Однажды великий воин Оклон встретил художника.
– Нарисуй меня! – приказал военачальник. – По деньгам не обижу.
И нарисовал художник гордого генерала на коне. Парчовый плащ разевался за спиной, плечи покрыл полный доспех с золотыми вставками. Любо-дорого посмотреть. Под седлом, не конь, а боевая машина из жил и копыт. Голову полководца венчал царский венец. Вот только в образе не было души. Оклон, конечно, заплатил, но заставил картину золотыми статуями или трофейным оружием лишь бы забыть дорогущую мазню. Когда полководец лишился титула и денег он снова встретил художника. Творец рисовал на опушке. Из зрителей были лишь белки да зайцы. Но картины манили будто живые. От одного вида полотен сердце замирало. Художник будто рисовал кусочками мира. Он окунал кисть в жёлтую краску и солнце согревало на холсте не только шумный город, но и зрителей. В его реки хотелось нырять, а фрукты с корзин так и просились в рот.
– Это просто картины, – Оклон стряхнул наваждение. – Эй мастер, нарисуешь меня. Сейчас со златом туго, но я мог наловить дичи. Хоть целый месяц буду еду таскать, только нарисуй.
– Вам не понравится, – художник обнял себя за плечи будто искал защиты от колкого взгляда. Мешковатая мантия творца развивалась на ветру. Художник провожал ветер грустным взглядом, словно надеясь, что поток унесет его от непрошенного гостя.
– Нарисуй, там видно будет, – Оклон не мог отвести взгляд от картины с пустым городом. Что-то в узких улочках было знакомым. Круглые дома, пышные сады, но нет ни одно человека.
– Зайди через неделю, – устало выдохнул художник. – Принеси зайцев и куропаток. А коли картина понравится ножку быка захвати.
Минула неделя. Воодушевлённый Оклон вернулся с добычей. Вместо ножки быка, он тащил вепря. Десяток зайцев и пяток куропаток. Хиляк хоть веса поднаберет, а то сдохнет талант на ягодах да кореньях. «Надеюсь, картина того стоит». Оклон посмотрел на холст и обомлел. Парчовый плащ, полный доспех с золотыми вставками. Даже треклятый чёрный жеребец. И венец, мать его! Венец. Картина, за которую он отвалил два мешка золота, а потом убрал в чулан. Вот только под копытами коня рассыпаны черепа. Руки полководца по локать испачканы кровью. На лице безумная улыбка и люди… К полководцу тянуться безоружные люди, но их отгоняют копьями безжалостные ратники.
– Это что? – яростно завопил Оклон, едва удерживаясь чтобы не разорвать картину вместе с художником.
– Это ты могучий Оклон, – художник, не мигая смотрел на заказчика. – Когда ты не выставил мою первую картину, другие ценители перестали заказывать работы. Я решил вернуться в родной город. Ты уже видел пустые улицы полотнах. К несчастью, в стране вспыхнули восстания. И кого отправить давить неугодных, как не прославленного генерала? Ты выжег все от храма до сарая. Ты убил всех бунтовщиков их семьи, родню и друзей. Нет места на холсте чтобы нарисовать всех павших. Бросил воевать так думаешь прошлое исчезло? Смотри на зайца, один удар в горло, как ты любишь. Вепря завалил копьём чтобы не терять навыки. Ты убиваешь зверей точно также как людей. Монстр! Чу-до-ви…
Художник, задыхаться упал на траву. Он скорчился от приступа боли. По бледному лицу потекли слёзы. Из кустов выбежали люди в длинных балахонах. Один проверил пульс, другой дал пить горькое лекарство, третий осторожно унес картину.
– Кто на этот раз к нему приходил? – сутулый муж в балахоне окинул пустую поляну потухшим взглядом. – Король? Сотник?
– Похоже это был сам генерал, – ответил напарник, поправляя очки. – После атаки на пляж приступы участились. Кажется, больной винит во всем пропавшего Оклона.
– Картины стали мрачнее, – сутулый мужик ощупал оранжевое пламя позади лошади. – Грустные работы трудно продавать. Намешай трав так чтобы наш самородок оклемался.
– Я сделаю, но нет лекарств от тяжёлого прошлого, – напомнил напарник в очках.
– А с чего ты взял, что мы его лечим? – хищно усмехнулся сутулый. – Пусть рисует, там видно будет.