Каждое утро Марфе Ивановне хотелось выть по-собачьи и царапать ногтями стену. Дворовые очень даже боялись свою барыню и старались лишний раз её не злить. А то бывало вцепится девке в косу и попробуй оттащить. Сама смеется над слезами, да ещё швырнёт чем-нибудь побольнее.
— О как я тебя! Будешь знать.
Но всё же благоразумие брало верх над скверным характером. И в дни, когда в Марфе Ивановне особенно просыпалась ненависть ко всему сущему, она не выходила из комнаты, опасаясь кого-нибудь и вправду зашибить до смерти. Ведь сила в такие часы только прибавляется и можно с легкостью сотворить любое бесчинство, а ещё возможно повредить хозяйству.
— Измаялась вся — стенала барыня, жалуясь всем вокруг. — Будто черти сердце щекочут.
Внутри бушевала сносящая горы сила, и старуха всеми путями старалась облегчить свои страдания. Вот даст она затрещину буфетчику и уже полегче, велит высечь кого и будто бы в сердце рай.
Поговаривали, что Марфа Ивановна летала по ночам и насылала хвори на маленьких детей, пила кровь у скотины и могла заговорить до смерти.
— Одним словом, ведьма — сказал как-то кузнец из соседнего имения, а через неделю окривел.
Соседи также опасались строптивую барыню, но тем не менее она из года в год вызывала живой интерес. В глубине души многие понимали, как бы невыносимо скучна была их провинциальная жизнь без старой помещицы. Любая светская беседа в Тихвинском уезде могла начинаться с обсуждения стихов, книг, политики и плавно переходила к личности Марфы Ивановны. Очень скоро представители уездного дворянства перестали врать себе и сразу начинали разговор по существу, и специально назначали собрания, дабы по свежим следам обсудить сложившуюся ситуацию.
Старожилы Тихвинского уезда иногда вспоминали бабушку Марфы Ивановны, но каждый раз приходили к выводу, что внучка во всём превосходит покойницу. Та любила наговорить скабрезностей с три короба, и уж как задела за живое, винилась и каялась.
— Уж простите мне, старой. Это всё бесики крутят.
Что же до самой Марфы Ивановны, то она словами не ограничивалась и могла сотворить что угодно. Характер у барыни тяжёлый, властный и жестокий. Дворовые ещё долго вспоминали, как барыня велела выпороть садовника за сорванный тюльпан.
— А я тут хозяйка! Что хочу, то и творю! — повторяла барыня, покачиваясь в кресле качалке.
Не щадила она и единственного сына, секла его едва ли ни каждый день. Мальчик плакал и каждый раз тихонечко шептал: "За что же так, маменька?".
— Сам знаешь за что! А если не за что, то впрок!
Конечно, сына она любила всем своим чёрным сердцем, но остановить свой пыл не могла. И потому ходил в детстве Василий весь избитый. А мать потом задаривала мальчика подарками и сладостями.
— Тебе больно, а то как?
Глянет барыня на Васю, и видит мужа. И так сердце затоскует, забьётся и хочется сжать сыну голову, как астраханский арбуз. Сама-то она мужа обожала страшно. А в своих приступах ревности могла и кнут в ход пустить, и лишить обеда. Отец Василия происходил из семьи небогатой, потому Марфа Ивановна считала мужа такой же собственностью, как и любого крепостного.
— Какое расстройство, а ещё и за свои деньги — бранила она супруга.
В порыве гнева хватала его за сюртук и трясла — А ну смотри, ведь своего ничего на тебе нет.
Минуло со свадьбы не более двух лет, сбежал муж Марфы Ивановны из роскошной усадьбы.
Художнику было велено нарисовать беглеца по памяти. И Марфа Ивановна часами смотрела на образ мужа и горько вздыхала об утерянной своей любви, порой грозила кулаком портрету, обещая страшное возмездие.
Ходили слухи, что беглец осел где-то в Петербурге. Снял комнату и пристроился по знакомству титулярным советником, тем и довольствовался. А жена тем временем являлась к нему во снах, всё манила к себе, угрожала. Обещала найти и высечь на конюшне, заморить голодом и пустить босым бродить по полям и весям.
***
Со временем успокоение давалось Марфе Ивановне труднее. И чтоб усыпить в себе вулкан, требовались всё большие жертвы. Так она, и не думая, свела на тот свет Петра Тимофеевича. Продала деревню, а после сказала, что передумала. Помещик просил старуху вернуть аванс, но та отказалась. Говорила, что не брала, а если и брала — то не помнит, а если и помнит — так денег нет. Так и судились они несколько лет. Не дожил Пётр Тимофеевич до конца разбирательств — сердце не выдержало.
Такое событие дало тихвенскому дворянству повод для разговоров до самой Пасхи.
Больше всех выступал старый помещик и каждый раз говорил, что давно Петра Тимофеевича предупреждал, а тот, маловерный, не внял.
— А ведь говорил, не связываться с этой старой ведьмой. А кто меня, старика, слушает, конечно, по-своему всё у вас, вот и получайте. Эта шельма давно известная. Когда моложе была, посылала своих крестьян по ночам косить сено на моих угодьях, — старик стучал кулаком по столу. — А? Какова?
Недолго подпитывала Марфу Ивановну смерть Петра Тимофеевича, и скоро желчь потребовала нового выхода. Старуха стала опять скрестись в стену, пугая домашних. Злое сердце требовало новой жертвы. Днями старуха металась по дому, а неуёмные силы распирали дряхлое тело. Садилась в кабинет и часами сочиняла подмётные письма, от того ей становилось лучше совсем ненадолго. Среди кипы бумаг однажды заметила барыня письмо от сына. Тот давно уехал в столицу, питая надежды стать художником, да только дела обстояли неважно. Василию приходилось часто голодать и ночевать на улице. Марфа Ивановна с самого начала не одобряла занятия сына и потому отказала во всяком содержании. В письме Василий умолял мать прислать хоть немного денег.
Барыня сперва и собиралась помочь, уже вызвала секретаря в кабинет. А после хитро улыбнулась, дескать, придумала дивную шутку. Скоро Василию пришёл из усадьбы огромный сундук. Пол дня молодой человек тянул непосильную ношу. Заперев дверь, Василий схватил ножик и с трудом вскрыл сундук, а внутри оказалась лишь груда кирпичей и письмо от матери, в котором Марфа Ивановна заверяла в искренней материнской любви, и мол, если Василию жить негде, то пусть построит себе небольшой дом.
***
С нетерпением Марфа Ивановна ожидала свою смерть, той минуты, когда выпустит в вечность свою истерзанную злобой душу, и наконец, настанет примиряющее небытие. От чего же досталась такая жизнь, она гадала в минуты просветления. Может так задумано природой — копить ей в себе всю человеческую гниль. Или всё же дурной характер и богатство разбаловали барыню.
Точно она не знала, а лишь ждала спасительного конца. Будто смерть придёт, умерит злое сердце, сдует, как пыль, всю желчь и успокоит, и пожалеет.
В тот день Марфа Ивановна велела собрать оркестр. Чем хуже становилось барыне, тем громче звучала полька. К ночи барский дом погрузился в тишину, музыканты разошлись, и старый дворецкий проронил слезу.
— Ну уж отмучилась, голубушка. Эх, вот скука, теперь о ней, или хорошо, или никак.
Автор: Анастасия Балюлина
Источник: https://litclubbs.ru/articles/27874-barvnja.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: