В трагедии АС Пушкина «Борис Годунов» Монах Пимен записал: «Ещё одно, последнее сказанье – и летопись окончена моя». Служба моя закончилась 29 октября 1988 г, запись в военнике осталась, но туркестанские похождения продолжились. Домой хотелось, естественно, хотя что-то таки держало. И это «что-то» не ошиблось!
Гаврин увольнял тактически: брал дембелей, вывозил в штаб мобгруппы, смотрел не прихватили ли тюка и, прости устав, дембельского альбома. Кои рвал, едва узрев. Выдавал предписание и отправлял на ж-д вокзал за билетами на поезд. Штампы в военнике ставил после того как билеты привозились в подтверждение – хитро?
Солдата не перехитришь! Тёртые мы, калачи!
29 октября командир тактировал в отношении меня и Сборщикова Серёги, штампанул военные билеты за час до отправления. Миру – мир, солдату – дембель! Как бы...
Серёгу я усадил в вагон, обнял на посошок и всплакнул в муслиновый платочек. Пустил слезу, махая невыжатой тряпочкой вслед. В Ашхабаде ничего его не держало, а мне пожитки надо собрать, абы не с пустыми руками...
Билет пропал, но цена несопоставима с тем, что могло сгинуть в небытие с отъездом. К дембелю у меня были прикуплены шмотки, припрятанные в каптёрке, на Ключике терпел неволю дембельский альбом, также ожидали отъезда тестер и кое-какое обмундирование, кое сгодится в мирской жизни. Для охоты, рыбалки и грибалки – панамы, бушлат, сапоги или весьма удобные шнурованные боты сгодятся всегда. Одно было прихватизировано, другое честнейше выменяно, третье безвозмездно подарено. Тот же пресловутый тестер, например...
Пробавлялся на вольных хлебах недели две, ночуя в каптёрке ремвзвода – Шурик Семишкуров с ночёвками не отказывал, или на Ключике, когда ездил за барахлом. А то у Попова Валентина Филипповича, отставного погранца, с которым меня познакомил Шульц. Перед отъездом домой Андрей тоже гостевался у него длительное время.
Были у военпеса дети: падчерица Наталья и пасынок Андрей, кликавшийся прозвищем «Ношпа». Скорешились с Андреем, я был приглашён на пикник в горах. «Пусть он в связке одной с тобой... Там поймёшь, кто такой!» Ношпа увлекался здравым досугом, облазил Копетдаг от Каспия до Кушки, и вместо празднования «Дня 7-го Ноября, красного дня календаря!», решил приобщить к туризму меня.
Горы и без того манили – а кто я такой, чтобы перечить мирозанию? Будучи в Туркмении и отказаться полазить по камням – это не оправдывалось бы ничем!..
Собрались в дорогу вдвоём. Ношпа прогнозировал к ночи на стоянке мамаево нашествие, но сползаются туда каждый тропой-секреткой. Принадлежностей набрали на два рюкзака средних размеров, значит, был нагружен и я.
В горы нас доставил пучеглазый ЛАЗ, курсирующий до местечка Фирюза. Посреди пути автобус высадил путников на обочину, вытоптанностью и завалявшейся в пыли табличкой выдававшей, что автобусная остановка регламентом предусмотрена. Спустились с трассы, витиеватой стёжкой пропетляли безразмерные валуны, свернули в проходное ущелье. Перевалив невзрачный поперечный отрог, вошли в распадок. Не сказать, что это направление исхожено одними только ношпиными ногами – этой торной тропой аки сорок сороков крестный ход свершало!
А лясы точил, будто секреткой пойдём?..
Бесчисленными перевалами, минуя узкие проймы, осыпи гравия и курумы, мы неудержимо шлёпали вперёд. Украдкой Ношпа подсматривал, когда начну стонать, но с теми красотами, ощущениями свобод и пьянящим воздухом гор – я бы и его на горбу тащил... не стеная!
Сделали привал возле одинокой арчи; её свилеватый ствол как толстый канат был скручен невероятной силой, крона зонтом виснет на бок. Летом хорошо под нею солнце претерпевать. В паре метров увидел шляпку моховика. Не поверил бы глазам, но поблизости ещё два гриба.
Грибной сезон в Туркмении длится с осени до конца весны, пока осадки. Летнюю сушь грибницы пережидают спячкой. Ношпа грибник никакой, сказал, но в начале мая шёл с Душака и на спуске к шалашу набрёл на россыпь солонух. Хватал подряд, ниже наткнулся на поляну и понял, даже багажника машины будет мало. Отсыпал собранные, набрал молодых да чистых, нашпиговал ёмкости. Стащил с себя шаровары, штанины понизу затянул узлами и тоже набил. Повесил на шею; спускался трудно, проклял к чертям все грибы. Сделал вязанку из одеяла, перекинул через плечо. В город доставил случайной попуткой...
Через пару дней совратил друга заверить местечко: притащили на ванну под смеситель. Мама чистила грибы всю ночь и слезилась, не одно блюдо раздала соседям...
Нижее, говорит, почвы песчаные, собирают сморчки. Целенаправленно за грибами никто не ходит, но есть среди его друзей знатоки, которые ведают и умеют находить трюфеля. Места, мол, секретные расположены в Дашгала, неподалёку от Каракалы (будто я должен знать) – набирают до пяти кило на руки. Его угощали – понравилось не особенно... Твёрдые, хрустят как недоваренная бульба...
Ношпа вёл на некие «родники», сболтнув: «Обогнём морковку, выйдем к Чули, а там рукой подать!» Оказалось, «родников» на маршруте три. Два покажет, до третьего не дойдём. Далеко и «нет у нас планов на Душак переться!» А «Морковка» – гребень Копетдага, пролегающий от Чулинского к Фирюзинскому ущелью, представляющий единую гору Маркоу. «Змеиная гора» – переводится с фарси. Такие горообразования отслеживаются за многие километры, являясь ориентирами для туристических маршрутов и опорным геодезическим пунктом триангуляции местности. Душак – «два рога». С древности обитатели долин отмечали своеобразную форму вершин горы, схоже рогам диких животных, часто встречаемых на склонах хребта. К сожалению, но сегодня мне Душак не посмотреть.
Ощупав Морковку взглядами, гид высчитал направление к Чули. В посёлок не пошли: пионерлагеря одни – и зачем шастать? Обошли протоптышами, вышли на окраину к источнику Козолух. Горный ручей Ношпа окрестил:
― Нулевой родник, исток Чулинки, полпути позади!
Ополоснули лица. Перекололи орехи, собранные под одиноко растущим на террассе царским древом. Вошли в ущелье, прошагали совсем ничего, как Ношпа замер:
― Стоп, увидишь что-нибудь знакомое?
― Что может быть знакомо? ― оборачиваюсь: крутые обрывы, накат гравия под ногами, пара огромных каменных глыб задаёт изгиб тропы, ― Я тут первый раз!..
― Посмотри отсюда: представь, оттуда выскакивает банда басмачей, под этим камнем пулемёт – помнишь?
― Офицеры! Место, где наши засаду сделали?
― Точно, смотри какой смекалистый...
― Любимый фильм. Жаль, нет фотика под рукой...
Не заметил, как снова взошли на серпантин вровень гор. Красоты пленительные! Полосатые хребты, распадки, останцы, пики, справа-слева контрастная растительность ложбины. Идём, вдруг обрыв, зияет гигантский каньон – глубоченная борозда, острым изгибом к ногам подошедшая и вспять в непознанную глушь уводящая...
Тропа «пожарка» свела в ущелье Глубокое, как означено на картах, а в народе «глубинка». А кто-то называет его и Барсово. Понизу ущелье выглажено доисторической рекой, со склонов ниспадают лианы папоротника, кое-где поросли самшита, багульник, эргуан – багряник – иудино дерево, на таком повесился Иуда Искариот. В расщелинах вперекор всему произрастает дагдан. За прочность древесины эти дерева зовут железными, переклад просто патетика – «берущий силу из горы». Скалы местами сужаются, не раскинуть рук, но почти на всём протяжении высотой в небо. Голову не заломить, синевой полюбоваться, не обронив панамы. Через завал лезешь в опаске поломаться...
Ношпа не переставал тараторить. В изножье поднебесной скалы «первый родник». Ношпа сказал, заночуем здесь, но сбегаем до «больших колдобин» – хочешь, мол?
А как нет? По ущелью прошли ко «второму роднику» – некто кличет его «барсова щель», спустились ниже. Добрались до огромных белёсых окатышей, свалились в отдых. Пока били орехи, огляделся, чая зреть «колдобины» всем колдобинам колдобины, а тут массивы гладких камней с углублениями, в которых круглый год стоят лужи чистой воды. Чудо природы... Дальше – лезть по камням семь вёрст до небес, потому желательно снаряжение.
Вернулись на шикарный бивак с позывным «первый родник». Отвесная скала расколота поперечной каверной, под стоянку вытоптан покатый, не страшащий крутизной уступ. Летом место оттеняют каркасы, от ветра и осадков накрывает каменный козырёк в два человеческих роста – хочешь в спальнике ложись, хошь палатки лагерем ставь. Посреди стоянки кострище с образующими первобытный очаг булыжниками. Близ каверны выбоина, со скал сочит природный ключ, наполняя пресной водой каменную чашу объёма банной купели. Воды с лихвой хватит умыться, и для питья, если дорога выжала соки до сухости гланд.
В обе стороны раскинуты богатые растительностью склоны. Для наваристого бульона здесь можно отловить зазевавшегося кеклика, для костра наломать коряжник арчи или другого сухостоя, ежли обуяла лень спуститься дальше в расселину за жарко пышущим саксаулом.
Засветло бивак собрал человек двадцать путников, а на закате гитара бренчала, костёр трещал, искры сыпал, в кундюке вода закипала, тунча заварку томила и в котелке каша поднялась. Хмельного не было. Все опьянели от осознания, что вырвались сюда из низменных будней.
В компанию свободою пьянённых втиснулся и я. Как случаем заблудший с далёкой России лакомый агнец, оказавшийся в лапах пресыщенных здешней стихией волков. Под треск горящих сучьев завязал беседу. Чтобы не жрали вопросами, рассказал о керженских лесах и разномастных стрежнях Волги и Оки. Представьте, говорю: голубоватые днями и иссиня-чёрные в пасмурную погоду плёсы Волги прививаются зеленелыми водами Оки, очищают их и уносят с собой. Это слияние миров просматривается на месте слияния двух могучих русских рек, называемом Стрелка! Полоса разграничения различима с гребешка волжского откоса и тянется течением на сотни метров за излучину...
Новые знакомые бравировали жемчужинами Чули и Фирюза, «вратами ада» в Дарвазе, пещерами в Бахардене. Ворошили фантазию норами дэвов, кущами, где обитает вещая птица справедливости и счастья Симург. Пылевыми бурями, налетающими на Ашхабад, занося его песком – я в ответ сыпал сахар в соль, описывая пушистые снега до крыш, выпадающие в моих краях почти ли ни ежегодно. Весенние паводки подключал, как в половодье в гости на лодках ходят, пацанва на льдинах катается – они пустыню, на первый взгляд, бесцветную, каждой капле радующуюся, всеми цветами радуги раскрашивали. Возносили чувства, какие прослеживали, какие тому эмоции являли – говорили и слушали, восторгались и завидовали...
Пожалуй, самой трогательной была история собаки. Возле одного ашхабадского кладбища, оставлен памятник овчарке. В момент землетрясения 1948 года, случившегося глубокой ночью, собака с грохотом распахнула дверь, проскочила в дом, выхватила из люльки грудного ребёнка и потащила на улицу. Хозяева времянки всполошились не на шутку. Впопыхах додумывая, что псина пребывает в припадке бешенства, хозяин схватил ружьё и выбежал за псом. Жена следом. Спустя секунды случился первый разрушительный толчок, жилище практически сразу рухнуло. Таким образом, собака спасла всю семью и соседей, выбежавших на шум. Курган много лет спустя умершего спасителя хозяин достойно отметил памятником.
После дегустации зелёного чая, миловидная путешественница вспомнила о ледяных накатах на тротуарах. Как нравилось на них скользить и на ногах удерживаться. Видимо когда-то гостила в северных широтах и не смогла накататься вдосталь. Тут меня было не остановить – я не только о ледянках поведал, которые на каждом шагу даже в самую тёплую зиму, но и про бесчисленные катки рассказал, и лесные лыжные трассы, и озёрные санные горки.
Рассказ про футбол на хоккейной коробке
Туристы слушали с разинутыми ртами. Мой вскоре тоже раскрылся, когда пошли байки о турмаршруте через гору Душак и пресловутых кяризах, которые я был приглашён повидать на десерт, если не сорвусь домой...
В предгорьях Копетдага с давних веков существуют подземные криницы, сплетённые сквозными тоннелями, многие столетия поставлявшими в города пресную воду. Водные запасы в Каракумах по большей части грунтовые, глубина залегания доходит сотен метров. Население рыло штольни, чтобы копившейся в горах влаге просочиться на подгорные низменности, но вымученные углы уклона позволяли собирать дождевую воду, в том числе. Подземные лабиринты на глубинах глиняных слоёв обложены камнем и арчевой древесиной, чем защищены от внешнего воздействия и чрезмерного испарения.
Кяризов в окраинах пустыни рассыпано множество, а один такой кяриз в среднем заменяет десятки колодцев. Скважины вручную бурили в подгорьях Копетдага более двух тысячелетий лет назад, в Бахардене они предстают и сейчас якобы в первозданном состоянии.
Хотелось бы посмотреть чудо света, а не сложилось. К тому времени с наличностью я издержался, нахлебничество не в моём характере. На последние грошики купил билет – на четырнадцатое ноября, кстати, и без пышных проводов отбыл в родные края. Ровно семьсот тридцать дней пролетело со дня призыва – 14.11.1986 г. вышел из дома юнцом жизнью не целованным, 14.11.1988 г. выехал домой ею в нужные места покусанным. Хоть не до кровей, но со шрамами и множеством попутных заметок...
Далее: сколько дорог перехожено, но лучшая – это дорога домой...
Друзья, имею честь предложить свою книгу МАЙАМИ В ТУРКЕСТАНЕ!
Повсеместное распространение интернета, с помощью которого начали находиться старые друзья и в том числе сослуживцы, разбудило во мне щелкопёра и подвигло к описанию срочной военной службы в рядах «интеллигентных» Войск Связи непобедимой Советской Армии, в самый разгар перестройки, 1986 – 1988 годы, Самарканд – Ашхабад. Краснознамённый Туркестанский Военный Округ.
--------------------------------------------------------