«После обеда я приходил в мастерскую. Вся братия там сумерничала. Архип Иванович лежал на кушетке, а ученики — кто где — на других кушетках и прямо на полу. В сумерках видны были только огоньки от папирос. Архип Иванович рассказывал что-нибудь о передвижниках, о Крамском или о своих успехах с «Березовой рощей» и с «Днепром», о воробье, которого он вылечил, о голубях и т. д. Он с утра не уходил домой. Из ресторана ему приносили бифштекс, и он часто оставался с учениками до поздней ночи. Предложил он нам отправиться в путешествие по Крыму цыганским табором и жить на его земле близ Кекенеиза, на южном берегу Крыма. Он так хорошо описывал крымскую природу и жизнь среди нее, что я готов был хоть сейчас отправиться…
[…] Архип Иванович как-то случайно купил эти участки на выгодных условиях и летом жил здесь с женой в полном уединении в маленькой разборной хижине, которую на зиму отвозили в деревню. Хижина была около сажени в длину и столько же в ширину. Эту крымскую землю Архип Иванович приобрел в 1886 году не для одного себя, а для целой группы товарищей-передвижников. По его идее здесь надо было построить дом для собраний с библиотекой и т. д., но товарищи скоро охладели к этой затее, и земля — двести сорок пять десятин — осталась за Куинджи. Вот в этой дикой местности, без всякого жилья, непосредственно на природе мы должны были жить.
С утра все уходили на этюды. То там, то здесь белели зонтики, под которыми сидели согбенные фигуры художников. Я почти не уходил с берега моря, там работал и то и дело входил в воду: поплаваю, поныряю всласть и опять за этюд. С детства у меня страсть к воде, к купанию. Я легко держусь на воде, могу лежать без движения на спине, заложив руки за голову, отдаваясь на волю волн. Часов в двенадцать слышались удары камнем по железной лопате,своего рода гонг: это Вилулла сзывал нас на обед. Он ежедневно привозил из деревни свежую баранину и хлеб и варил нам замечательный борщ с помидорами. Я устраивался с комфортом: ящик для красок был у меня большой с ножками, он служил столом. Для товарищей я устроил стол из доски, найденной на берегу. Над этим столом мы соорудили навес из дубовых веток. После обеда пили кофе, затем каждый брал подушку и одеяло и, выбрав по вкусу тенистый уголок, предавался отдохновению. Слышно было только пение цикад да ленивые звуки гитары. Подремав часок, мы снова отправлялись писать этюды.
Вечером, лежа на земле возле тлеющего очага, ужинали, зажарив шашлык, или пекли картофель. Перед нами бурлил самовар. После ужина, забрав из палатки подушки, постельное белье и войлоки, при свете фонаря отправлялись на пляж. Там на песке, в трех шагах от волны мы на войлоках устраивали себе все в ряд постели, вырыв в песке углубление для плеча и бедер, вроде футляра для скрипки. По положению Малой Медведицы мы без ошибки определяли время ночью, а днем по солнцу. Южное солнце своей горячей лаской не давало долго спать. Часов в пять вся компания снова плавала в прозрачных зеленых волнах. Двое из нас не выдержали дикой жизни: в раю им стало невыносимо. Бровар не переносил жары и постоянного морского шума, а Калмыков боялся сколопендр, тарантулов, уховерток и прочих страшилищ, и оба скоро покинули нас».
Аркадий Александрович Рылов. Воспоминания
