Днепр глухо и монотонно шумел в широкой и бесконечно длинной полынье. До ледохода было еще далеко и старший лейтенант Сидоров понял, что эту полынью проложили взрывами немцы, опасаясь, как видно, перехода через реку советских войсковых разведчиков и партизан.
-Ну что, командир, как говорят авиатехники: «Чехли мотор – конец полетам…» - лейтенант Сорокин попытался усмехнуться обметанными растрескавшимися губами.
- Ничего, Борис, как-нибудь выкрутимся, -- Сидоров зачерпнул пригоршню снега, устало отер им лицо. – Рука-то болит?
- Занемела, я ее почти не чувствую, - штурман шевельнул плечом, его рот болезненно скривился. - Что будем делать, товарищ старший лейтенант?
- Ждать, когда стемнеет, а потом форсировать реку, - твердо сказал Сидоров как о деле решенном.
- Как… как форсировать? – недоуменно воскликнул штурман. – В такую холодину? Судорога руки-ноги сведет и – на дно!
- Может случиться такое… - мрачно согласился Сидоров. – Но выбора нет – рано или поздно нас здесь обнаружат. А так хоть какой-то шанс есть, и мы его должны использовать.
Он сосредоточенно помолчал, еще раз обдумывая свое решение, потом продолжил:
- Днем на заснеженный лед вылезать бессмысленно, заметят фрицы – минами забросают. А пока давай перевязку тебе сделаем, - старший лейтенант достал из кармана меховой куртки последний индивидуальны пакет.
«Мальчишка еще совсем, жить бы да жить… - невольно подумалось ему. - Дернул же черт взять его в этот полет, неопытного, необстрелянного… Ведь может случиться так, что первый боевой вылет станет для лейтенанта Сорокина последним. Как ни крути, а назад ходу нет, Днепр придется форсировать именно на этом участке, где полынья выглядит немного у'же. А это смертельный риск. Ему, командиру авиаэскадрильи, старшему лейтенанту Петру Сидорову, погибать не так обидно, успел много и успешно повоевать, а лейтенант, вчерашний курсант летного училища и немца-то живого еще ни разу не видел.
Летчики затаились в густом сосновом перелеске на высоком берегу Днепра. До наступления ночи было еще далеко и, коротая время, Сидоров задумался. Лежа возле забывшегося в полусне после перевязки штурмана и согревая его своим телом, вспомнил отчий дом, родной край, детство…
Родился Петр в 1915 году в небольшом селе Черновое Катон-Каргайского района Восточно-Казахстанской области. Отец, Потап Сидоров, тянул огромную семьищу, жилы надрывал на работе, а из нужды выбиться все никак не мог. Петр подрастал крепким смышленым парнем, трудился рядом с отцом, не отставал, учился уму-разуму. После коллективизации крестьянам полегче жить стало, выправлялось и небольшое отцовское хозяйство. В 1938 году собрали Петру всей родней кое-какие деньжонки, приодели, обули. Наверное, впервые в жизни Петька ощутил на своих ногах ботинки, все детство и отрочество прошло в лаптях или в лучшем случае в сапогах с ног повзрослевшего брата. У Сидоровых так было заведено – младшие донашивали обувь и заштопанную одежду за старшими.
Поехал Петр в Москву, поступать на рабфак. Закончил обучение, получил направление на авиационный завод. Сноровистого, хорошо соображающего парня вскоре заметили, назначили учетчиком. Работал старательно, проявлял инициативу. А вскоре слух по заводу прошел: объявлен Сталинский призыв в летные училища. Начальник сборочного цеха вызвал к себе Сидорова:
- Хоть и жалко мне с тобой расставаться, Петруха, а давай-ка пиши заявление.
Совершенно искренне засмеялся Петр:
- Шуткуете, Афанасий Иваныч, ну какой к чертям из меня, деревенщины, летчик?
- А может, как раз из тебя-то он и получится, - жестко возразил начальник. – Так что не упускай свой шанс, парень! Работа учетчика от тебя не убежит, ежели не повезет поступить.
Короче говоря, настоял начальник на своем, и вот уже Петр на мандатной комиссии. И надо же, прошел! Потому, наверное, что происхождения был самого что ни на есть крестьянско-пролетарского. Да и голова на плечах вроде не глупая. Потом медицинская комиссия. Здесь уже посложнее было, из семи ребят с их завода лишь один Петр одолел ее. Направили его в Тамбовское летное училище Гражданского Воздушного Флота. Учили там хорошо, за два года курсанты освоили три типа самолетов: ПО-2 (учебный самолет), Р-5 (разведчик) и СБ (скоростной бомбардировщик). Двадцать новоиспеченных пилотов направили в Курганскую летную школу. Создавали там всё своими руками: рыли землянки, строили взлетно-посадочную полосу, ангары для авиатехники. Потом стали преподавать курсантам теорию полета, аэронавигацию, самолетовождение и прочие летные дисциплины… Преподавателей теории катастрофически не хватало, поэтому учить молодежь сложному летному делу пришлось пилотам-инструкторам. Потом начались полеты. Молодые выпускники учили летать курсантов и сами при этом доучивались. В училище-то ведь, по большому счету, лишь азы летного дела дали.
… И вот он, огненно-кровавый 1941 год. Война. Для Петра Сидорова и его товарищей-летчиков это, по большому счету, не стало неожиданностью. В летной среде только о ней и шли разговоры, все прекрасно понимали: вот, вот, со дня на день грянет… Так оно и вышло в конце концов. Петр Сидоров несколько раз подавал рапорты с просьбой отправить на фронт. Требовали это и его товарищи, летчики-инструкторы. Ответ командования был один:
- Воевать пока есть кому, а ваша задача – учить летать курсантов! Войне, судя по всему, продлится долго, успеете повоевать.
Было нестерпимо обидно, молодые пилоты, имеющие уже кое-какой летный опыт, оказались невостребованными. Но в 1942 году, в июне, очередной рапорт Сидорова был наконец-то удовлетворен. Правда, с одним условием: подготовить пять летчиков-инструкторов. За сравнительно короткий срок Петр «поставил на крыло» шестерых и поехал в Москву, в Главное Управление Гражданского Воздушного Флота. Там, в отделе кадров, ему выдали направление в Тушино, где заканчивал формирование 1-й отдельный авиационный полк ГВФ. Назначение Сидоров получил в специальную разведывательную эскадрилью, укомплектованную самолетами Р-5, ему уже хорошо знакомыми. Приступил к тренировкам, в основном ночным. Слепой полет Сидоров освоил неплохо, уверенно пилотировал машину в ночном небе и в облаках. Эскадрилья разведчиков находилась в непосредственном оперативном подчинении командования 31-й смешанной авиадивизии, которой руководил прославленный летчик, соратник Валерия Чкалова, Герой Советского Союза генерал-майор Михаил Михайлович Громов.
Тренировки вскоре закончились, к самолету Сидоров привык хорошо, слился с ним, что называется, и душой, и телом. Эта неприхотливая, послушная в управлении боевая машина нравилась молодому летчику все больше и больше. По тем временам Р-пятый развивал довольно неплохую скорость – двести пятьдесят километров в час, имел дальность полета 1000 километров, располагал мощным двигателем, был вооружен по принципу: «Кашу маслом не испортишь…» или что называется «до зубов»: синхронизированным курсовым пулеметом ПВ-1 калибра 7, 62 мм, и спаренным пулеметом Дегтярева того же калибра, установленным на турели в кабине штурмана. Кроме этого Р-5 оснащался восемью подкрыльевыми подвесками для бомб небольшого веса. Неприхотливый в обслуживании, легко пилотируемый, имеющий способность взлетать с ограниченных площадок и приземляться на них, он как нельзя лучше подходил для полетов к партизанам. Несмотря на то, что данный расчалочный биплан технически уже весьма устарел, в среде молодых пилотов, полюбивших этот самолет даже незамысловатая песня сложилась:
Уверенно, гордо и смело,
красавец «эр-пятый» летит,
он бомбы бросает прицельно,
врагов пулеметом громит…
Вскоре Сидоров получил первое боевое задание: разведать в городе Вязьме и его окрестностях зенитные и прожекторные средства противника. Полетели в паре с Гогой Агамировым, красавцем армянином, хорошим товарищем Петра. (В 1944 году Гога Григорьевич Агамиров стал Героем Советского Союза), Сидоров шел впереди, Агамиров сзади и значительно выше. На высоте две тысячи метров Петр подлетел к Вязьме. Вот тут-то и началось: вспыхнули десятки прожекторов, загавкали зенитки, пулеметные трассы потянулись к самолету.
- Штурман, бросай САБ! – скомандовал Сидоров.
Тот мгновенно выполнил приказ и, повиснув на парашюте, светящаяся авиабомба осветила местность. Стиснув от напряжения зубы, собрав в кулак всю волю, Петр вел самолет не меняя курса, а штурман стал бить по огневым точкам фашистов из бортового пулемета. Находясь несколько в стороне, экипаж Агамирова летел незамеченным и засекал огневые средства противника. Этот неравный бой был коротким, несколько прожекторных лучей жутко и неумолимо скрестились на крошечном самолетике и повели его в ослепительно-смертельном свете. Разрывы зенитных снарядов подступали все ближе и ближе. Вот очередная взрывная волна ударила совсем рядом, легкую машину швырнуло в сторону, летчик парировал этот чудовищный бросок рулями, с трудом удержал самолет в горизонтальном полете. Лишь каким-то чудом осколки не задели самолет и Сидоров до боли отчетливо понял: жить экипажу осталось секунды. Был только единственный выход у командира, и он его немедленно использовал – до отказа толкнул ручку управления от себя и бросил машину в отвесное пикирование. Вот где ему пригодился навык слепого полета: ослепленный прожекторами, Петр не видел ни земли, ни приборной доски. Почти интуитивно вывел самолет из пике у самой земли. Под правым крылом промелькнула островерхая крыша какого-то строения. Аэроплан едва не ударился об нее, но зато немецкие прожектористы потеряли его. Именно в этот миг штурман диким голосом закричал в переговорную трубу:
- Командир, «Мессер» на хвосте!
Сидоров рванул ручку на себя, развернул машину, всмотрелся. Это был не истребитель врага, а их собственная бомба на парашюте. Самолет настолько быстро снизился, что обогнал ее. Облегченно вздохнув, Сидоров сдвинул на затылок шлемофон, отер ладонью со лба пот и стал медленно набирать высоту. Зенитки понемногу успокоились, один за другим стали исчезать в ночном небе и лучи прожекторов – судя по всему, немцы были уверены, что сбили советский самолет.
- Штурман, курс?! – Сидоров на миг обернулся к товарищу. Тот колдовал над картой, подсвечивая себе фонариком.
- Не могу определиться, товарищ командир, - виновато проговорил он. – Я потерял ориентировку, пока кружились да пикировали…
- Соберись, Виктор, и не спеша определяй наше место, - Сидоров ободряюще кивнул боевому другу. – А я пока отойду в сторону от города.
Он плавно переложил рули, неторопливо развернул машину. Мозг командира сверлила единственная мысль: куда лететь? Постепенно Петр успокоился и сообразил, что к линии фронта должно идти Варшавское шоссе – прекрасный линейный ориентир. Его должно быть хорошо видно сверху, несмотря на ночное время. Сидоров повел самолет га'лсами, круто меняя направление влево и вправо. И точно, вскоре под капотом Р-пятого стремительно проскочила серо-белая лента асфальта. По всей видимости это и было Варшавское шоссе. Расчеты командира совпали со штурманскими, а фосфоресцирующая стрелка компаса подтверждала, что экипаж взял верный курс для возврата на свою территорию. Петр повел самолет над дорогой, теперь его беспокоило лишь одно – минимальный остаток топлива. Но когда впереди по курсу открылась феерическая панорама ночной линии фронта, расцвеченная всплесками артиллерийских выстрелов с обеих противоборствующих сторон, Сидоров с облегчением понял – бензина теперь хватит. Подлетая к немецкому краю обороны, он снова повернулся к штурману:
- Виктор, ведь у нас осталась одна осколочно-фугасная бомба?
- Так точно, командир! – прокричал тот из-за спины. – Я впопыхах забыл ее сбросить.
- Вот и хорошо, что забыл, сделаешь это сейчас.
- Есть!
Отыскав место, откуда наиболее часто в сторону советской линии обороны летели трассирующие пули, Сидоров спикировал. По его предположению, на земле находилась огневая пулеметная точка фашистов.
- Атака!
Штурман нажал кнопку сброса. И через несколько секунд местность осветилась багровой вспышкой мощного взрыва. Забыв о дефиците топлива, Сидоров заложил над фронтом крутой вираж, всмотрелся. Пулемет гитлеровцев больше не стрелял.
Через двадцать минут прилетели на свой аэродром. Петр нареза'л один круг за другим над взлетно-посадочной полосой, а на ней ни огонька. Приземлились кое-как, подсвечивая себе посадочными фарами. Оказывается, их уже не ждали, мысленно похоронили. Агамиров вернулся домой и доложил командованию о падающем в лучах прожекторов и опутанным десятками пулеметных трасс самолете… Так закончилось первое боевое задание младшего лейтенанта Петра Сидорова. Но на самом деле оно закончилось на другой день: по обнаруженным его экипажем огневым средствам и прожекторным точкам отработал полк штурмовиков и смешал там все с землей.
Ночные полеты стали постоянными. Летчики возили в глубокий немецкий тыл оружие, боеприпасы, продовольствие, медикаменты, которые размещались под крыльями самолетов в специальных люльках. В этих же люльках летали и разведчики-парашютисты, которых часто приходилось забрасывать на оккупированную территорию. Сигнал к прыжку им подавали из пилотской кабины фонариком. Интересный случай запомнился Сидорову в связи с одной такой заброской. Однажды вызвал его к себе командир полка. В его кабинете находился молодой парень, обличьем похожий на цыгана. Поздоровались. Озвученная задача была для Сидорова привычной – доставить этого человека в район Брянска. Перед самым вылетом, прощаясь, парень протянул летчику руку и сказал:
- Запомни «Слепого музыканта», ты еще обо мне услышишь, летун…
В эту же ночь он был сброшен на парашюте неподалеку от города. И лишь спустя время Сидоров узнал, чем закончилась та операция. Как-то вызвали летчика в штаб, где его встретил командир полка подполковник Сулимов. Крепко пожав Петру руку, он торжественно произнес:
- В уничтожении офицерского казино и его содержимого, вы, младший лейтенант, участия не принимали, но кое-какое отношение к этому все же имеете… Так что поздравляю вас с первой боевой наградой, - и с этими словами вручил Сидорову увесистую коробочку с орденом Красной Звезды.
Оказалось, что «Слепой музыкант» до войны был профессиональным артистом, играл в симфоническом оркестре на скрипке, потом добровольцем пошел в армию, закончил курсы разведчиков-диверсантов. В Брянске он втёрся в доверие к немцам, талантливо изображая полуслепого, стал играть в оркестре офицерского казино. Затем перебрался в авиационный гарнизон, устроился на работу в ансамбль авиационного бомбардировочного полка, получил разрешение на беспрепятственный проход во все аэродромные службы. Таким образом он смог выполнить поставленную командованием задачу.
Зимой 1943 года Сидоров был награждён орденом Красного Знамени. Летный опыт к тому времени наработал уже немалый, совершил в глубокий тыл врага множество рейсов, получил очередное воинское звание – лейтенант и был назначен на должность командира звена. Первым из десяти поисковых экипажей он обнаружил конно-механизированную группу генерала Белова, которая находилась в лесах северо-западнее Вязьмы. Эта группа месяц назад совершила прорыв фронта, провела героический сокрушительный рейд по германским тылам, а теперь истекала кровью и замерзала в снегах, утратив связь с командованием, расстреливая последние патроны, расходуя последние сухари. Немцы уже стягивали вокруг соединения плотное кольцо блокады, поэтому прилет Сидорова был как нельзя кстати. Рассказывали потом, что люди доели последних лошадей и теперь варили в котлах кожаные ремни от их упряжи. Петр сбросил беловцам продукты, боеприпасы, медикаменты и записку о том, что командование теперь знает о кавалеристах и примет меры по их выходу из окружения.
… Так воевал летчик Петр Сидоров. Во время Орловско-Курской битвы он получил очередное воинское звание - старший лейтенант и вместе с ним новое назначение, стал командиром эскадрильи. Назначение-то получил, а командовать было почти некем – в боях эскадрилья понесла огромные потери. Гибли летчики, с заданий не возвращалось сразу по несколько экипажей.
Вскоре полк отвели на переформирование и пополнение. Молодежь приходила необстрелянная, не облетанная. Училища сократили до минимума курс подготовки и теперь выпускников называли так: «взлет-посадка», что по сути означало – «пилоты одноразового боевого применения». Поэтому надо было их учить в жестких фронтовых условиях всему, что может пригодиться в летной деятельности.
А вскоре началась масштабная подготовка к освобождению Белоруссии. Работы было много. Летали к партизанам целыми звеньями, а то и всей эскадрильей. Соединения народных мстителей требовали от Большой земли взрывчатки и оружия, оружия и взрывчатки… Шла знаменитая «рельсовая война», ни один гитлеровский эшелон не должен был пройти к восточному фронту. Ширилось и неудержимо росло освободительное движение в Белоруссии и на Украине.
Однажды в конце зимы эскадрилья Сидорова получила срочное задание: сбросить партизанам, действовавшим в районе Орша – Могилев, груз взрывчатки, оружия и боеприпасов. Вылетели девяткой. В свой экипаж Сидоров взял недавно прибывшего из училища штурмана Бориса Сорокина. Парень подавал большие надежды, и командир пророчил его на должность флаг-штурмана.
Сидоров шел во главе строя на самолете под номером 13. К тому времени у летчиков разведывательной авиации была уже отработана особая тактика: пересекали линию фронта на максимально большой высоте, чтобы не угодить под огонь зенитной артиллерии, а уже над вражеской территорией шли на минимально-допустимой высоте, лишая немецкие истребители возможности применения вертикального маневра при атаке. Кроме того, каждый экипаж прикрывал огнем бортового пулемета своего соседа по воздушному строю.
Зимой, на фоне снежного покрова все препятствия ночью видны довольно хорошо, риска столкнуться почти нет. Пользуясь случаем, комэск наставлял молодого штурмана, давал то одно, то другое указание, отвечал на его толковые вопросы, с удовольствием получал от лейтенанта не менее толковые ответы. Летели долго. Впереди по курсу затеплились огни какого-то населенного пункта.
- Борис, - перекрикивая гул мотора, инструктировал Сидоров. – Когда будешь сам водить эскадрилью к партизанам, старайся такие вот деревни облетать стороной, особенно в светлое время суток.
- Понял, товарищ командир, - отозвался штурман и тут же задал вопрос. – А сейчас будем обходить?
Комэск размышлял недолго. Затем произнес слова, о которых потом жалел всю жизнь:
- Думаю, не стоит. Спят Фрицы в это позднее время в глубоком тылу, так что проскочим. Менять курс такой армаде самолетов сложно, да и нет смысла, ребята позади летят молодые, как и ты, еще порастеряются, потом не соберем... – договорить Сидоров не успел, земля будто взорвалась под самолетом – так густо ударили трассерами немецкие пулеметы. И тут же мощный толчок едва не выбил из ладони ручку управления. Закашлял перебоями двигатель, резко упала тяга, в кабину густо повалил дым, в нос ударило резким запахом горелого масла. Сидоров стал планировать в поле, машина плохо слушалась рулей, и чтобы окончательно не потерять скорость, командир все отдавал и отдавал от себя ручку управления. Дойти до линии фронта возможности не было никакой, эту спасительную мысль он отмел сразу же. Высота падала неуклонно, да и была-то она предельно-малая. С километр всего отлетели от деревни, а высоты уже почти ноль. Сидоров едва успел добрать ручку, как под самолетными лыжами заскрипел снежный наст. Выскочив из кабины, он бросился к штурману. Уронив голову на приборную доску, Сорокин сидел, точнее висел на привязных ремнях. Петр тряхнул его за плечи, он сразу застонал. Жив! Комэск кое-как выволок его из самолета, опустил на снег. Штурман приоткрыл глаза, зашевелился. И в это время со стороны села длинной очередью ударил пулемет, над летчиками просвистели пули, несколько ударилось в высокий киль самолета. Сидоров обтер лицо товарища снегом, с трудом поставил на ноги.
- Уходить надо, Борис! – он оглянулся, заметил на белом фоне снега долинную цепь фашистов. – Немцы!
Летчики стали отходить к лесу по глубокому, в колено, снегу. Сидоров на секунду задержался, выхватив ракетницу, три раза выстрелил в самолет, целясь в мотор, но ни одна ракета не вызвала пожара.
- Черт! – выругался командир. – В бою бывает от одного попадания вспыхивает факелом, а тут…
Спотыкаясь и падая, они добрались до кромки леса, остановились, переводя сумасшедшее дыхание. Петр достал из ножен финку, с которой никогда не расставался, отхватил от тяжелого мехового комбинезона штурмана обе штанины, чтобы ему, раненому, было легче бежать. То же самое проделал и со своим комбинезоном. При свете фонарика Петр осмотрел рану товарища, рука была прострелена выше локтя. Наскоро сделал ему перевязку. Лейтенант, казалось, приободрился, шоковое состояние после обстрела и вынужденной посадки у него прошло. А немецкая цепь была уже почти рядом. Летчики стали отходить дальше и в это время услышали, как несколько самолетов вернулось и осветив местность светящимися авиабомбами, стали поливать фашистов огнем из бортовых пулеметов, прицельно сбросили и несколько осколочно-фугасных бомб. И, наверное, именно поэтому враги прекратили преследование. До рассвета летчики углубились в лес, остановились на отдых. Долго держали совет: что делать дальше? Идею штурмана о переходе линии фронта пришлось отбросить сразу же – не дойти. Решили искать партизан, Сидоров по прошлым заброскам знал некоторые места их дислокации. Двигались в основном ночами, используя наручный компас и соотнося свой маршрут с полётной картой-десятикилометровкой. Днем отлеживались в глухомани, если поблизости обнаруживали фашистов или полицаев. Изредка в чащобе разводили костер, обогревались, сушили одежду. И вот перед ними Днепр, к которому летчики так долго пробирались, тратя последние силы, надеясь отыскать на его лесистых берегах партизан.
… Сидоров поднял голову, раздвинув ветки, долго смотрел на реку. На ее берегах немцы активно готовились к обороне. Была натянута колючая проволока в три кола, виднелся глубокий противотанковый ров. Громко переговариваясь, неподалеку прошло несколько фашистских солдат. Стало понятно, что долго оставаться здесь нельзя, рано или поздно летчиков заметят враги. А принимать бой с двумя пистолетами и с тремя десятками патронов – это самоубийство.
… Наконец стемнело и летчики стали готовиться к форсированию реки. Разделись догола, одежду скрутили в плотные тюки, закрепили поясными ремнями и портупеями на спине. Документы, компас, карту, запасные обоймы с патронами плотно утрамбовали в кожаные шлемофоны, туго затянули их ремешки на подбородках. Поразмышляв, Сидоров снял с головы шлемофон, поместил в него еще и пистолет. На немой вопрос штурмана, ответил:
- Намокшее оружие быстро покроется льдом и откажет в самый неподходящий момент. Так что, Борис, переупаковывай и ты свой «ТТ».
Пропустив очередной парный патруль немцев и зная, что он вернется только через полчаса, крадучись спустились из леса к Днепру. Босые ноги прилипали ко льду, когда летчики подобрались к полынье. В воду Сидоров бросился первым, с ходу, Сорокин последовал за ним. Петр поддерживал раненого товарища, зная, что Борис может грести только одной рукой. И вот тут-то потянуло летчиков на дно, тюки меховой одежды стали быстро промокать, тяжелеть. Не думал Петр, что «чертова кожа» летных комбинезонов промокнет так скоро. Штурман захрипел, захлебываясь ледяной водой, Петр что есть сил толкал его к кромке льда. Их снесло вниз по течению метров на двести, но до ледяного берега летчики все же доплыли. Сидоров ухватился за лед, руки скользили, срывались. Тогда сильным ударом Петр вонзил в лед свой неразлучный нож, подтянулся на нем. Усиленно работая ногами, толчком выбросился из воды, помог выбраться Борису. Кое-как отползли от промоины, встали. От дикого переохлаждения летчиков неудержимо трясло. Надо было срочно начинать двигаться, чтобы хоть как-то согреться, но преодолевая это желание, Сидоров, лязгая зубами, коротко приказал:
- Д-доставай о-оружие, л-лейтенант, с-сейчас это с-самое г-главное…
Быстро сдернули с головы шлемофоны, извлекли пистолеты, бросились к берегу, пробежали метров пятьсот. И тут едва не произошло самое страшное: в темноте перед летчиками вдруг возник какой-то столб и, лишь подбежав ближе, Петр понял – это ствол зенитной пушки, а рядом с ней - часовой! Опешив поначалу от нереально-фантастического вида голых людей, бегущих навстречу ему в бледном свете луны, немец быстро опомнился и вскинул на Сидорова винтовку. Спасло лишь то, что у него, как у любого летчика, была мгновенная реакция и он опередил часового на один миг. Выстрел, и его винтовка воткнулась стволом в сугроб. Не смог удержаться Петр и, пробегая мимо, всадил еще одну пулю в ненавистную фигуру фашиста, корчившуюся на земле, подхватил его оружие. Летчики подбежали к колючей проволоке, но рвать ее руками - пустая затея. Тогда Петр, действуя винтовкой как дубиной, стал бить ей по проволоке. Оборвал несколько рядов колючки, проделав нечто вроде коридора, отшвырнул искуроченное оружие, пролез вперед сам и помог пройти штурману. Выбрались за проволоку, а там следующее препятствие – противотанковый ров. Не мешкая, спрыгнули в него, побежали вправо. А позади уже крики, беспорядочная стрельба, паника. Но удача сегодня была на стороне летчиков, сами они из глубокого рва не выбрались бы, а тут как по волшебству – в ров из леса выходил овраг, по нему и выскочили. Благо, глаза уже хорошо привыкли к темноте и ориентироваться было значительно легче. Лишь забежав в чащу, получили возможность кое-как отжать и напялить на себя деревенеющую от холода одежду. Немцы почему-то не преследовали, очевидно боялись нарваться на пулю в темноте и экипаж смог отойти довольно далеко от места скоротечного боя. Остаток ночи продрожали в глухой сосновой чаще, возле крошечного костерка, немного обогрелись, обсушились, а с рассветом двинулись дальше. Теперь цель была одна – попытаться перейти линию фронта, раз уж получилось удачно форсировать Днепр. Найти партизан надежды больше не было.
… В промозглое холодное утро третьих суток этих драматических приключений голод донимал летчиков уже не так, как в предыдущее время, все ощущения притупились, в желудке – словно тяжелый холодный камень. И вот неожиданная удача - Сидоров вдруг увидел волка, вышедшего на поляну, лежавшую на пути летчиков. Ветерок тянул в их сторону, и зверь не учуял людей. Приблизился. Старый, облезлый, тощий, он тяжело рысил по снегу низко опустив лобастую голову. Впуская его в узкую прорезь пистолетного прицела, Сидоров мысленно поблагодарил судьбу. А голодное воображение уже рисовало заманчивую картину: они с Борисом развели костер, бросили на угли волчье мясо, и потом едят его, горячее, шипящее, восстанавливающее силы…
Возле уха прерывисто и неровно задышал Сорокин:
- Командир, может я пальну, ворошиловским стрелком был когда-то… - а сам уже кобуру расстегивает. Не разрешил ему стрелять старший лейтенант, а зря, может быть у штурмана получилось бы лучше. Зверь приблизился метров на полсотни, настороженно замер. Тяжелый «ТТ» дважды оглушительно взбудоражил лесной воздух. Метнувшись в сторону, зверь мгновенно исчез в кустах. Сидоров виновато посмотрел на товарища:
- Прости, Борис, рука подвела, дрожит с голодухи… - он разбито опустился на снег, поник головой, какое-то время сидел молча, потом сказал, постаравшись придать голосу побольше уверенности. – Ничего, этот волк не последний на нашем пути… От смерти ушли, голод как-нибудь одолеем. А сейчас надо идти, вставай!
- Не могу, командир… прости… - обессиленно произнес штурман. – Брось меня… спасайся сам…
- Отставить! – гневно возвысил голос Сидоров. – Не сметь паниковать, ты – офицер! Я приказываю встать и идти за мной! Выполнять, лейтенант Сорокин!
Большого труда стоили Петру растолкать товарища и заставить его шагать. Они прошли несколько километров, как вдруг откуда-то сзади раздался громкий выкрик:
- Не двигаться, руки вверх!
На лесную опушку выехали трое всадников, наведя на летчиков автоматы, они направили лошадей в их сторону. Коротко обернувшись, Сидоров оценил ситуацию, негромко проговорил:
- Борис, оставь себе один патрон на всякий случай, если что, остальные по гадам!
- Есть, командир! – отозвался штурман, он едва держался на ногах, лицо – белее снега.
- Кто такие? – передний всадник остановил своего ладного каурого коня, внимательно оглядел обоих.
- Мы советские летчики, - Сидоров был готов выстрелить, но что-то удержало его. - А вот кто вы?
- Мы-то партизаны, - всадник неопределенно усмехнулся.
- Втроем партизаните? – старший лейтенант не сводил с него внимательного взгляда.
- Да нет, у нас народу хватает… Так что шагайте, уважаемые, вперед, там разберемся, кто вы такие на самом деле… А пока сдайте-ка оружие.
- Не вы нам его выдавали, не вам и забирать! – жестко бросил Сидоров, но пистолет опустил.
- Добро, - чуть поразмышляв, сказал всадник, двое остальных так и не произнесли ни слова, – Только имейте ввиду, мужики, хотя бы малость дернетесь – изрешетим! А сейчас идите во-о-он туда, - указал он рукой нужное направление.
Тронулись. Сидоров на ходу чуть слышно приказал:
- Если это полицаи, то отстреливаться до последнего патрона. Начнется рукопашная - держись рядом, у меня в кармане граната, живыми сдаваться не будем и кого-нибудь из этих с собой прихватим!
- Есть, командир! – твердо произнес штурман, потом добавил с надеждой. - А может, это действительно партизаны? Нас не обезоружили, у каждого красная лента на шапке и наши ППШ.
- Это еще ни о чем не говорит… - Петр незаметно оглянулся, всадники ехали позади, их автоматы так и были наставлены на летчиков. Вскоре пришли на лесной хутор домов в пять-шесть. Зашли в один из них. Моложавый мужчина в военной форме без погон, с совершенно седой головой, встал из-за стола, представился:
- Командир диверсионного отряда партизанского соединения «Мстители» Орлов. Предъявите ваши документы.
Летчики молча подали ему свои удостоверения. Партизан долго и внимательно изучал их, потом поднял глаза на офицеров:
- Ну что ж, все совпадает: старший лейтенант Петр Сидоров и лейтенант Борис Сорокин… - скупо улыбнулся он. – Третьего дня была радиограмма с Большой земли… Приказано оказать содействие двум летчикам в случае, если они выйдут на одну из наших базировок. Сейчас пообедаете, отдохнете, выспитесь и будем решать, что дальше делать.
- А почему мы должны вам верить? – хмуро поинтересовался Сидоров. - Чем вы можете доказать, что ваши слова – правда?
- Чем доказать… Ну, хотя бы тем, что служите в первом отдельном гвардейском полку ГВФ которым командует подполковник Сулимов. Лично вы - старший лейтенант Сидоров, командир разведывательной эскадрильи самолетов Р-5, а лейтенант Сорокин - ваш штурман, он выполнял свой первый боевой полет. Этого, надеюсь, достаточно?
- Вполне… - облегченно выдохнул Петр, а Сорокин обессиленно рухнул на лавку.
После сытного обеда Петр кое-как добрался до нар, чтобы прилечь, принялся стаскивать унты. Дикая боль обожгла ноги. Когда общими усилиями с него стащили обувь, все увидели чудовищно распухшие посиневшие ступни. Старуха, хозяйка одной из избушек лесного хутора, всплеснула от ужаса руками, но быстро овладела собой, принесла гусиный жир и стала осторожно растирать летчику ноги. Петр почувствовал, как по ним пошло тепло, потом они, отходя, загорелись огнем. Бабка обернула ноги чистыми холстинами, помогла офицеру устроиться на жестком ложе рядом со штурманом, который уже спал глубоким полуобморочным сном. Петр тоже попытался заснуть, но тщетно – боль в отмороженных ногах была невыносимой, он едва сдерживался, чтобы не стонать.
Только через несколько дней Сидоров начал кое-как ходить. Затягивалась рана и на руке лейтенанта Сорокина. Вскоре офицеров вызвали в домик командира партизанского формирования.
- Ну что, летуны? – критически осмотрел их Орлов. – Выздоравливаете потихоньку?
- Уже выздоровели, - ответил Сидоров. – Поэтому просим побыстрее переправить через фронт, нас в полку заждались.
Раздумывая, Орлов походил по горнице, остановился напротив летчиков.
- Нет, товарищи, - он отрицательно качнул седой головой. - Это пока невозможно, к сожалению… Наша боевая группа готовится к ответственной операции и вами заниматься некогда. Предлагаю партизанить вместе с нами, а там будет видно…
Так старший лейтенант Сидоров и лейтенант Сорокин волею причудливой военной судьбы стали партизанами. А потом было первое боевое задание в глубоком тылу врага. Пошли на него десять человек. Петру пришлось тащить взрывчатку, а Сорокину ручной пулемет Дегтярева. Приблизились к железнодорожной ветке, вплотную подползли к полотну. Земля уже оттаяла и хорошо поддавалась под ножами и руками. Вырыли яму между шпалами, заложили мощный фугас, тщательно замаскировали его. По канавке протянули длинную бечеву, залегли в овражке. Прошло около двух часов томительного и тревожного ожидания. И наконец вдали, на повороте, показался состав с фашистской техникой. Сидоров вдруг почувствовал, как ему стало не по себе, летчик, он не привык к подобного рода действиям. Напряжение ощущалось и в позе залегшего с пулеметом штурмана Сорокина. А эшелон все ближе и ближе, колеса паровоза и вагонов стучат уже совсем рядом.
- Рви, летун! – командный голос Орлова как сквозь вату и отчаянный взгляд его стальных глаз перед бледным лицом Петра Сидорова. Что было сил летчик дернул намотанную на ладонь бечеву. Что было потом, трудно описать словами: земля содрогнулась, ударила взрывная волна. Партизаны отбежали от насыпи уже километра полтора, а позади все еще грохотали взрывы, полыхало огненное зарево и поднимался огромный столб черного дыма.
… Вот так и воевали вчерашние летчики, в их партизанской биографии было много чего славного: подрывы мостов, уничтожение фашистских гарнизонов, полицайских формирований и многое-многое другое… Лишь спустя время командиру диверсионного отряда Орлову пришла радиограмма из Центрального штаба партизанского движения:
«Доставить обоих офицеров на главную базу для переброски через линию фронта».
Дали им двух провожатых, пошли лесами. На полпути зашли в какое-то большое село, добыть продуктов. Постучались в крайнюю избу, пожилая женщина впустила их, принялась собирать на стол. Фашистами в этой деревне и не пахло, с самого начала оккупации были всего пару раз. Тем неожиданнее было то, что произошло буквально через несколько минут. Бойцы едва принялись за еду, как вбегает в горницу сынишка хозяйкиной дочери, а на нам лица нет:
- Немцы!
Бросились в огород, спрятались в прошлогодней соломе, приготовились к бою. А по улицам уже треск мотоциклов, мощный рёв бронетранспортеров. Несколько эсэсовцев зашло в хату приютившей партизан женщины. Пьянствовали до поздней ночи, а четверо партизан все это время лежали в огороде, боясь пошевелиться. Когда окончательно стемнело и немцы мало-помалу угомонились, бойцы осторожно двинулись дальше. Так и добрались до центральной партизанской базы, где имелась взлетно-посадочная полоса. А через неделю за ними пришел с Большой земли самолет ПО-2, который пилотировал товарищ Сидорова по Тамбовскому летному училищу ГВФ, Николай Зотов. Ему было приказано первым доставить командира эскадрильи Сидорова.
- Ну что, партизан, много фашистских эшелонов под откос пустил? – Николай улыбаясь, рассматривал бородатое лицо старого друга.
- Всего лишь один, - отмахнулся Петр. – Не моя это работа, летать хочется, аж сердце ноет…
- Напартизанился, теперь полетаешь, - обещающе сказал Зотов. Но все вышло так, как сказано в старой русской пословице: «Скоро сказка сказывается да не скоро дело делается».
После возвращения в родной авиаполк Сидорова и Сорокина довольно долгое время к полетам не допускали. «СМЕРШ» проводил доскональную проверку по их случаю. Это было обидно и воспринималось как огромная несправедливость. В то же время офицеры понимали, что их длительное пребывание за линией фронта не могло остаться без внимания контрразведывательных органов – время было военное и подобный стиль поведения был вполне оправдан. А потом Сидорова и Сорокина вызвали в штаб полка и в торжественной обстановке вручили, Петру очередную, а Борису первую боевую награду – медаль «Партизану Великой Отечественной войны» первой степени.
В конце 1944 года разведывательную эскадрилью капитана Сидорова передислоцировали в город Баку, где весь личный состав усадили за парты. Задача: в предельно сжатые сроки изучить новый для летного состава транспортный самолет ЛИ-2 и освоить его пилотирование. Там же Петр Сидоров был назначен на должность заместителя командира полка по летной подготовке. Получил он и очередное воинское звание – капитан. К этому времени Красная армия уже вышла на границу с Германией. Вскоре на новой авиатехнике к ним присоединился и полк капитана Сидорова. Летали теперь в основном на задания по доставке различных военных грузов, переброске личного состава, кроме этого возили раненых, которым требовалась срочная операция в Москве. Но, как говорится, сочетали приятное с полезным – подвешивали под крылья бомбы и сбрасывали их на скопления живой силы противника и его военной техники.
Под самолетами проплывали города фашистской германии: Кёнигсберг, Берлин, Инстербург, Пиллау… Особенно тяжелые бои разгорелись в Восточной Пруссии, шла Инстербургско-Кёнигсбергская операция. Многих боевых товарищей потерял там капитан Сидоров. Полк редел, истекал кровью. Но город в конце концов был взят советскими войсками, а полк Сидорова получил почетное наименование: «Отдельный Инстербургский гвардейский полк ГВФ». Получил свою очередную боевую награду и капитан Сидоров, это был орден Отечественной войны 2-й степени, а потом вручили орден 1-й степени и целый ряд медалей. К концу войны на груди гвардии капитана Сидорова было немало боевых наград.
Последний аэродром базирования полка находился южнее Кёнигсберга, держали его там до конца 1945 года, потом перевели под Мозырь, где в начале 1946 года расформировали. Гвардии капитан Сидоров в последний раз поцеловал багровый бархат прославленного боевого знамени, оно уходило в Московский военный музей на вечное хранение. На этом и завершилась военная служба летчика и партизана Петра Потаповича Сидорова. А летная работа продолжалась, не мыслил он себя без неба, без штурвала в руках.
С 1946 по 1948 год работал пилотом-инструктором в Егорьевском летном училище ГВФ, там же и списали его врачи с летной работы по состоянию здоровья – война все чаще напоминала о себе, очень много драматичных событий произошло за эти годы, слишком серьезно повлияли они на работу сердца. Но вычеркивать себя из жизни вчерашний герой-летчик не собирался, не тот у него характер. Следующее назначение получил в Пензу, был назначен на должность командира объединенного авиапредприятия. Чтобы успешнее осваивать новое для себя дело, пришлось поехать в Ленинград, на курсы командно-руководящего состава ГВФ. Отучился там Сидоров почти год, а тут новое назначение: срочно лететь в Китай, помогать китайским товарищам организовывать аэродромы. К этому времени народная революция уже победила, к власти пришли коммунисты Мао Цзэдуна.
Проработал Петр Потапович за границей почти четыре года. Принимал участие в создании воздушной трассы Пекин – Чита – Алма-Ата. Вернулся в Союз и еще долгое время трудился то в одном уголке страны, то в другом. Наконец, судьба забросила его в Забайкалье. В 1959 году назначили Сидорова начальником Читинского аэропорта. Что и говорить, пришлось все начинать практически с нуля. На месте нынешнего авиагородка стояло всего четыре дома, а по сути – двухэтажных барака, да имелась изрядно разбитая грунтовая взлетно-посадочная полоса.
Двадцати четырех часов в сутки тогда не хватало Сидорову, чтобы везде успевать. Спал урывками, питался, когда и где придется. Забот и хлопот было немало: дефицит ощущался абсолютно во всем: в цементе, в кирпичах, в гравии, в бетонных плитах, в строительной технике… А тут еще кроме строительства взлетно-посадочной полосы, по инициативе Сидорова в авиагородке было заложено сразу несколько пятиэтажных домов. Народ постепенно переселялся из ветхих деревянных бараков в благоустроенные квартиры. И пусть это были те самые пресловутые малогабаритные «хрущевки», но люди были безмерно рады им.
Семье уделять внимания было почти некогда, детишки все больше с матерью находились. Надёжной, верной, любящей женщиной была жена у Петра. Неумолимо проходило время, выросли незаметно дети, разлетелись по свету. Потом жена тяжело заболела и вскоре Петр Потапович остался один. Ушел из жизни человек, самый дорогой и близкий, с кем он делил и радости, и невзгоды. Военное лихолетье не минуло жену Петра Потаповича, воевала, как и многие русские женщины, была радисткой в пехоте, награждена орденом Красной Звезды, многими медалями, имела ранение.
… До 1975 года проработал Сидоров начальником аэропорта. Будучи предельно-скромным человеком, он тем не менее всегда гордился, что современная бетонная взлетно-посадочная полоса – его детище. Сколько сил и нервов пришлось потратить при ее создании… Пошатнулось здоровье, ушел ветеран на пенсию. Только не смог старый солдат сидеть дома, снова неудержимо потянуло к людям, к труду. Явился в отдел кадров, где начальствовал его старинный приятель, тоже летчик-фронтовик Виктор Михайлович Шахмаев. Поздоровались, приобнялись по-дружески, поговорили немного о том, о сем.
- Ну, выкладывай, старина, вижу ведь, что не просто так припожаловал… - начал первым Шахмаев.
- Работу просить пришел, уж не откажи по старой дружбе, - просительно изрёк Сидоров.
- Рабо-о-оту?! - несказанно удивился кадровик. – Ты что же, не наработался за столько лет, чего тебе дома-то не сидится, или пенсии не хватает?
- Пенсия у меня дай Бог каждому: максимальная общегражданская и фронтовой довесок немалый… Я в четырех стенах сидеть не могу, давят они меня, понимаешь?
- Я тебе, Петя, знаю сто лет, а ты все не меняешься… - укоризненно покачал головой Шахмаев. – Угомонился бы уже, газеты читай, книги, телевизор смотри, с удочкой на берегу озера посиди, карасей на жарёху полови, да мало ли что еще можно придумать…
- Начитался, насмотрелся и нарыбачился по самое «не могу», - Сидоров был непреклонен. – Работать хочу, с людьми общаться, а не взаперти сидеть, как сыч.
- И какая работа тебя бы устроила, дружище?
- Ну, за штурвал ты меня конечно не посадишь… - усмехнулся бывший летчик, - так что подыщи что-нибудь поскромнее. Уж не откажи, Михалыч.
- Ну что мне с тобой делать? - Шахмаев деловито водрузил на нос очки, раскрыл папку, долго перебирал какие-то бумаги, потом отложил ее, завязал тесёмки. – Ну вот хоть режь меня, а ничего подходящего нет, все серьезные вакансии заняты.
- А не серьезные? – нахмурился Сидоров. – Я ведь не директором пришел устраиваться…
- Погоди-ка минуту… - вдруг что-то вспомнил Шахмаев и, взяв телефонную трубку, набрал номер.
- Валентина Сергеевна, вы в спецавтоколонну человека уже нашли?
- Нет, никто не идет на эту должность, оклад маловат, - расслышал Сидоров женский голос.
- Ну так я подыскал кандидата, сейчас побеседую с ним и, если согласится, то сразу же направлю к вам, - начальник отдела кадров положил трубку на коротко звякнувший телефон, посмотрел собеседнику в глаза. – Ты на ворота пойдешь работать в автопарк?
- Что значит, на ворота? – не понял Сидоров.
- А то и значит, что будешь выпускать и запускать на территорию аэропорта машины. Да не просто выпускать, а еще и посматривать, чтобы ничего лишнего ребятки «случайно» не вывезли… Знаешь ведь авиационную присказку: «Идешь до дому – прихвати с аэродрому!» Ну так как, согласен, нет?
Петр Потапович размышлял меньше минуты. Усмехнулся по-доброму:
- Значит, «вратарем» меня назначаешь? Что ж, не так уж это и плохо… Кем я только не был в своей жизни, а вот на воротах стоять еще не приходилось… Согласен! Готов приступить к работе хоть завтра.
- Вот и хорошо! – обрадовался кадровик. – А чего, работа не пыльная, посиживай себе в проходной да электрокнопку «открыть-закрыть» нажимай. Но должен признаться: одно мне не по душе, Петр Потапович… - Шахмаев вдруг посерьёзнел. – У тебя, дружище, орденов и медалей как говорится, «до пупа», а ты во «вратари» подался. Не обидно, скажи по совести?
- Нет, не обидно, - твердо заверил Сидоров. – Есть фронтовики у которых наград побольше, чем у меня, а тоже где-то шлагбаум поднимают-опускают. И ничего зазорного здесь нет. Это ведь работать, а не с ножом кого-то подкарауливать в темном переулке… И потом, ворота, это ведь всегда начало какого-то пути, я бы даже сказал - некий символ…
- Символ, говоришь… - раздумчиво произнес Шахмаев и, помолчав, завершил мысль. - Звучит малость высокопарно, но что-то правильное в твоей философии есть…
- Тут еще кое-что есть, и, пожалуй, оно самое главное, - продолжил Сидоров, - если говорить по-авиационному, то до КПМ и мне, и тебе еще долго лететь… Понимаешь, о чем я?
- Имеешь ввиду конечный пункт маршрута?
- Так точно!
- Трудно не согласиться с тобой, друг, - до окончательной выработки моторесурса нам еще далековато, так что будем жить! - Шахмаев встал из-за стола, крепко пожал твердую ладонь Сидорова, долго не отпускал ее. Пристально глядя товарищу в глаза, проронил чуть дрогнувшим голосом. – Ну, ступай, новоиспеченный «вратарь», желаю тебе удачи.
- Спасибо, Михалыч! – тот затворил за собой дверь, вышел на воздух. Жизнь продолжалась, бывший гвардии капитан Сидоров снова был в строю.
… Многие люди, живущие в авиагородке Читинского аэропорта, еще хорошо помнят, как каждое утро высокий седой человек с суровым лицом и с проницательным взглядом светлых глаз неторопко шагал на работу. И пилоты, спешившие на вылет, приветствовали его:
- Доброе утро, Петр Потапович! На службу?
- На службу, на службу, ребята. А вы, значит, в рейс?
- Конечно!
- Чистого вам неба и удачного полета! – всякий раз тепло улыбался ветеран.
