- О-о-о, бочка пошла-покатилась!!! Эй, Нинка, тебе сало не давит?
- Нинон, а ты когда загораешь, из тебя масло вытекает?
- Нинель, а ты чего сегодня в новой юбке? Старая по швам разошлась?
В школьном коридоре «развлекалась» компания подростков, мимо них на максимальной скорости проскочила довольно высокая полная девочка. Нельзя слезы показывать! Надо дома реветь, и то в подушку! Не показывай им ничего!
Нина шла домой, изо всех сил сдерживая слезы. Наконец и родная дверь квартиры. Счастье-то какое, дошла, выдержала, и дома никого нет! Девочка быстро разулась, прошмыгнула в ванную, помыла руки и умылась холодной водой — все-таки расплакалась, но хотя бы дома.
Голод терзал ее давно, почти с четвертого урока, хотя после третьего они все ели в столовой.
На четвертом уроке была математика, которую Нина откровенно не понимала. Нет, в начальной школе все было хорошо, в пятом тоже, а в шестой Нина пошла уже в новую школу — родители купили квартиру в другом районе - подальше от свекрови — как тихонько приговаривала мама, почти с песнями собирая вещи. Раньше, когда жили с папиной мамой, Маргаритой Евгеньевной, мама с бабушкой все время ссорились.
- Анастасия! Что ты опять приготовила Нине! - высокомерный и ледяной голос бабушки вымораживал насмерть, и девочка думала, что живет со Снежной королевой. - Ты опять сварила ей сосиски и сделала пюре! Ты посмотри не нее — куда ей сосиски, какая картошка!
Нина и так имеет лишний вес! - все это высказывалось маме высокой, тонкой женщиной, которая выглядела, как мама Нины, но никак не бабушка.
Впрочем, бабушку бабушкой никак нельзя было называть, это усваивалось Ниной очень давно — поэтому дома и мама, и Нина называли ее по имени-отчеству. Маргарита Евгеньевна была балетной пенсионеркой — преподавала, пока позволял хронический артрит, но постепенно боли усиливались, и она ушла на пенсию. Для нее вес внучки был просто как бельмо на глазу, и она каждый день ругалась с невесткой, предлагая Нине вместо пюре с сосиской на обед нечто травянистое, политое лимонным соком и тремя каплями пахучего оливкового масла, которое Нина ненавидела. Единственная отрада была в таком обеде — маленький кусочек сыра и вареное яйцо. Завершающий трапезу жиденький зеленый чай тоже не вызывал положительных эмоций.
Да, Нина была полновата, немного неуклюжа, так получилось — пошла в мамину родню, почти сплошь имеющие похожие фигуры, напоминающие о булочках, но никак не о зеленых салатах.
Деньги, которые мама давала на школьные обеды. Нина использовала на полную катушку — каждый раз подсчитывая, сможет ли она на этой неделе взять себе дополнительную булочку. А еще когда случалось что-то неприятное, в Нину как бес вселялся — она переставала чувствовать сытость совсем, наблюдая себя со стороны, ела до тех пор, пока не заболит желудок и становилось трудно дышать. Тогда она «возвращалась» в свое тело, явственно чувствуя натянутую, болезненную кожу на животе, и шла полежать на кровати.
Сегодня, выдержав очередное унижение у доски, Нина пришла домой и порадовалась своему одиночеству — внутри образовалась гигантская пустота, которую требовалось срочно заполнить. На кухне было целое пиршество — мама сварила грибной суп, на второе был плов, а еще в хлебнице лежали целых два батона!
Нина налила сначала супа, быстро выхлебала его, даже не почувствовав вкуса, потом, - в широкую пиалу насыпала плова, торопливо, почти не жуя, проглотила и его. Пока она жевала, вскипел чайник, Нина налила себе большущую поллитровую кружку сладкого чая с молоком, и приступила к десерту — батон был поломан на куски нетерпеливыми руками, из банки в пиалу вытекло варенье, тепло пахнуло абрикосами — Нина мельком подумала про бабушку, приславшую гостинчик, а руки уже мелькали — кусок батона купался в золоте абрикосового варенья, потом торопливо отправлялся в рот, кружка поднималась к губам, и так, пока не кончился один батон.
Боль дала о себе знать совсем не быстро. Только когда девочка допила чай, немилосердно набитый желудок глухо заболел постоянной тупой болью. Нина тут же ощутила вину — она опять нажрaлась! Мозг услужливо подсовывал Нине самые обидные эпитеты того, что она сейчас сделала, и пока привычные руки убирали со стола и мыли посуду, в голове текла безжалостная речь: «опять, обжора, сколько можно есть! Как в тебя лезет только, ошибка эволюции!». Последние слова отчетливо потянули ледяным холодом бабушкиного голоса. Все это привычно уже как минимум год — после перевода в новую школу. Ну и пусть я жадная гaдина, обжора, жиробaсина, жаба, но зато пустота внутри заполнилась хотя бы на какое-то время. А боль можно и перетерпеть. Она пройдет, скоро. Пустота страшнее, она затягивает в состояние безнадежности, пугает беспросветной тьмой черной дыры.
Только одно плохо — когда проходит боль, появляется вина, потом опять начинает наступать темная пустота, и так по кругу. Надо отвлечься. Пока даже сидеть больно — надо полежать и почитать книгу по литературе как раз что-то задавали, историю тоже можно лежа почитать. Как только перестанет болеть, она сядет делать письменные задания. Хорошо бы сегодня родители задержались на работе — мечтала Нина. Как дома хорошо, тихо. Мама в последнее время такая раздражительная стала, и непонятно из-за чего. Папа только посмеивается, как будто знает какой-то секрет, о котором Нине знать не положено.
Девочка, пыхтя добралась до кровати с учебником и осторожно уложила себя так, чтобы было удобно читать, но и не стискивало живот. Еще есть целых два часа до прихода родителей, надо успеть выздороветь.