В июле 1941 года Герман Геринг, командовавший люфтваффе – немецкими авиационными силами, спокойно и уверенно заявлял, что советская авиация разгромлена, что немцам бояться нечего.
Эта пропаганда возымела свой успех, жители Берлина успокоились и стали наслаждаться мирной жизнью. Работали кафе, рестораны, другие заведения. Берлин был очень хорошо освещен. Никакой светомаскировки.
В пропаганду Геринга берлинцы поверили полностью. И за это поплатились.
В августе 1941 года советские бомбардировщики добрались до столицы Германии и сбросили на неё фугасные авиабомбы ФАБ-100.
Для Советского Союза это было очень важно сделать. Ситуация того требовала. Немцы продолжали реализовывать свой план по «молниеносной войне». Красная армия на территории СССР сдавала позиции. И, чтобы немного поменять психологию, нужно было отбомбиться по Берлину – показать, что Советский Союз не только не намерен сдаваться, но может проводить такие вот операции в самом сердце врага.
Впрочем, о том, как возникла идея, нужно рассказать поподробнее.
План СССР
Автором идеи стал, как считается, генерал-лейтенант Семён Жаворонков. Ему интересная мысль пришла в голову, когда наши летчики бомбили базу люфтваффе в Пиллау. Тогда это была территория Восточной Пруссии. Ныне – форт-цитадель на территории города Балтийска Калининградской области.
Но одно дело Пиллау – очень близко от советских границ. Другое – Берлин, до которого нужно было пролететь почти 1000 километров. И обратно, соответственно, столько же.
Идея дошла до адмирала Кузнецова, который тогда командовал Балтийским флотом. Военачальник поделился мыслями со Сталиным.
Конечно, идея была отчаянной. Предполагали, что самолеты могут не вернуться с задания. Однако и Иосиф Виссарионович понимал, что удар по Берлину может стать отличным ходом. В первую очередь, конечно, пропагандистским.
На следующий день 1-му торпедно-минному авиационному полку 8-й авиабригады ВВС Балтийского флота было приказано готовиться к бомбардировке Берлина.
Стали работать над деталями. Взлетать решили с аэродрома Кагул на острове Эзель. Теперь эта территория относится к Эстонии и называется островом Сааремаа.
Точку взлета выбрали самую ближайшую к Берлину – из тех, что были подконтрольными СССР.
Наметили и маршрут полета:
· Эзель;
· Рюген;
· место слияния Варты и Одера;
· Берлин.
Было понятно, что днем советские самолеты легко заметят. Летчики 1-го торпедно-минного полка располагали медленными и неповоротливыми «Ил-4».
Решено было, что вылет состоится ночью, а самолеты будут придерживаться высоты 7 километров, на которой температура воздуха доходила до минус 40 градусов, запотевали очки, требовались кислородные маски. Зато немецкие истребители и зенитки на такой высоте были относительно бесполезны.
Бомбардировки
В ночь с 7 на 8 мая советские самолеты с ведущей машиной, за штурвалом которой находился полковник Евгений Преображенский, взяли курс на Берлин.
Над территорией врага удалось пройти очень легко. Преображенский объяснял это тем, что немцы поверили в свою же пропаганду. Они поверить не могли, что 15 советских бомбардировщиков могут полететь к Берлину.
На одной из территорий гитлеровцы пытались связаться с нашими летчиками, предлагали аэропорт для посадки. Но советские пилоты промолчали. И к ним немцы интерес утратили.
В итоге 5 советских самолетов отбомбились по промышленным зонам Берлина. Остальные машины были вынуждены сбросить бомбы над запасной целью – над городом-портом Штеттин.
Немецкие зенитки начали работать только после того, как прозвучали взрывы. К счастью, была подбита всего лишь одна наша машина. Но и она, как остальные, вернулась на аэродром.
Позже были еще бомбардировки Берлина, но их осуществлять становилось с каждым разом всё сложнее. Немцы перестали верить, что их главный город неуязвим.
Реакции
Некоторые письма, созданные жительницами Берлина и отправленные своим мужчинам на фронт, дошли до нас.
Так некая Анни писала своему мужу Эрнесту, что в городе все теперь боятся налетов, не могут спокойно спать. Анни указывала, что бомбы сбрасывали именно русские, а не англичане – как об этом говорила немецкая пропаганда. Женщина сокрушалась: «Зачем вы связались с русскими? Нельзя было найти что-то спокойнее?».
Похожие мысли излагала в письме возлюбленному Генриху жительница Берлина Луиза. Она сообщала, что много времени приходится сидеть в убежищах. Она спрашивала: «Что будет с нами, Генрих?».
Что случилось с Луизой и Генрихом – история умалчивает. Впрочем, если письмо дошло до нас, значит, скорее всего, парень с войны не вернулся.
Евгений Преображенский, ознакомившись с несколькими такими письмами, отметил: «Хорошо, что их женщины пишут правду своим мужчинам на фронт. Немецкие солдаты будут знать, что их варварские действия не останутся безнаказанными».