Ему было сорок восемь, когда он ушел из жизни. Читатель подумает – зачем писать о человеке, которого уже нет? Да, его не стало вот уже как 20 лет. Но я хочу написать про этого человека, наверное, для того, чтоб другие люди, схожие или не схожие с его судьбой, задумались над своей жизнью, еще раз удивились и по-своему порадовались душевной силе человека. Речь пойдет об инвалиде. Как это ни грустно, но чаще всего люди с физическим недостатком озлобляются от своего положения. Появляется излишняя раздражительность на окружающую действительность, необоснованные капризы и обиды. Находясь в жестких рамках своего физического недуга, они стараются находить черные стороны не только в своей судьбе, но и в судьбах и характерах окружающих людей. Это понятно. Когда у тебя что-то болит, хочется, чтоб все корчились от боли. И сохранить в этом состоянии душевную чистоту, доброе сердце и всепрощающее отношение к людям очень трудно. А вот Михаил Уколов до самого последнего своего вздоха оставался таким.
Мы познакомились случайно в конце 90-х. Где-то, кто-то дал мне его номер телефона, и я позвонила. А, может быть, Судьба специально столкнула нас, чтобы я узнала, что такие люди действительно есть на земле. Люди на первый взгляд простые, а когда узнаешь поближе – с беспредельным внутренним миром и такой сложной душевной организацией, что диву даешься – откуда?! Откуда это все берется в изуродованном, искромсанном травмой и болезнью человеке? Ни капли озлобленности, ни черного отчаянья. Если только чуть-чуть грусти, и огромная душевная доброта и все понимающее прощение. Ведь многие даже здоровые люди порой свои мелочные обиды не могут забыть, копят в душе, растят злость, переходящую в злобу. А тут человек со сломанной несчастным случаем жизнью, настолько добр и широк душой, что не раз приходилось ему говорить: «Ну, ты как с другой планеты!».
Михаил Уколов родился в 1955 году, жил с мамой и бабушкой в казарме. Тогда пол Калинина жило в Морозовских казармах. Кудрявый, босоногий мальчонка, озорник и проказник, вечно чумазый, и вечно голодный. Кто-нибудь из соседей покормит, кто-то вытрет симпатичную мордашку, кто-то просто ласково потреплет по пепельным вихрам. А кто и подзатыльник отвесит. Всякое было, не озоруй. Так и рос мальчишка с десятками таких же пацанов. Обрывали зеленые яблоки в чужих садах, грызли дурынду. Я спрашивала: «А что же твоя мама?» «Мамулечка была молодая. У нее тогда случилась любовь…» - с затаенной душевной теплотой отвечал Михаил. Он всегда называл свою мать только «мамулечка». Про бабушку, которая его фактически растила, говорил очень тепло, а про маминого брата, что из Прибалтики приезжал – с любовью и восхищением. «Дядя мой, ох, мужчина был красавец. Подарков привозил нам много. Все грозился меня на судовые верфи забрать, работать».
Мальчик рос, становился юношей. Учился, конечно, кое-как. Мечтал о морях-океанах, о дальних путешествиях. А еще очень хотелось ему бостоновый костюм, как у дяди, шляпу и ботинки на толстой подошве. Как-то попалась в руки Михаилу книга с рассказами Джека Лондона. Прочитал и обомлел – вот это жизнь! Приключения, опасности. Собаки - верные друзья. Страстно хотел собаку. Мамулечка не разрешала.
С трудом закончил восемь классов, пошел в ПТУ на сапожного мастера, готовился к армии, мечтал пойти в морскую пехоту. К тому времени и курил уже во всю, и водкой баловался. Приключений было много и уже не таких безобидных, как в детстве. Однажды обкатывали чей-то мотоцикл. Толпа молодежи, шум-гам, рев мотора. Мишка оседлал железного коня, крутанул ручку газа и понесся по разбитой в лужах дороги. Вдруг что-то случилось с машиной, налетела как на невидимую стену. Дальше Миша ничего не помнит. Очнулся от страшной боли, когда ребята за руки и за ноги несли его куда-то. И снова потерял сознание.
«Они же не знали, что сломан позвоночник, и двигать меня нельзя было»- совершенно без огорчения или досады рассказывал мне Миша, и даже как-то оправдывал своих бесшабашных приятелей.
И начались операции, больничные койки, страшные боли, и снова операции. В конце концов, врачи объявили, что спинной мозг поврежден, нижняя часть тела парализована навсегда. Бери костыли, надевай аппараты, учись ходить. Потихоньку научился. Начались бесконечные поездки по санаториям в разных городах нашей страны. Когда вернулся домой, матери к тому времени дали двухкомнатную квартиру на 9 этаже. И вот человек в инвалидной коляске навсегда был заперт в четырех стенах квартиры, на самом вернем этаже. Попробовал работать на дому, сначала что-то для починки брал из обувной мастерской. Затем плел сетки, клеил какие-то коробки. Потом один знакомый научил его переплетать книги. Дело пошло: вначале 90-х нашлись предприниматели, которые привозили Мише полуфабрикат издательства, Миша переплетал листочки, склеивал, обрезал, прикреплял обложки. За одну книгу плотили сначала 80 копеек, затем рубль. И работал Миша, не покладая рук с утра до позднего вечера. Только радовался работе. И руки заняты, и мечтать можно, и незначительная, но прибавка к инвалидной пенсии. А в мечтах он такие сюжеты выдумывал, такие картины создавал, что порой, когда рассказывал, я восклицала: «Да тебе надо книги писать!». Выдумщик только посмеивался.
Не могу забыть один момент. Умер мой любимый пес, который прожил у нас 14 лет. Я очень переживала, все друзья, как могли, успокаивали. А Миша подобрал такие верные слова, что боль моя в душе сразу смягчилась. Он просто сказал: «Не переживай. Пес твой прожил замечательную жизнь – в неге, в сытости, а главное – в любви».
Да, было у Миши большое сердце, жаждущее любви. Любви женщины. Я вытаскивала его во все клубы инвалидов, существующих тогда в Твери. Ему нравилось общение, но этого было мало. Один раз рассказал мне историю, как познакомился по переписке с девушкой, тоже инвалидом. Из Удомли. Решил поехать к ней в гости. «Мамулечка мне рюкзачок собрала, и я поехал». И доехал, на аппаратах, на костылях, до дома своей знакомой добрался, до подъезда. Весна была, голый лед, лужи. Перед подъездом - море разливанное, на костылях-то как пройти? «А моя знакома у окна сидит, рукой мне машет, улыбается». – С легкой грустью вспоминал Миша.- «Я стою у края лужи, не могу перейти, боюсь! Постоял, повернулся и ушел на станцию, сел в электричку и уехал домой. Ну, куда я ей такой беспомощный нужен!? Потом она мне написала, что замуж вышла, ребеночка родила. Я за нее очень рад!».
Посещали его иногда материны подруги, приходили еще какие-то молодые женщины, обычно веселыми копаниями. Миша всегда говорил им: «Девчонки, покупайте на стол все, что хотите, я оплачу». Они пользовались этим, пили, ели за счет Михаила, весело обнимали его, чмокали в щеки и разбегались по своим делам. А он был и этому несказанно рад. Добрый был до невероятности. Никогда ничего за свою доброту не ждал. Делал все, как сердце велело. То пришлет мне через своего соцработника торт на день рождения, то на 8 марта букет мимозы, то через общих знакомых книгу отличную передаст. Я начну его увещевать: «Зачем ты тратишься?», а он мне: «Маринушка, тебе эта книга нужна? Нужна. Вот и все». Не только меня так радовал, и других тоже.
Был один недостаток у Миши – пил. Мог несколько месяцев, даже по полгода к рюмке не притрагиваться. Потом срывался и пил по нескольку недель к ряду. Когда была жива мать, она за ним следила, сдерживала. А когда ее не стало, запои у Миши случались чаще. Начиналось с пьяниц по подъезду, которые постоянно занимали у него деньги, заканчивалось глухим одиночеством. В такие дни изводил меня поздними телефонными звонками: «Давай споем?». И пели в два голоса его любимую песню «На реке навигация, на реке теплоход». Я уговаривала Мишу не давать алкашам деньги, он удивлялся: «Люди же просят!». И действительно к нему ходил занимать почти весь подъезд. Кто отдавал, кто не отдавал, кто помогал, чем мог. Я возмущалась: «Но не отдают же!», он резонно отвечал: «Значит, пока не могут». И никогда ни о ком, ни одного плохого слова, даже раздражения.
Как-то вдруг навалилось все на Мишу. Заболела у него мама, увезли в больницу с инсультом. Миша так сильно переживал, что попал в реанимацию с обширным инфарктом. А когда через два месяца прибыл он домой, похоронили уже его мамулечку. И остался он один на белом свете. Ничего, осмотрелся, приспособился и стал жить дальше. Соседи помогали, как могли, кое-какие друзья. А тут опять беда случилась – жестоко обокрали Мишу. Неделю делали в их подъезде антенну, мастера ходили по квартирам, туда, сюда. И вот бессердечные люди, воспользовавшись этим, а еще и тем, что инвалид жил на самом верхнем этаже и соседи его были на работе, позвонили ему в дверь. На вопрос «Кто там?» ответили «Антенщики», а когда Миша доверчиво распахнул дверь, сбили инвалида с коляски, положили на пол лицом вниз, приказали не двигаться и обчистили квартиру. Взяли самое дорогое – телевизор, видеомагнитофон, дорогой телефон, часы с руки сорвали, завернули все в покрывало с дивана и ушли.
Пока инвалид дополз до костылей, пока поднялся, пока достучался, докричался до соседей, да пока те вызвали милицию, воров след простыл. Я, сочувствуя другу, клеймила воров самыми ругательными словами. На что Миша сказал: «А может ребятам поесть не на что купить»…
После всего этого поселился в Мише страх. И болезнь, наверное, поселилась. Стал Миша болеть. Врачи ничего не находили, но человек потухал на глазах. И работа ему уже не в радость стала, не в силу. Больше лежал. И есть ничего не хотел, худеть начал. Однажды сказал: «Эх, сейчас бы арбузика!», а за окном была середина февраля. Я в шутку попросила его потерпеть месяцев пять, на что он тихо ответил: «Я до весны, наверно, не доживу…». Но он дожил до весны! Умер утром 1 марта 2004 года.
Вот такая история про Мишу, человека с другой планеты.