Глава 1
В гулкой тиши мерно плескалась ленивая вода, и слышались размеренные удары весел о стекольную гладь неизвестного водоема. В очень плотном молочном тумане трудно было определить, лодка плывёт по озеру или по реке. Я приподнял весла над водой и задержал дыхание. Однако никакого даже мало-мальского звука не долетело до моих ушей. И даже волна перестала биться в днище моего плавсредства. Мир водоема прислушивался ко мне, как я прислушивался к нему. «Под лежачий камень вода не бежит», – подумал я и снова приналег на весла. Эта мысль, несмотря на сюрреализм происходящего, показалась мне смешной, так как вода как раз и текла вокруг, и подо мной, и слева, и справа. «Главное – двигаться в одном направлении, - решил я. - А дальше, может быть, этот противный туман рассеется, и тогда я еще побарахтаюсь».
Кстати, это одна из моих ярких черт, никогда не сдаваться, даже в пасти у всех неприятностей во Вселенной. Странное дело, черту характера своего помню, а как оказался здесь, и самое главное – кто я, нет. Поэтому грести строго в одном направлении сейчас было задачей номер один.
– Эй, парень! Ты живой? – Спросил мужской голос.
– Вызывайте скорую! Тут парнишка разбился! – Запричитал женский.
Эти крики людей раздались в моей голове так, как будто на ушах были стереофонические наушники. Я посмотрел по сторонам в поисках разбившегося парнишки, однако вокруг был неизвестный водоем и все тот же белый туман. «Галлюцинации», - решил я, и продолжил грести дальше.
– Расступитесь, расступитесь, граждане, – вклинился в мой мозг еще один строгий женский голос. – Здесь нет ничего интересного. Пульс нормальный, жить будет, берите его на носилки. Да, расступитесь вы, граждане!
«Стоп, – подумал я, и тут же вспомнил, что я ведь фотограф, и даже кажется очень приличный фотограф. - Точно, я снимал птиц и зверей в Красновишерском заповеднике, и… А сейчас я на рыбалке, осталось только вспомнить свое имя, и…».
– Удивительный случай, упал с двухэтажного дома, и практически никаких повреждений, – снова услышал я в голове строгий женский голос.
– Да, отделался мальчонка сотрясением мозга, – ответил женскому голосу мужской баритон с хрипотцой. – Случай не уникальный, но редкий. Нужно будет об этом в журнал написать.
– Вы там прекратите в моей голове разговоры разговаривать! – Крикнул я, усиленно работая веслами. – Пишите куда хотите, хоть в ООН, но заткнитесь, пожалуйста! Я, можно сказать, на рыбалке. В тумане немного заблудился. Не сбивайте меня с курса!
– Сейчас мы его под капельницу положим, – продолжил мужской голос в моей голове, игнорируя мои протесты. – Подадим ему питательную жидкость, ничего, скоро оклемается, организм молодой, здоровый.
Не выдержав нахальства неизвестных мне голосов, которые решили, что мой мозг – самое место для различных бесед, я вспылил. Кстати, это еще одна яркая черта моего характера, с которой мучаюсь уже сорок шесть лет. Если бы не эта черта, то сидел бы я сейчас в уюте, на тепленькой хорошо оплачиваемой работе, и что самое главное, до сих пор был бы женат. Но ведь, чуть что не по мне, я всегда взбрыкивал. Вот и сейчас я встал в лодке на обе ноги, взял весло в руки, и, что было мочи размахнувшись, швырнул его куда-то в туман.
– Получи фашист весло от советского гребца! – Выкрикнул я, после чего потерял равновесия и упал головой в ледяную воду.
В глаза ударил яркий свет, а в нос – запах каких-то лекарств.
– Анатолий Порфирьевич! – Заголосила молоденькая девушка в белом халате. – Ваш паренек очнулся!
– Я же говорил, организм молодой, очухается. – Ко мне подошел невысокого роста коренастый доктор с седой бородкой. – Ну, что, летчик-испытатель, как самочувствие?
– Сорок секунд – полет нормальный, дядя, – сказал я голосом какого-то пацаненка.
– Смотри как ты, Наташа, – усмехнулся доктор молоденькой курносенькой санитарке, которая мило захихикала. – Упал с двухэтажного дома, а чувство юмора осталось. Ты чего там забыл?
– Удочку, наверное. Смотрю, вода кругом, вода, туман, а удочки нет. Ну, разве так на рыбалку ходят? – Ответил я вопросом на вопрос, чтобы хоть как то наладить контакт.
– Анатолий Порфирьевич, мальчик, наверное, бредит, – догадалась санитарка Наташа.
– Шоковое состояние, – кивнул доктор в ответ, – ничего, организм молодой, ты еще коммунизм нам построишь, – подмигнул он мне.
– Мы с вами, между прочим, еще на брудершафт не пили, а вы мне тыкаете, – промямлил я, так как голова начала сильно кружиться, – невежливо это, дядя. И еще одно: ни коммунизм, ни социализм, ни капитализм с перестройкой, я строить не намерен, хочу просто жить по-человечески.
На этих словах меня сильно замутило, и, свесившись с кровати, я испортил чистый кафельный пол в больничной палате остатками непереваренной пищи.
– Простите, это вышло случайно, – сказал я и провалился в сон.
Пробуждение случилось таким же внезапным, как и отключение организма. Я сел на кровати и осмотрел палату. Шесть коек в два ряда, и на каждой кто-то ворочался, посапывал и похрапывал. В окно светила полная Луна и можно было кое-что рассмотреть. Первым делом я рассмотрел сам себя. Не очень-то я похож на сорокашестилетнего с небольшим животиком жилистого мужика. У меня было спортивное подтянутое тело пятнадцати летнего пацана. Ничего себе, сходил на рыбалку. Не веря в происходящее, я больно себя ущипнул, к сожалению, не сплю. Потом встал с кровати и медленно прошел к двери, на которой висело небольшое зеркало, и, хоть от Луны свет был не очень, я все же сумел разглядеть свое новое лицо. Подбородок волевой, лоб большой, глаза непонятного цвета, уши не топырятся. Волосы подстрижены под короткий ёжик. Ненавижу такую прическу. Что-то в моем новом лице мне показалось знакомым, какая-то неуловимая деталь.
– Попаданец, едрен батон, – сказал я шёпотом и поплёлся досыпать дальше.
***
На следующий день доктор Анатолий Порфирьевич первым делом спросил:
– Ну, что, коммунизм еще не надумал строить, летчик-испытатель?
"Хороший мужик, не злобливый", - подумал я про себя и улыбнувшись сказал:
– Тут, Анатолий Порфирьевич, вопрос философский, что важнее: что строить или как строить?
– А пацан-то не дурак, – заржал мужик на соседней койке.
– Был бы не дурак, по крышам старых бараков не бегал бы, – ухмыльнулся умудренный жизненным опытом доктор. – Ладно, болезный. Вспомнил свои имя и фамилию, место жительства и учебы?
"Вот ведь, зараза, обвиняет меня в том, чего я не делал, - чуть-чуть обиделся я. - Не бегал я по крышам бараков! Что, рассказать ему, что мне сорок шесть лет, и что я – хороший фотограф, и что я помню, как плыл на лодке по реке? Разберемся, по крайней мере, жив, здоров, хоть и в чужом теле".
– Ну, что смотришь? – Посерьезнел доктор, потом раскрыл журнал и стал читать. – Зовут тебя Богдан Крутов, лет тебе пятнадцать, учишься в 447-й школе, в восьмом «А» классе. Ну, вспоминаешь?
– Может, вы мне еще и домашнее задание напомните? – Пробухтел я под хохот мужиков.
– А живешь ты в детском доме имени Григория Россолимо, – невесело продолжил Анатолий Порфирьевич, – не горюй, три дня мы еще тебе витамины поколем и отпустим в родные пенаты, парень ты шустрый, не пропадешь, да и страна тебя не оставит. Чай, у нас не капитализм какой-то.
"Да, невесело. Папы нет, мамы нет, и хоть я их совсем не помню, все равно как-то грустно", - с такими мыслями я надел больничную пижаму и пошел осматривать больницу. В коридоре дежурила знакомая мне Наташа, молоденькая девочка, хотя для меня сегодняшнего, скорее, старая уже барышня. При виде меня она обиженно отвернулась и уткнулась в книжку.
– Привет, что читаешь? – Поинтересовался я, сделав вид, что не заметил ее негатива ко мне.
– Если сейчас здесь снова наблюешь, то сам все затирать будешь, понял? – Фыркнула девчонка.
– Три товарища, Ремарк, – прочитал я обложку книги. – Не читал.
– А ты вообще читать-то умеешь? – Усмехнулась молоденькая санитарка.
Странное ощущение, когда девчонка, которая мне годится в дочери, дерзит как младенцу.
– Есть такое чувство, что когда-то я очень любил читать, правда, не помню что именно, – я еще немного помялся и поплёлся дальше.
В одной из палат я заметил некоторое оживление.
– Лошадью ходи, лошадью! – Кричал один нервный больной.
На звук я скромно зашел в палату и, поздоровавшись, спросил:
– Можно игру посмотреть?
– За просмотр деньги платят, – заявил один из шахматистов.
Судя по позиции, и по довольной раскрасневшейся его физиономии, победа корыстного любителя древней индийской игры была делом техники.
– Я только одним глазком, – попросил я.
Как и ожидалось, красномордый шахматист через минуту объявил своему противнику мат.
– Ну, что, пацан, – обратился он вновь ко мне, – хочешь сыграть?
В студенческие годы я неплохо играл, вспомнил я кое-что из прошлой жизни, правда давно это было, но так как делать было совсем нечего, то решил, почему бы и нет.
– Да я бы сыграл, – признался я.
– Мы тут люди все серьезные, на интерес играем, – заулыбался шустряк. – Один рубль партия.
– А можно в долг? А то у меня с наличкой пока проблемы, – снова скромно попросил я.
– Эх, что с тобой делать, но если проиграешь, побежишь за куревом, договорились?
Мы ударили по рукам и разыграли цвет фигур, мне сразу же повезло, выпало играть белыми.
– Вы извините меня, напомните, как конем ходить? – Решив включить дурачка, спросил я.
– У него с памятью проблемы, – подтвердил мою рассеянность мужик из моей палаты.
– Буквой хе, – пророкотал красномордый. – Давай, не тяни резину пацан, ходи.
Я не стал ничего изобретать, по-быстрому мы разыграли королевский гамбит, потом я, желая упростить позицию, пошел на несколько разменов и перевел партию в эндшпиль. А в эндшпиле самое главное – ум и изобретательность. И тут оказалось, что мой соперник меня очень и очень сильно недооценивает. Я ему объявил шах ферзем, которого он без зазрения совести съел, после чего моя ладья поставила его королю мат. Я прокашлялся.
– Как там, насчет одного рубля? Мы же все тут люди серьезные.
Красномордый шустряк стал еще краснее, но бумажку рыжего цвета не зажал, честно выложил её на байковое одеяло около шахматной доски.
– Давай теперь я белыми, – пробубнил он.
"Странная деньга", - пронеслось у меня в голове. Вытянутая по вертикали бумажка с большим гербом СССР. Моя память немного стала возвращаться, и я вспомнил, как выглядел один рубль времен Советского союза, он был такой же рыжий, но вытянутый по горизонтали. И в то время это была хорошая сумма. Я взял рубль в руки и посмотрел его на просвет, может быть он фальшивый.
– Что смотришь? – Недовольно заворчал красномордый шахматист. – Фальшивых не держим. Играем вторую партию, не тяни резину.
Во второй игре, я с удовольствием отметил, что память еще больше стала приоткрываться, поэтому эту партию выиграл еще быстрее. Поймал торопыгу на простенькой вилке, завладел преимуществом и технично довел игру до победы.
– Играем еще две партии, – заявил красномордый шустряк.
Вокруг нас стали собираться мужики и похихикивать над шустряком.
– Семеныч, – обратился к нему мужик из моей палаты, – как же так, а говорил, что скучно тебе с нами, соперника нет достойного, что чемпион своего завода?
– Не бухти под руку, сейчас я сопляка разделаю как бог черепаху, – огрызнулся Семёныч.
Однако обе шахматные партии остались снова за мной. Потом я выиграл еще шесть партий уже у других находящихся на излечении товарищей, и наконец, сославшись на слабость в голове, с десятью рублевыми бумажками в руке отправился на тихий час. И тут в мою голову потоком хлынула всевозможная информация, я вспомнил все, причем в двух различных вариациях. Я вспомнил, что я – Виктор Михайлович Тетерин, и что угодил в грозу, снимая птиц в заповеднике, и даже увидел вспышку молнии, которая попала в меня. Так же вспомнил, что меня зовут и Богданом Викторовичем Крутовым, и что я, дабы привлечь внимание симпатичной девчонки полез на заброшенный деревянный барак, с которого и грохнулся. В общем, вспомнил всё. Оказывается, невидимая рука судьбы меня забросила из 2018 года в далекий 1960 год на окраину Москвы в Измайлово. Еще бы понять для чего я оказался здесь. Однако возвратившаяся память обошлась мне очень дорого, меня снова тошнило, и безумно болела голова. В итоге я пролежал в кровати весь остаток дня и всю ночь.
Наутро прекрасное весеннее солнце разбудило меня в отличном состоянии и настроении. Появилась непреодолимая жажда деятельности, а также зверский аппетит.
– Положите ему еще добавки, – попросил в столовой доктор Анатолий Порфирьевич, видя, как я сметаю безвкусную перловую кашу со своей тарелки.
Потом я еще раз смотрел взглядом побитого щенка на «добрых» поваров, выпрашивая третьей дополнительной порции. И спустя пять минут повара сломались, и я съел ещё одну тарелку клейстероподобной субстанции.
– Семеныч, – обратился я к вчерашнему партнеру по шахматной игре, – есть желание отыграться? Или слабо?
От этих слов, красномордый Семеныч чуть не поперхнулся.
– Да я тебя сейчас разделаю под орех, как… – он задумался.
– Как бог черепаху, – подсказал я ему.
Через двадцать минут все больные мужского пола, которые могли передвигаться самостоятельно, собрались на эпичную шахматную битву «Алехина» и «Капабланки» местной больницы. Саму шахматную баталию, с разрешения Анатолия Порфирьевича, устроили прямо в помещении столовой.
– Чтобы больные быстрее шли на поправку, они не должны зацикливаться на своих недугах, – пояснил доктор свою мысль коллегам.
В первой партии, играя черными, я выбрал выжидательную тактику, решил пусть рискует, а я его поймаю на какой-нибудь ошибке. К тому же, Семеныча задели за живое мои слова про слабо. Поэтому он много горячился, грозился, и как следствие, пропустив от меня эффектную вилку, потерял ферзя.
– Семеныч, сдается мне, разделка под орех откладывается, – стал посмеиваться над хвастуном мужик из моей палаты.
"Он и вчера мне помог морально, нужно будет ему при случае сигарет или папирос прикупить", - подумал я и спросил красномордого:
– Вижу по лицу, вы сдаетесь? Теперь мой черед играть белыми.
Семеныч молча перевернул доску, и мы снова расставили пешки и фигуры в начальное положение. «Посмотрим, как чемпион завода знаком с ферзевым гамбитом», – усмехнулся я и пошел пешкой дэ два на дэ четыре. Ровно десять минут пыхтел бывший чемпион больницы, отбиваясь от моих наскоков. Поэтому разделал я его как бог черепаху, под орех.
– Мне на укол пора, – пробубнил Семеныч, выложив два рубля поверх черно-былых клеточек.
Потом он поднялся, немного помялся и пожал мне руку.
– Спасибо за игру, – поблагодарил и я своего соперника, подумав, что мужик молодец, проигрывать всегда нужно достойно.
– Следующий, кричит заведующий! – Предложил я смельчакам сразиться со мной на шахматной доске.
После чего до обеда я выиграл еще тринадцать партий, даже доктор Анатолий Порфирьевич проиграл мне трешку. Потом он потрогал рукой мой лоб и сказал:
– В медицинской практике подобное уже случалась – человек после сильного потрясения начинал лучше соображать, поэтому ничего удивительного я у больного не замечаю. Завтра будем тебя выписывать.
– Это что, мне в школу идти придется? В восьмой класс? – Растерянно спросил я доктора.
– А как же, у тебя экзамены на носу! – Усмехнулся он. – Ничего, парень ты башковитый, смекалистый и, что характерно, уже при деньгах.
Мысли о школе и предстоящих экзаменах вогнали меня в уныние, поэтому весь день я решил посвятить ничегонеделанию, и лежанию на больничной койке. Ночью мне снилось детство паренька, в теле которого я пребывал. Родился новый я в июле 1944 года. Отца помнил смутно, он много болел и умер от ран, когда мне было восемь лет. Как раз в тот год, когда родился мой младший брат. И жили мы в коммунальной квартире в одной комнате втроем. "Брат!" - при этой мысли я проснулся. Опять в окно светила Луна, которая уже пошла на убыль, а вся палата спала беспокойным сном.
– Брат, – повторил я шёпотом.
Ну конечно, Миша, Михаил, – это же мой отец в будущем, его усыновил однополчанин моего теперешнего отца. То есть, я сейчас – в теле своего дяди Богдана, который погиб в детском доме, когда меня еще на свете не было. Как погиб мой дядя, не знаю, но, по всей видимости, догадываюсь. С крыши хряпнулся.
– Вот это поворот, – снова повторил я шепотом.
"Ладно, нет смысла рефлексировать, будет день, будет и пища, разберемся", - подумал я и, еще раз посмотрев на Луну, лег досыпать дальше.
На следующий день после выписки в ближайшем магазине я купил пару пачек папирос «Беломорканал» и триста граммов мармелада детского в дольках. Одну пачку я отдал Семенычу, вторую – в свою больничную палату для курящих мужиков. А мармелад подарил молоденькой санитарке Наташе, которая все эти дни на меня дулась за несдержанность моего ослабленного организма.
Продолжение: https://author.today/reader/126921