оглавление канала
Прошло несколько дней после «визита орнитолога». В последующие дни его высокая фигура несколько раз мелькала в зарослях на самой опушке, но в «гости» он больше не наведывался. Но меня это не успокаивало. Наоборот, настораживало. Его внезапная отлучка в район на машине участкового не просто настораживала, она меня пугала до чертиков. Что задумала эта компания? Ведь, наверняка, ничего хорошего ждать не приходилось. Но просчитать их действия у меня ума не хватало. Когда я пыталась погадать «на кофейной гуще» вслух и втянуть в эти гадания Божедара, он только улыбался и валил все на судьбу. Мол, будет все, как и должно. Значит, примем и понесем, как говорится. Но меня это не устраивало. Я никогда не была особой фаталисткой, и ждать от судьбы милостей не очень-то и привыкла. Но поделать ничего не могла. Тревога повисла хмурым облаком над моим домом, не давая мне ни спать, ни есть. По ночам я ворочалась в своей постели, одолеваемая всякими думами, которые, увы, не придавали мне оптимизма. Божедар, напротив, был спокоен, что меня удивляло и даже несколько раздражало. Я все чаще подумывала о походе к Плакучему и разведении костров. Наконец, я решила поговорить с ним о гнетущих меня мыслях начистоту.
- Не разделяю твоего спокойствия. – Начала я незатейливо. – Они что-то задумали, причем, ничем хорошим для нас это не обернется, а тебе, я гляжу, и дела нет… - Голос мой звучал несколько ворчливо, если не сказать, обижено.
Со спокойной улыбкой он поглядел на меня. Вокруг его пронзительно-синих глаз собралась сеточка морщин, взгляд был открытым и ласковым, что почему-то, меня взбесило еще больше. Я уже, было, открыла рот, чтобы высказать, что я думаю по поводу его неоправданного оптимизма и невозмутимости, но он заговорил, словно с неразумным ребенком:
- Послушай, к чему бояться раньше времени. Ты же знаешь, ничего не бывает просто так, а чему суждено – того не миновать. Поверь мне, все будет хорошо. Позволь судьбе направлять нас по нашему пути. Не нужно взбрыкивать и рваться по сторонам, словно норовистая молодая лошадь. Все равно нам не миновать той дороги, которая назначена. Разве ты в этом еще не убедилась?
Казалось бы, он все говорил правильно, только меня это, почему-то, не успокаивало. И как обычно в таких ситуациях я начала рассуждать вслух.
- То, что это происки Ольховского – у меня нет ни малейших сомнений. И, поверь мне, он от нас не отстанет. Твоя татуировка… Ведь не просто так ты ее сделал. Постарайся вспомнить, откуда ты взял этот рисунок. И вообще, не мешало бы узнать о наличии у тебя каких-либо родственников. Возможно, они бы и смогли пролить некий свет на происхождение этого рисунка, а заодно, и легализировать твое существование. – Я замолчала, поняв, какую глупость сморозила. Если найдутся родственники Стрелецкого Федора Андреевича и признают в Божедаре своего «любимого и родного», тогда Ольховский будет точно в своем праве забрать его, и я уже ничего не смогу с этим поделать. Черт! Что за замкнутый круг! С тоской обвела глазами свой дом, и проговорила уныло: - Может тогда нам стоит совсем отсюда уехать куда подальше. Бросить все, и сбежать от всех этих ольховских и его «орнитологов»?
Божедар только головой покачал. Положил мне руку на плечо и, глядя куда-то в сторону, проговорил задумчиво, тоном, каким родители разговаривают со своими капризными детьми:
- Ты же понимаешь, что это – не выход. Ты хочешь всю свою жизнь прожить в бегах, прячась и скрываясь, словно беглый преступник? И при этом, не имея ни одной спокойной ночи. Все время прислушиваться и приглядываться, а вдруг, это за нами? Разве это жизнь?
Тяжело вздохнув, я почти с отчаяньем воскликнула:
- Ну и что же нам прикажешь делать сейчас?! – А потом, как-то резко успокоившись, и моментально взяв себя в руки, грустно добавила. – Кажется, я теряю способность здраво рассуждать. Превращаюсь в какую-то истеричку. – Вздохнула тяжело, посмотрев больными отчаявшимися глазами на Божедара, и обреченно проговорила. - Ну что ж… Подождем, посмотрим… Только, ничего хорошего я уже не жду.
Божедар вдруг весело рассмеялся. Взял меня обеими руками за плечи и развернул к себе. Заглянул мне в глаза и тихо проговорил:
- Все будет так, как и должно быть. Я тебя нашел и теперь мы вместе. А ты себе даже представить не можешь, какая мы сила, когда мы единое целое. И они, наши враги, этого не представляют. Это наше с тобой секретное оружие против Кощеев.
Он говорил весело, легко, в его глазах прыгали лукавые чертенята, волнистые светлые волосы с легкими серебряными нитями ранней седины на висках слегка растрепались, и сам он весь был похож на озорного мальчишку. Я нерешительно улыбнулась, глядя на него. Он был прав. Я должна была в это верить. Потому что, уверенность в победе, это уже половина самой победы. Божедар увидев, что мрачное выражение оставляет мою физиономию, удовлетворенно тряхнул головой.
- Ну вот… Так-то лучше.
Привычным движением откинув прядь волос со своего лба, он проговорил:
- А почему бы нам не отправится в лес за брусникой? Сегодня не очень солнечно, но дождя, кажется, не будет. Ты любишь моченую бруснику? Я обожаю! А зимой, после бани зачерпнуть ковшик этого божественного напитка… М-м-м… Как тебе мое предложение?
Я усмехнулась.
- Для брусники еще рановато, недели через полторы-две – будет в самый раз. А пока, можем набрать голубики, пока она еще есть. Кстати, около Плакучего голубика самая крупная.
Непонятно с какого такого перепуга, не иначе, как заразившись от своего друга, на меня вдруг напала какая-то лихость. Лихость в данной ситуации - это когда накопилась куча, казалось бы, неразрешимых, я бы даже сказала, опасных проблем, а ты берешь и, плюнув на них с высокой башни, идешь собирать ягоду в осеннем лесу. И вдыхая влажный запах начавшей уже преть желтой листвы, слушая свист рябчика или пронзительное пение дрозда-белобровика, засевшего в густой еловой поросли, понимаешь, что жизнь, на самом деле, прекрасна, и роптать на какие-то проблемы, вместо того чтобы ею наслаждаться, просто невозможное свинство.
Мы быстро собрались. Божедар заправил свою клетчатую рубаху в брюки, накинул ветровку, подаренную ему дедом Авдеем, которая плохо сходилась на его широких плечах, вставил в ножны, висевшие на ремне свой нож, и объявил, что он полностью готов к походу за ягодой, причем, совершенно безразлично какой. Ну что ж… За ягодой, так за ягодой! Правда, у меня в голове мелькнула мысль, что мы оба с ним свихнулись, но быстро исчезла. Вместе нам было хорошо, а свихнулись мы при этом или нет, было уже все равно.
Закрыв дом на замок, свистнув Хукка, подхватив пару сплетенных из бересты корзин, бодрым шагом мы направились в сторону опушки. Смотреть на деревья, стараясь выискать там прицепленные камеры, я не стала. Зачем? Предъявить претензию Николаю, что он следит за нами я не могла. Он всегда мог сказать, что это камеры для наблюдения за птицами. А вступать с ним в спор и что-то доказывать… Ну, наверное, это было бы просто пустой тратой времени, и могло только насторожить наблюдателей. Следит, ну и пускай себе следит. Стараясь думать о чем-нибудь приятном, я направилась по знакомой тропе в сторону Плакучего.
Озеро нас встретило спокойной водой и мертвой тишиной, окутывавшей его, словно защитным коконом. Мы остановились у самой воды и молча любовались, отраженными в спокойной воде, серыми облаками, и изредка открывающимися кусочками ярко-синего неба. Хотя, возможно, наша безмятежность была только кажущейся. На самом деле тревожные мысли не покинули мою голову, и тишина Плакучего только усугубила их суету в моей несчастной голове. Молчанье нарушил Божедар. Он уже больше не улыбался. Глубокая морщина вертикально залегла между его бровями, а глаза опять потемнели, словно синева из них выплеснулась на небо, оставив только один черный зрачок. И это было немного жутковато.
- Странное здесь все-таки место… - Его голос мне показался совсем чужим, каким-то отстраненным. Но длилось это недолго. Он обернулся ко мне и проговорил в задумчивости своим обычным тоном. – Знаешь, я вспоминаю о произошедшем со мной какими-то урывками, клочками, которые никак не хотят складываться в единую картину. Рядом с этим озером мой мозг начинает странно вибрировать, словно я пытаюсь и никак не могу попасть в унисон с голосом этого места. – Произнеся последнее предложение, он слегка поморщился. Не давая мне ему ответить, поспешно проговорил. – Знаю, знаю… я выражаюсь очень странно, и, наверное, тебе не совсем ясно, что я хочу сказать. Но, прости, я не могу найти слов, чтобы как-то по-другому передать тебе свои ощущения. – Он быстро глянул на меня, убедился, что я внимательно его слушаю, и продолжил. – Возможно, я так никогда и не вспомню до конца, что же такое произошло там, внизу. Только темнота и какой-то дикий звериный ужас, который вытеснял из меня всю человеческую сущность. И как я сумел выбраться оттуда, и много чего еще… Например, я совершенно не помню, как и где мне удалось найти Ключ. Только внутри меня осталось ощущение, будто кто-то все время меня подгоняет вперед, толкает куда-то, куда я не понимаю, и не хочу двигаться, и совсем не понимаю причины, почему я должен туда идти.
Он замолчал, в его взгляде опять появилась знакомая мне грусть. Теперь уже я взяла его ладонь в свою и крепко сжала. Он ласково посмотрел на меня, словно обнял своим взглядом. Меня буквально накрыла волна его нежности. В груди словно разгорелся горячий уголек, щекам стало жарко от его взгляда. Я даже не нашлась, что ему ответить. А внутри меня ехидный голос тихонько пропищал: «Нашла время для телячьих нежностей, блин!» Но Божедар ждал от меня каких-то слов, а я стояла и молча смотрела на него, не зная, что ему сказать. Постояв еще немного, словно застывшие мраморные статуи, мы вспомнили, что пришли сюда за ягодой. Не сговариваясь, разомкнули наши руки и медленно пошли вдоль озера, высматривая ягодные поляны. Хукка, какой-то притихший, брел понурившись за нами, периодически стараясь заглянуть то одному, то другому в глаза, словно пытаясь понять, что же такое с нами происходит.
Домой мы вернулись уже ближе к вечеру. Как ни странно, но ягоды мы, все же, умудрились набрать полные лукошки. Забежав во двор, Хукка вдруг странно замер на дорожке, ведущей к крыльцу, и потянул носом, а затем тихонько зарычал.