"Сделалось общим правилом мнение о том, что Император Николай II, как выражается в своих записках гр. Витте, «распустил» Царскую семью. Судя по тому числу самовольных браков, которые были заключены Великими Князьями, повидимому, строгая дисциплина времени Александра III среди членов царствующего дома действительно несколько ослабела. Однако, для лиц, далеких от Двора, которые могли наблюдать отношения Великих Князей к Государю лишь во внешних их проявлениях, отношения эти были высоко почтительными и подчеркнуто дисциплинированными. Я помню, как однажды, к стоявшему рядом со мной в зале В. К. Сергею Михайловичу, подошел Государь и, подойдя, поднял руку, чтобы поправить себе что-то в одежде. Великий Князь, которого Государь видел уже в этот день, принял этот жесть за то, что Государь протягивает руку ему, и поспешил сам протянуть руку. Между тем Государь руку опустил, и Великий Князь остался с протянутой рукой. Он очень смутился и сконфузился, быстрым жестом опустил руку по швам и весь подобрался и вытянулся, произнося несколько несвязных слов извинения. Однако, Государь, заметив все это, не дал ему договорить, так сказать перехватил движение Вел. Князя, быстро протянул ему руку и сказал: «Да, что же я, впрочем, здороваюсь с тобой, ведь я тебя уже видел сегодня», сделав, таким образом, как бы себя виновным в происшедшей неловкости.
Очень точно, в назначенное время, Государь выходил из кабинета, делал общий поклон и начинал обход присутствующих, всем подавая руку и говоря некоторым, особенно новым лицам, по несколько слов. У Государя была манера, - после того, как он подаст руку, иногда, на несколько секунд, задерживаться перед лицом, с которым он поздоровался. Казалось при этом, что он сейчас заговорит, и каждый делал, так сказать, внутреннее движение, приготовляясь отвечать. Однако, очень часто, постояв так несколько секунд молча, Государь переходил к следующему, не сказав ни слова. Людей новых такая манера смущала, лица, знавшие уже эту манеру, относились к ней спокойно. Когда Государь заговаривал с кем-нибудь, он обычно слегка улыбался приветливой улыбкой и смотрел своему собеседнику прямо в глаза своими большими, и поистине прекрасными, глазами.
Окончив обход, Государь направлялся в столовую, куда следовали за ним и все присутствовавшие. В столовой, кроме обеденного стола, в углу, около наружной стены, стоял еще стол с закусками. Государь становился около конца закусочного стола, спиной к окну и лицом к приглашённым, и начинал закусывать, выпив одну рюмку водки и радушно приглашая гостей к тому же. Во время закуски гофмаршал давал участникам трапезы схемку стола, по которой каждый, заранее, узнавал свое место. Государь садился посередине стола, спиной к двери в залу, имея направо от себя ген. Алексеева, налево, обыкновенно, кого-либо из начальников иностранных военных миссий, по очереди. Если Государыня была в Ставке, то она садилась рядом с Государем по левую руку, и иностранный генерал сидел рядом с ней. Наследник, если был за столом, совершал, очень серьезно, с Государем предобеденный обход присутствующих, но за то шалил всегда во время закуски, при чем наибольшей его любовью пользовался пожилой, толстый, добродушный бельгийский Генерал барон Риккель. Против Государя, через стол, сидел Министр Двора гр. Фредерик, или заменявший его гр. Бенкендорф. В голове стола, налево от Государя, сидел гофмаршал. Прочие присутствующие размещались по обе стороны от Государя и Министра Двора, по старшинству, при чем старшие сидели на той стороне стола, где было место Государя.
Всегда очень скромный обед из 3 блюд (или завтрак, тождественный с обедом по количеству и роду блюд) проходил быстро, причем Государь ел очень мало. За столом шел общий разговор. После сладкого подавали, тут же за столом, кофе, всегда со сливками. За кофе Государь, несколько повышая голос, говорил: «Господа, можно курить». При этом он привычным жестом доставал из за пазухи своей форменной, суконной, защитного цвета рубашки, подпоясанной форменным же ремнем, которою он всегда носил в Ставке, мундштучек, в виде изогнутой трубочки из двух половинок, соединенных золотым шариком, - пенковой, куда вставлялась папироса, и янтарной, которая бралась в рот. Такие мундштуки - трубочки, по примеру Государя, были тогда в большой моде. В манере курения сказывалась нервность Государя. Первую папиросу он курил жадно втягивая в себя дым, и, докурив до половины, нервными толчками тушил ее о стоявшую перед ним пепельницу, в виде золоченого, с эмалью, небольшого ковшика, формы старинных русских ковшей. Погасив первую папиросу, он сейчас же закуривал вторую, которую и выкуривал до конца. После этого, за столом, как то сразу, наступало общее молчание, какое бываетъ, когда исполняется русский обычай присаживания перед дорогой. Государь вставал и выходил в залу, куда шли и все прочие, размещаясь так же, как до обеда. Государь опять разговаривал с некоторыми из приглашенных, но на этот раз разговоры были гораздо длиннее и, видимо, имели не случайный характер. Затем, вновь подав руку каждому из присутствующих, Государь уходил в кабинет, общим поклоном у дверей, разрешая расходиться".