целом - к Пушкину отсылка, особенно к тому, что в романе “Идиот” сёстры Епанчины прозвали князя Мышкина “рыцарем бедным”, тем католическим(!) рыцарем, чьим идолом (а не святыней) стала “Матерь Господа Христа”, тем рыцарем, который умер “без причастья”. Лев Николаевич не причастен Христу, он образ мёртвого Христа с картины Гольбейна, как мы выяснили выше.
Второй эпиграф - из Евангелия от Луки. Про легион бесов, изгнанных Христом из бесноватого в свиней, которые потонули в озере. Жители (курсивом у Достоевского) “ужаснулись”, увидев бывшего бесноватого “сидящего у ног Иисусовых, одетого и в здравом уме”. Если мы посмотрим продолжение евангельской цитаты, то увидим, что эти жители попросили Христа уйти из их местности.
Но свято место пусто не бывает… И к тем, кто изгоняет Христа ради спокойствия житейского (Лужин) и упоения грехом (Свидригайлов, Тоцкий, Рогожин), ради сладких идей и утопических правд (Раскольников, Мышкин), приходят бесы с неприкрытым злодейством и искажением реальности и ума. Всё как в апокалиптическом сне Раскольникова: все правы, все убивают друг друга за правду, смута - цель и идол.
А где же те немногие, что спасутся?.. Напишет ли о них Достоевский?
Первое слово текста романа - “приступая” - намекает не только на "Преступление и наказание", но и на приступы падучей (беснование в Евангелии) князя Мышкина. Одержимые бесами люди, общество, страна, мiръ могут исцелиться, приняв Целителя, Спасителя. Но для героев Достоевского дόроги и привлекательны демонические идеи, мёртвый христос и глава бесовского сообщества Ставрогин (фамилия образована от греч. слова “σταυρός” - крест). Ставрогин - тоже псевдохристос, лжехристос, антихрист как и “князь христос” Мышкин.
Интересно, что и Мышкин, и Ставрогин - подданные Швейцарии, оба романа заканчиваются одинаково названными главами и упоминаниями заграницы, у Ставрогина ещё и медицинское заключение имеется: “Наши медики по вскрытии трупа совершенно и настойчиво отвергли помешательство”. Это уже осознающее себя зло, не терзаемое мучительными видениями (как другой романтический самоубийца Свидригайлов), но расчётливое. В чём же расчёт смерти Ставрогина? И чей это расчёт? Повешение Ставрогина снова демонстрирует мёртвого бога, не случайно упоминаются молоток и гвоздь помимо верёвки и мыла.
Божество, идол сформированы, сформулированы, воспеты. Кто будут его поклонники?
Конечно, подрастающее поколение. В первой невводной главе романа “Бесы” большое внимание уделено воспитанию и взрослению Николая Всеволодовича Ставрогина, про которого сказаны такие слова: “маленькое существо”, которое “капельку подросло”.
Чем будет одержим и на кого будет молиться главный герой-рассказчик романа “Подросток”?
4. "Подросток".
Чем одержим подросток?
По первым четырём романам хорошо видно, как они связаны и как переходят один в другой.
Идея живуча и заразна (см. фильм Нолана “Начало”). За всякой идеей стоит дух, личность. Мiровая моровая пандемия - это беснование всех и каждого, влекущее за собой непримиримую горделивую претензию на индивидуальную правоту и массовые убийства.
Спасуться немногие - те, кто не прельстятся “богоподменой” в виде мёртвого (католического, например) христа (“Идиот”), но станут причастниками Истины, Живого Христа и Его Церкви. Можно ли сказать, что на страницах первых четырех романов нам встретились некоторые представители или почитатели Сообщества Спасителя - Соня Мармеладова, архиерей на покое Тихон?
В целом же мiръ романов Достоевского Христа отвергает, подобно гадаринским жителям. И теперь “правят бал” бесы.
В “Подростке” нечистой ростовщической идеей (вспомним “Портрет” Гоголя) как неким бизнес-проектом одержим 19-летний Аркадий-не-князь-Долгорукий. Он незаконный сын Версилова (о котором ходят слухи, что тот принял католичество), как незаконным сыном, но важным действующим лицом будет Смердяков, страдающий падучей подобно князю Мышкину, гадаринскому бесноватому и самому автору - Фёдору Михайловичу. Смердяков (сын дурочки Лизаветы Смердящей) напоминает и о смердящем Лазаре, с которым сопоставлен Раскольников.
В “Подростке” встречаются и неожиданные отголоски “Фауста”, они приобретут мощь и полнозвучие в “Братьях Карамазовых”. Завершается четвёртый роман рассуждениями о “семействе”, которое будет продемонстрировано во всей красе в романе последнем.
Центр и периферия, столица и провинция, Петербург и Скотопригоньевск (вот где укрылись все одержимые бесами) в таком безбожном обществе уже неотличимо, так как неотличим дух, которым дышат обитатели.
Есть ли какая-то надежда? Будет ли покаяние героев, семейств, народа? Считываемо ли покаяние автора? Возможно ли раскаяние без страдания?
Было у отца три сына и один - четвёртый…
5. "Братья Карамазовы".