Правозащитница Любовь Мосеева-Элье пишет:
«Помню себя первоклассницей, на Северном Урале: юная ленинка со звёздочкой на школьном фартуке, с промытыми советской пропагандой мозгами.
Учительница накануне 9 мая 1967 года много рассказывала о ВОВ (не о Второй мировой), о Дне победы, наказывала поздравить участников войны, которых я и мои одноклассники знаем.
После уроков я не пошла домой, а побежала воодушевлённая к бабушке-дедушке исполнять наказ учительницы.
Деда дома не было. Бабушка занималась домашними рутинными делами. И когда я торжественной речью начала её поздравлять с Днём победы, упомянув про 4 года войны.
Бабушка, оставив свои дела по дому, выслушала меня, но энтузиазма моего не разделила. А скорбно-печально, с горьким достоинством сказала (оппонируя к кому-то невидимому): «Для кого война 4 года, а для меня — 7 лет». Я замерла от неожиданности. Стало понятно, что культа Дня победы в семье нет.
И с тех пор День победы для меня раскололся надвое:
справа — пропагандистский: яркий и шумный, с советскими красными знамёнами, пением гимнов и простецких (типа «задушевных») песен, с маршами и парадами, с живыми гвоздиками и проч.;
слева — домашний: печальный и сумеречный от тяжёлого военного труда и невыносимых, предельных страданий (зимой 1941 года умер новорожденный младший сын бабушки, названный в честь своего отца Николаем: бабушка тогда получила повестку о том, что её муж пропал без вести под Ржевом 14–16 октября 1941 года; и у неё тут же пропало грудное молоко).
И дед Николай — уже после войны — говорил мне, что «Война — это только пот, кровь и грязь, и ничего больше» (не смотря на свои военные награды и встречу с союзниками — американскими солдатами). Война была жутким месивом, полным поражений и потерь. Тем, кто воевал, и в голову не приходило кому-либо доказывать, что они были сила или что из войны нужно делать культ.
Я деду верю больше, чем госпропаганде».