Было время — может быть, еще лет десять-двенадцать назад, — когда наша политизированная интеллигенция казалась сообществом милых и обаятельных людей, пусть и увлеченных немного нелепыми, инфантильными идеями. Эти люди выходили на московские площади и бульвары, они несли смешные плакатики и вставали в живую цепь, держась за руки, они требовали, чтобы чиновники пересчитали для них голоса на выборах, передав сколько-то процентов от одной партии к другой, почти неотличимой от первой, они писали торжественные декларации в социальных сетях, они писали — «какие мы сегодня красивые, мы самые лучшие, я горжусь всеми, кто вышел на улицу, кто преодолел страх», — а потом возвращались в свои любимые кофейни и кабаки, фотографировались там, довольные своей борьбой, а все остальные, здравые обыватели, в борьбе участия не принимавшие, думали: ну, бегают там какие-то, чего-то хотят, недовольны. Скучно им, наверное. И все.
С тех пор был пройден огромный путь.
Первым сигналом, намекавшим на то, что исторические обстоятельства изменились, и прежняя милота превращается во что-то другое, стала картина общественных настроений в дни возвращения Крыма. Хорошо помню, что когда вся страна (включая, конечно, и крымское население) переживала что-то вроде 12 апреля 1961 года в Советском Союзе, — прогрессивная публика горько рыдала. «Это черный день», помню, писал один известный театральный критик — и, разумеется, он был не один. Читать все это было противно.
Не поддержали в радости — не поддержат и в трудностях. Дальше были скорбные события в Одессе, наступление украинской армии на Донбасс, санкции против России — и реакция была всегда одна. «Так вам и надо». «А не надо было выступать». «В Киеве зря не сажают». «Товарищам из брюссельского обкома виднее». Но это была только временная остановка на пути вниз, к ненависти.
После 24 февраля 2022 года политическая истерика у людей, быстро превратившихся из расслабленных тусовщиков в нервных эмигрантов, стала тотальной. Многие оставшиеся в России говорили мне за последний год, что просто не могут заставить себя открыть привычные ленты соцсетей, поскольку оттуда — в исполнении прежних друзей и приятелей — льется этакая черная река злобы и проклятий, которая разрушительно воздействует на психику. И если раньше объектом поношений было только государство, власть — которую, конечно, всем и всегда есть за что поругать, — то теперь черная река заливает все подряд. Пишет, например, внучка большевистского наркома Максима Литвинова, переехавшая в Англию:
«9 мая я всегда и плакала и ликовала. Обнимала еще живых ветеранов, приучила Семку дарить им цветы у Большого театра, дарила цветы Розе Семеновне с 5 этажа.Сегодня — только ярость. И желание поражения некогда своей стране».
Бедная Роза Семеновна! Знала бы она, какой яростный Смердяков ее поздравляет — может, и цветы не взяла бы.
А другой отъезжант, бывший профессор Высшей школы экономики, сообщает:
«Впервые в жизни не имею, что сказать на 9 мая. Ни детски-ностальгического, ни мемориально-трагического, ни едко-саркастического, ни пафосно-обвинительного. Ничего. Этот праздник канул в Лету вместе за страной, которая его отмечала, ушел под воду целым Китежем со своими фанфарами, парадами, портретами, мертвецами. Осталась пустота. Память, помноженная на ноль».
Вздохнем вместе с ним или воздержимся? Хочется ответить: а может быть, это не праздник канул в лету, и это не национальная память умножилась на ноль, а на ноль умножился сам этот озлобленный профессор модных наук, променявший все, чем он тут жил, на отчаянную попытку дотянуться до чужого мира, влезть в него любой ценой, а потом прокричать оттуда — видите, я не с вами, я уже с другими, с хорошими! Счастливого, как говорится, пути, если не выпихнут по дороге.
Но одних проклятий в адрес плохой России — и тех, кто здесь остался, — конечно же, мало. Возникает еще вопрос междоусобной брани — и тут открываются целые пропасти натурального безумия.
Дело в том, что теперь уехавшая интеллигенция занята тем, что с увлечением клеймит друг друга, выясняя, кто из них настоящий, несгибаемый патриот заграницы, готовый желать бывшей родине гореть синим пламенем — и максимально беспощадно, а кто — малодушный соглашатель, способный посочувствовать, например, русскому солдату на фронте, что есть тягчайшее преступление.
Пишет, скажем, бывшая сотрудница «Эха Москвы» травимому ею (да и многими у них) Шендеровичу*, который, как оказалось, недостаточно любит Украину:
«Нет, Виктор Анатольевич, вот вы лично не партнер украинцам. Вы — паразит, мечтающий въехать в Россию на парадном коне победы, обеспеченной жизнями и кровью украинцев. Для чего вы уже сейчас прокладываете себе будущий путь к сердцам зрителей и прочих потребителей вашего контента речами про «наших мальчиков» и «всплески нацизма с противоположной стороны».
Фантастическое зрелище. Шендерович, случайно проговорившийся насчет нацизма, — и его знакомые и коллеги, разносящие внезапного диссидента в традиции раннесоветского партсобрания. И он, кстати, не единственный пострадавший.
Вот и писательницу Линор Горалик, уж точно никогда и никаким даже краешком не замеченную в одобрении России, изгнали с какого-то эстонского литературного фестиваля, поскольку один ее вид, ее имя, сам факт, что она будет говорить по-русски, безмерно травмировал каких-то профессиональных жертв, которые должны там заседать.
Эмиграция комментирует это так:
«Я не могу представить, что испытывают сейчас украинские авторы, когда им предлагается разделить сцену с людьми, которых причисляют к российским писателям и поэтам… В комментариях у Линор Горалик я видела, что сама она с пониманием отнеслась к украинским поэтессам (которые ее выперли — прим. Д.О.). И для меня это было радостью.
Но как же стыдно читать в своей ленте, что пишут некоторые из защитников Линор: защищая её, они находят нужным унижать возмутившихся украинок, обесценивать их творчество, сравнивать их с Линор по уровню таланта и популярности. Это позор».
Ох, позор! Или, точнее сказать, сумасшедший дом, состоящий из ненависти и постоянных унижений. Ну, люди так развлекаются — уж как умеют.
И остается только поздравить друг друга – всем, кто по-прежнему живет в России, живет в рамках реальности, а не в дурдоме, — что можно смотреть на этот цирк со стороны.
С безопасного расстояния.
Дмитрий Ольшанский