- Что случилось, Дашенька, - Баба Маша оторопела от позднего визита внучки, - ты как добралась? Да еще с дитем. Поздно уже такие прогулки совершать. Последний автобус в восемь пришел. – Не унималась бабушка, выхватывая из рук младенца.
- Я на попутках, - Даша говорила сдержанно, в голосе слышалась дрожь от накатившихся на неё слез.
- На попутках с ребенком, совсем с ума посходили, - бабу Маша глянула на заплаканную внучку и осеклась, - ай случилось что?
- Ба, я не знаю. Я хочу Антона в детский дом отдать.
- Ты что удумала, ду*еха. Ты ведь никогда этого себе не простишь. Да разве же можно так с живым человеком? - Бабушка перешла на крик, Антон проснулся, закричал.
- А что мне делать? Он постоянно болеет, меня скоро с работы прогонят. Кому такая работница нужна. Надо было его оставить в роддоме. А что дальше-то делать? В деревне работы нет, а в городе я с дитем не нужна никому. Я так решила: сдам я его на время, а как устроюсь, заберу назад.
- Это тебе что, мишка плюшевый? Отдам, возьму. Никогда он тебе этого детдома не простит. И то, что его назад отдадут – это по воде вилами. Будешь потом по судам ходить и доказывать, что содержать его сможешь. Давай-ка, милая, поешь сначала. А дела твои утром разбирать станем, – Бабушка сменила тон на ласковый. - Я как чувствовала, и щей наварила, словно на ораву и ватрушек напекла. Устала, небось. Поешь, да приляг. А я с мальцом пока посижу.
Антошка в тепле бабкиных рук улыбнулся. Баба Маша, покачала его на руках. Мысли её унесли далеко в прошлое. Она ведь замужем не была никогда. Когда Галинка родилась, её мать из дому выгнала. Как жила она только ей известно. Много горя хлебнула. Вырастила дочку, подняла. Отучила, замуж выдала. Чтобы не хуже других. С матерью своей Мария не общалась. Та так со злобой своей и померла. Приезжала потом, за могилкой ухаживала. Никому не нужна была мать, ни при жизни, ни после смерти.
Только жизнь стала налаживаться. Замуж её Михаил позвал. Сколько же лет ей было? Да по нынешним меркам молодая еще, и сорока не было. А тут известие страшное о гибели Гали и Максима. Только Дашенька выжила. Горе пеленой глаза закрыла. А как очнулась: Даша маленькая на руках. Михаил говорит, чтобы в детдом сдала младенца, тогда только женится. У нас, дескать, свои дети будут.
И был грех минутный. Очень Марии замуж хотелось. Чтобы и свадьба была и платье белое. Такой соблазн, у неё аж поплыло все перед глазами. А как очнулась, в церковь пошла к Богородице. Совета у неё просила, вразумить её. Сколько времени прошло, не помнит. А только как вернулась, Дашу увидела, от слез всю красную. Она уж вздохнуть от плача своего не могла. Маша на руки её взяла, к себе прижала. И все тогда неважно ей показалось. Все, кроме этого маленького теплого комочка. Даша, почувствовав тепло бабушкино плакать перестала.
Только тогда спокойствие пришло. Какая свадьба, какой Миша? Есть внучка, и ничего нет важнее на всем белом свете. Миша ошибку свою осознал. Ходил долго, но не простила его Мария. Вот ведь на какой грех её толкал. Чуть дитя не лишилась. Мария улыбнулась: вспомнила, как Михаил потом женился, молодую жену взял. Года через два развелся, опять пришел с повинной головой. Мария его выслушала, не прогнала. А когда он её опять замуж звать стал, резко ответила:
- Ты мою внучку чуть в детский дом не сдал. Так что же ты так изменился, что полюбить её сможешь? Не сможешь. Живи один. А мы с Дашей жить станем, не пропадем.
- Не простишь? – с надеждой спросил Михаил у порога. Мария только головой махнула.
И ничего прожили, не хуже других. Даша хорошая девочка была, веселая и послушная. Школу окончила отлично, сама в институт поступила. Не надо было отпускать её. Сердце ныло, подсказывало, что беда случиться. А когда она на каникулы не приехала, сказала, что работает в городе, поверила. Надо было ехать, разыскать её, привезти. А когда она вернулась, уж и в людей не верила. Все твердила, отдам его, в роддоме оставлю. На силу тогда уговорила. Это на вид она взрослая и сильная. А на поверку слабенькая оказалась. Жизненные трудности не пережила.
Всю ночь не спала Мария. А поутру в церковь пошла. Опять у Богородицы прощения просить стала, за грехи свои, за мысли дурные. Чтобы терпения и мужества внучке послала и чтобы не дала пропасть душе безгрешной.
- Бабуль, ты? - Позвала Даша, едва дверь скрипнула, - а мы тут чай приготовили. Ждем тебя, - голос веселый. Видать выспалась. Родной дом лечит. – Мы у тебя дня три поживем?
- Зачем же три, оставайтесь у меня. Проживем как-нибудь. Мне пенсию платят. А там работу найдем тебе. Куда ты сейчас с ребенком по квартирам-то мотаться. Я уж себя прокляла, что отпустила тебя с Антошкой. В трудные времена вместе жить надо.
- Как я здесь…, позор-то какой.
- Да, какой же это позор. Ты думаешь, люди не знают, откуда дети родятся? Никакого позора. Вот у нас мальчишка какой! Я была единственной дочерью у матери. Галя у меня единственной. Так уж случилось, что и ты у Гали единственной осталось. Короток был век у неё. – Мария всхлипнула, и продолжила, как ни в чем не бывало, - а теперь у нас мужик. Порочный круг порван, все налаживается. Будет нам и защитник и опора.
- Спасибо, ба, - Даша обняла бабушку и так они стояли, пока Антон не стал привлекать их внимание настойчивым криком. – Ох, бегу, сынок, - кинулась к нему Даша. Мария вслед её перекрестила: «спасибо тебе, Богородица, образумила».