«Миссия во спасение»
Мы беседуем с Алексеем Петровичем в его рабочем кабинете.
— Здесь я появляюсь нечасто, — говорит он. — Мое главное рабочее место — в больничных палатах.
Оглядываюсь по сторонам. Над столом в несколько рядов размещены почетные грамоты. Среди наградивших — глава Администрации Президента, Государственный секретарь Совета Безопасности, министр обороны, генеральный прокурор, председатель КГБ, первый заместитель министра здравоохранения Республики Беларусь, митрополит Минский и Заславский, Патриарший экзарх всея Беларуси… На противоположной стене — коллекция шевронов военно-медицинских учреждений. На полках книжного шкафа — десятки специализированных изданий. Читаю на корешках книг: «Взрывные поражения», «Боевые ожоговые поражения», «Раневая баллистика», «Военно-полевая хирургия»… Да, мой герой — уважаемый специалист, увлеченный человек…
Наша справка
Алексей Петрович Трухан, полковник медицинской службы.
С отличием и золотой медалью окончил Вилейскую гимназию № 1 в 1997 г. и военно-медицинский факультет в Белорусском государственном медицинском университете — в 2003 г. Офицерскую службу начал врачом медицинского пункта.
В 2010 году успешно защитил кандидатскую диссертацию на соискание ученой степени кандидата медицинских наук. Был направлен на кафедру военно-полевой хирургии медуниверситета, где проходил службу в должности ассистента, затем доцента кафедры. В 2014 году присвоено ученое звание доцента. С 2017 года — ведущий хирург медицинской части 432-го Главного военного клинического медицинского центра Вооруженных Сил Республики Беларусь. В 2022 году успешно защитил диссертацию на соискание ученой степени доктора медицинских наук в докторантуре Военно-медицинской академии имени С.М. Кирова Министерства обороны Российской Федерации. Награжден медалью «За безупречную службу» III степени. Женат, воспитывает сына и дочь.
Больше месяца мы внимательно следили по сообщениям СМИ за деятельностью белорусского медицинского отряда специального назначения, направленного в Сирийскую Арабскую Республику с гуманитарной миссией — оказать помощь жителям города Алеппо, пострадавшим от землетрясения. Вместе с врачами медотряда на Ближний Восток отправился врач высшей категории полковник медицинской службы Алексей Трухан, доктор медицинских наук, доцент, ведущий хирург медицинской части 432‑го ордена Красной Звезды Главного военного клинического медицинского центра Вооруженных Сил Республики Беларусь, руководитель Республиканского центра огнестрельной травмы.
Мы дали им шанс жить дальше
— Что поразило вас больше всего в работе с сирийскими пациентами? – начинаю я разговор.
— В первый же день нашей работы в медотряд пришел мужчина, — вспоминает хирург. — Было отчетливо видно, что он перенес травматологическую операцию после ранения или увечья, потому что двигался с костылем, с большим трудом — левая нижняя конечность была заметно короче правой. Как оказалось, в нашей помощи он не нуждался. Зато с собой он привел девочку лет девяти — худую, в каких-то лохмотьях, неумытую. Обследование ребенка выявило тяжелейшую пневмонию. Девочка буквально угасала на наших глазах. Немедленно были приняты меры — врачи-терапевты в дневном стационаре поставили малышке капельницы. Отец терпеливо ждал дочь у входа в медицинскую палатку. К вечеру он увел девочку, ее состояние уже не вызывало у нас острой тревоги.
На следующий день утром этот мужчина пришел уже с двумя дочерьми. Старшей мы оказали помощь накануне, она даже пыталась улыбаться. Осмотрев младшую, семилетнюю девочку, мы вновь схватились за головы — такая же, как у старшей сестры, тяжелая пневмония. Мы буквально вытащили девчушку с того света… А затем вызвали скорую помощь и передали девочек местным врачам — дети нуждались в длительном стационарном лечении. Я тогда подумал — даже если мы сумели спасти только этих двух девочек — наша миссия в Сирии уже оправданна. Ведь девочки будут жить, вырастут, выйдут замуж, станут матерями, может быть, даже многодетными. Их жизнь только начинается, и мы дали им шанс жить дальше.
— Алексей Петрович, с чем вы связываете такие заболевания детей и взрослых?
— Все просто: многим просто негде жить, — поясняет собеседник. — Землетрясение разрушило множество жилых домов, а в сохранившихся отсутствовало отопление. А ведь на дворе была середина февраля, когда мы прилетели в Алеппо. К нам шли люди, которые не могли себе позволить платную медицинскую помощь. И таких в Алеппо 70–80 процентов населения. Из 12 бесплатных больниц, которые работали в городе до начала войны, осталось только две. Уровень доходов населения, то есть средняя зарплата, — 15–20 долларов в эквиваленте. Людям банально не доступны ни экстренная медпомощь, ни плановая. Женщина-переводчик, которая нам помогала, рассказала, что купила мужу антибиотик всего за три доллара, но для ее семьи это дорого.
— Как ваши пациенты выполняли медицинские назначения?
— Это было очень сложно проконтролировать, — отвечает Алексей Петрович. — К примеру, мы назначаем людям таблетки и говорим, что их надо принимать после еды. И тут же понимаем, что им надо давать еще и еду, чтобы они принимали препараты после еды. Но мы же не всесильны… Да, мы там немного оперировали, но особо не увлекались, потому что прооперировать несложно, а сложно вылечить пациента, когда ты не знаешь, в каких условиях он находится, есть ли у него возможность переодеться в чистое, помыться. Нет уверенности, что он придет на перевязку.
— С какими еще сложностями вы столкнулись на сирийской земле?
— Смотрите на мой загар — я вернулся одним из самых загоревших, — улыбается доктор. — А все потому, что, пока другие врачи работали в палатках, принимали пациентов, мы с начальником приемного отделения находились на улице. Я фактически исполнял обязанности заместителя начальника отряда по лечебной работе. Мы сортировали пациентов, организовывали работу медперсонала, следили, чтобы никуда не ушли переводчики, переносили пострадавших… В необычных условиях чрезвычайной ситуации мы координировали работу всех членов медотряда, чтобы весь наш механизм работал как часы, чтобы наша миссия была выполнена.
В одном направлении, но разными дорогами
— Алексей Петрович, как вы пришли в военную медицину?
— В раннем детстве меня эта профессия не привлекала и, скажу откровенно, я не лечил кошечек-собачек, не зачитывался Айболитом. Я к медицине всегда относился очень спокойно. В старших классах, когда задумался о будущей профессии, перебрал не одну. Хотел поступать в Академию МВД, затем на экономиста в БГЭУ, после мечтал стать экологом — не раз занимал призовые места на республиканских олимпиадах по географии.
Все изменилось, когда в одиннадцатом классе мне в руки попала книга «Психология и космос», написанная первым космонавтом Земли Юрием Гагариным в соавторстве со специалистом по космической медицине Владимиром Лебедевым. Одна из идей книги состояла в том, что все члены космического экипажа наряду с основной работой должны овладеть несколькими профессиями. И я задумался о том, что первую профессию надо получить самую сложную, которую невозможно постичь самостоятельно. Так и созрело решение — идти в медицину.
— Если не ошибаюсь, я уже слышал о военном враче Михаиле Трухане. Не ваш ли родственник?
— Это мой старший брат, он уже завершил военную службу. Более того, на выбор профессии оказала влияние семейная традиция. Моя мама — педиатр, ее родной брат — отоларинголог, мой старший брат тогда уже был курсантом военно-медицинского факультета в БГМУ. Михаил часто приезжал домой в военной форме, делился курсантскими историями. За семь месяцев до окончания школы я окончательно решил, что буду военным врачом.
— Сложно было поступить?
— Я учился в классе с экономическим профилем, и поэтому мне пришлось вступительные предметы изучать практически заново. Но я успел хорошо подготовиться и набрал на вступительных экзаменах высшие баллы.
— А как вы стали хирургом?
— На втором курсе я задумался о врачебной специализации. Брат Михаил осваивал терапию. Два терапевта в одной семье — перебор. Стал присматриваться, общаться с педагогами, курсантами. Как-то подошли ко мне ребята со старших курсов, говорят: «Приезжай вечером в больницу, мы покажем тебе, что такое хирургия». Я приехал. И, как все начинающие хирурги, чуть не потерял сознание в перевязочной. Вышел на улицу ошеломленный. Посидел на скамейке, подумал. И решил: «Надо пробовать». И стал в этом направлении заниматься параллельно с основной учебой, чтобы не выйти из университета, как у нас шутят, «врачом широкого профиля с узким понятием». Курсантом я уже ходил на дежурства в больницу. Правда, на первичную специализацию попал только через полтора года после окончания БГМУ. Кстати, в медицину, правда, гражданскую, подался и наш младший брат — Степан. Сейчас он детский нейрохирург.
— Очень интересно узнать, какие чувства вы испытывали, когда впервые «резали» человека?
— Режут сало на столе, — со смехом осаживает меня врач. — А мы, хирурги, проводим операции. В первый раз я самостоятельно оперировал аппендицит довольно поздно, когда проходил первичную специализацию. Хирургические случаи были и раньше, но я отчетливо понимал, что операцию надо делать только тогда, когда ты готов ее закончить при любом варианте развития событий, когда уверен, что, «зайдя в живот», ты из него успешно «выйдешь» и поможешь пациенту. Та первая операция, к слову, прошла успешно, солдат быстро поправился. Это очень стимулирует и тонизирует, когда ты понимаешь, что должен оперировать самостоятельно. В крупных клиниках рядом с начинающими врачами всегда стоят опытные, а в хирургическом отделении медроты тебе никто подсказывать не будет.
Доброволец
— Алексей Петрович, с вашего позволения хотел бы вернуться к сирийской миссии. Как вы оказались в составе медицинского отряда специального назначения?
— Медицинский отряд специального назначения (сокращенно МОСН) — структурное подразделение 432 главного военного клинического медицинского центра Вооруженных Сил . Главная задача МОСН — оказание медицинского сопровождения учений, действий в условиях чрезвычайных ситуаций. Это своего рода полевой мини-госпиталь, способный в кратчайшие сроки выдвинуться в назначенную точку, развернуться и оказать все виды медпомощи раненым и пострадавшим в очагах массовых санитарных потерь.
Руководство ГВКМЦ и меня пригласили в военно-медицинское управление Министерства обороны, где и объявили, что МОСН направляют в зарубежную командировку для выполнения гуманитарной миссии. МОСН до этого был развернут на одном из наших полигонов. Мы начали прикидывать штат специалистов-медиков. Когда стало понятно, что среди пострадавших с высокой вероятностью могут оказаться пациенты с патологией органов брюшной полости, с травмами грудной клетки, то я предложил свою кандидатуру хирурга – это моя специальность. Кроме того, я уже имел большой опыт работы в условиях чрезвычайных ситуаций начиная с 2011 года, когда был совершен теракт в Минском метрополитене. Затем большой наплыв пациентов пришелся на август 2020 года. В моей докторской диссертации на тему «Огнестрельные ранения и взрывная травма мирного времени. Особенности, организация и оказание хирургической помощи» этой работе посвящен целый раздел. С 2017 года я возглавляю Республиканский центр огнестрельной травмы. Плюс взялся помочь начальнику МОСН закрыть на месте вопросы по организации лечебного процесса. Мою кандидатуру утвердили…
Мирный… «огнестрел»
— Товарищ полковник, не могу удержаться от вопроса — неужели в нашей стране так остро стоит проблема огнестрельных ран?
— Проблема «огнестрелов» в Беларуси не стоит. В год таких случаев набирается всего несколько десятков: на первом месте — происшествия на охоте, на втором — взрывные травмы «черных копателей», на третьем — ранения правонарушителей. Проблема в другом — огнестрельные ранения настолько сложны и специфичны, что далеко не каждый опытный хирург возьмется за их лечение. Такие травмы крайне разнообразны: пациенту могут потребоваться одновременно сложные вмешательства в области головы и конечностей или грудной клетки и брюшной полости.
В 2012 году мы вместе с Минздравом провели анкетирование гражданских врачей-хирургов и выяснили, что они не знают, как лечить огнестрельные раны. После этого на нас некоторые даже стали обижаться. Вот поэтому у военных медиков и возникла идея создать Республиканский центр огнестрельной травмы. Его главная цель — организовать в нашей стране систему лечения огнестрельных ранений мирного времени. Во-первых, мы разрабатываем новые подходы и методы лечения одного пациента. Во-вторых, гораздо бóльшая работа делается нами в организационном плане. Прежде всего необходимо было отработать взаимодействие с Минздравом, чтобы такие пациенты как можно быстрее поступали к нам в хирургическое отделение. О нас в стране знают, и когда пациент поступает, к примеру, в районную больницу, то к нам сразу идет информация. И мы принимаем решение в зависимости от ситуации: либо требуем привезти пациента к нам, либо собираем бригаду и сами едем забирать его в Минск, либо наша бригада едет на место оперировать. В-третьих, мы разрабатываем нормативные правовые акты по лечению огнестрельных травм.
Когда я возглавил центр, оказалось, что в стране нет ни одного документа, который определяет порядок лечения «огнестрелов». За последние годы мы внедрили четыре клинических протокола, они утверждены постановлениями Минздрава: лечение пациентов с огнестрельными ранами в стационарных условиях, лечение огнестрельных переломов, лечение огнестрельных ранений груди, лечение огнестрельных ранений живота. В Минздраве находится на рассмотрении еще один протокол — по лечению огнестрельных ранений головы и шеи.
Сами протоколы небольшие — семь-восемь страниц, но эти правовые акты написаны так, чтобы они помогали врачу. И более того — протокол обеспечивает юридическую защиту врача при неблагоприятном для пациента исходе, объективность судебно-медицинской экспертизы, обоснованность определения инвалидности. Наши наработки получили высокую оценку не только в профессиональной среде белорусских медиков, но и за рубежом. Мы проводим научные и методические конференции, обучающие семинары, привлекаем хирургов со всей страны, студентов, курсантов, интернов, в том числе в качестве ассистентов на операциях.
В 432 ГВКМЦ имеется центр переливания крови с автоматизированной системой для донорского и лечебного плазмафереза. Инфекционную безопасность при переливании крови, ее компонентов и препаратов обеспечивает собственная лаборатория серологической диагностики.
В соавторстве с коллегами из Республиканского центра огнестрельной травмы мы подготовили иллюстрированное практическое руководство «Лечение огнестрельных ран отрицательным давлением» под брендом ОПОРА — «Оказание ПОмощи РАненым», зарегистрированным в Национальном центре интеллектуальной собственности. Пособие издано в Минске в 2021 году. Мы поделились им с коллегами из Российской Федерации, а затем выложили его в открытый доступ в интернет. Когда наступил февраль 2022 года, оказалось, что в Российской Федерации без этой методики огнестрельные раны никто не лечит. Вы понимаете, насколько у них эта тема востребована… Пособие небольшое, предельно простое, чтобы любой хирург его прочитал и сделал все как надо.
Движение навстречу эскалатору
— Алексей Петрович, как вы находите время заниматься решением такого большого круга проблем — врачебных, научных, организационных, педагогических?
— Я давно для себя открыл истину: профессиональный рост — это движение вперед по эскалатору, который спускается вам навстречу. Остановился — откатился назад.
Медицина сейчас очень интенсивно развивается, причем и в широком смысле, и в узком — как хирургия повреждений. Что касается нас, врачей, то надо постоянно читать научную литературу, находить время, отрывать его порой от семьи, от друзей…
И, конечно, надо постоянно совершенствовать свои практические навыки. К примеру, в 2018 году я был приглашен в Санкт-Петербург в Военно-медицинскую академию Минобороны России на двухдневные интенсивные курсы по лечению огнестрельных повреждений. За два дня мы провели под руководством опытнейших педагогов по 35 (!) операций на животных и другом материале, отточили хирургические приемы. Было чем поделиться с коллегами.
Профессионализм хирурга сродни профессионализму пилота. Если у летчика длительный перерыв в летной работе или малый налет часов, то его в небо без инструктора не выпустят. Так и в хирургии: если ты в год не делаешь полсотни операций по своей специализации, то лучше направь пациента туда, где ему операцию сделают уверенно и успешно. Хирург должен быть амбициозным, но не в ущерб здоровью человека… К примеру, в Сирии у нас за месяц никто из пациентов не умер.
Если ты ведущий хирург, то звонки на телефон тебе идут круглосуточно, в любой день недели. Иногда ночью звонят из отделения, чтобы предупредить меня об ухудшении состояния пациента. Порой приходится все бросать и на реанимобиле, а то и на вертолете мчаться к пострадавшему. Это часть работы… Плановая хирургия — она красивая, но иногда немножко скучная. А экстренная — это совсем другое дело: напряжение, адреналин, полнейшая концентрация внимания. Вот такая романтика…
Медики шутят: все врачи — ограниченные люди. Да, мы ограниченные, но лишь в том смысле, что умеем хорошо делать только одно дело — лечить.
Освоение нашей профессии занимает очень много времени, порой всю жизнь. Если вновь вспомнить сирийскую миссию, то можно сказать, что мы к этой командировке готовились всю свою сознательную врачебную деятельность. Предстояло экстренно вылететь, развернуться, оказывать помощь в чужой стране, в стесненных условиях, в отрыве от основных сил, когда никто ничего не подвезет… Да, мы к этому готовились.
Бог знает, что он не хирург
— Есть ли пределы, которые не в силах преодолеть даже самый опытный врач?
— Иногда я ловлю себя на мысли, что мы, хирурги, порой пытаемся обмануть природу, законы биологии, законы гибели тканей и клеток. Случается – лечишь-лечишь пациента, но возникает чувство, что Вселенная его уже вычеркнула из списка живых. Когда ты молодой врач и у тебя умирает пациент, думаешь: что недосмотрел, что недочитал, что не так сделал? Но когда у тебя уже есть определенный опыт и умирает твой пациент… Ты понимаешь, что все сделал правильно: диагностировал, прооперировал. И приходишь к выводу: природу обмануть невозможно.
Когда я работал над кандидатской диссертацией по лечению перитонита – воспаления брюшной полости, один пожилой педагог посоветовал мне прочитать старинную монографию на эту же тему. Я ее нашел, прочел. И понял: если перитонит действительно тяжелый, то что бы ты ни делал, как бы ни старался – человека не спасти. Но все же можно дать ему шанс обмануть смерть…
Есть такое выражение «В чем разница между Богом и хирургом? Бог знает, что он не хирург». А хирурги иногда это забывают. Те, кто не справляется с ответственностью за жизнь человека, часто уходят в «малую» медицину, потому что «большая» очень тяжелая.
Многие опытные хирурги могут показаться циниками. Но этот цинизм напускной, специфический юмор – не более чем защитная реакция психики. Лучше уж быть циником – в хорошем смысле этого слова, чем врачом-алкоголиком…
* * *
Алексей Петрович все чаще бросает взгляд на часы, и я понимаю, что надо завершать разговор. Но мне кажется, что осталось что-то недосказанное. И потому задаю доктору последний вопрос:
— На ваш взгляд, чем отличается служба от служения?
— Невозможно быть хирургом восемь часов в день, 40 часов в неделю. Тогда это просто служба. А вот когда ради пациента ты готов к нему приехать, ночевать там неделями, оперировать, думать, анализировать… Это и есть смысл жизни – Служение человеку.
* * *
Сергей Алексеевич, «Ваяр». Фото Владимира Блинова, Яна Горбанюка, Олега Некало и из архива Алексея Трухана