М. Сивер
Оговорюсь сразу: здесь не рассматривается случай, когда имеет место уголовно-преследуемое правонарушение, например, подделка документов. Рассмотрение остаётся исключительно в рамках гражданского производства. Иными словами, здесь, разумеется не рассматривается ни обман, ни преступление, а только гражданское неправо (bürgerliches Unrecht), но не как обман (Betrug) или преступление (Verbrechen) и совершенно точно - не о злостном нарушении закона и права судом.
По крайней мере один из авторов этой статьи до недавнего времени был категорическим противником чистого оспаривания решений третейских судов со стороны лиц, не принимавших участия в рассмотрении дела. Мы готовы подвергнуть пересмотру такую точку зрения. Но «подвергнуть пересмотру» не означает «отказаться». «Подвергнуть пересмотру», скорее, означает совсем другое: это — попытаться выяснить в каких случаях высказанная точка зрения верна и подлежит именно применению и следованию, а в каких она не может быть применена и следование ей было бы отклонением от истины.
Поставим капитальный вопрос.
Третейский суд, не важно какой: международный коммерческий арбитраж или национальный, ad hoc или постоянно действующий, вынес решение. Это решение действует, пока и поскольку оно не отменено компетентным судом. Сам компетентный суд не имеет права возбуждать дела о рассмотрении действительности указанного решения, он имеет право рассматривать это решение и выносить суждение по нему исключительно по заявлению какого-то субъекта. Заявление в суд может быть направлено любым субъектом, как принимавшим участие в рассмотрении дела третейским судом, так и не принимавшим участие в нём.
Если допустить, что какие-то обращения субъектов, не принимавших участие в рассмотрении решения третейским судом, являются приемлемыми и удовлетворимыми, то какие именно это субъекты?
Оговоримся сразу: мы не полагаем, что субъекты, не принимавшие участия в третейском разбирательстве, вообще не могут защищать свои права, однако, мы различаем способы защиты таких прав: один из способов — предъявление иска к кому-либо по поводу объекта, который был и в объектах третейского решения, совсем другой — оспаривание решения третейского суда (эти способы защиты прав «посторонних» для процесса субъектов названы и в постановлении КС РФ №10-п/2011). Эти способы защиты вовсе не так альтернативны, как может показаться, и неверно мнение, что они равноприемлемы для любого субъекта, а действительность того или иного способа вообще-де зависит только от простого усмотрения обратившегося за судебной защитой и выбравшего способ такой защиты субъекта. Даже при самом поверхностном взгляде на эти способы защиты становится ясно, что если при предъявлении исковых требований ставится именно вопрос о защите права или свободы кого-то от кого-то, то при заявлении об оспаривании решения третейского суда ставится вообще иной вопрос, а именно: вопрос о правильности процесса вынесения такого решения.
При формулировании точки зрения, что обращение в суд за оспариванием третейского решения со стороны лиц, не принимавших участие в третейском разбирательстве, недопустимо, автор исходил из того, что третейское решение само по себе является обязательным только и исключительно вообще для участников гражданского судебного процесса в третейском суде. При этом любое суждение относительно всех иных лиц воспринимается автором как девиантное. Мы готовы согласиться, тем не менее, что такое девиантное поведение третейского суда, тем не менее, всё же возможно. Точно так же возможно как, например, хищения или пытки, как геноцид и убийства, как изнасилования и заведомо неправосудные судебные решения (невозможное поведение, к слову сказать, вообще не регулируется положительным законодательством). Предположим, что девиация имеет место. Тогда нам надо чётко понять — в чём именно состоит эта девиация.
Согласно действующему законодательству компетенция третейского суда возникает не из самого по себе закона, как это происходит в случае государственных судов, а из особого вида соглашения субъектов.
Причём для конкретного спора не все субъекты, вошедшие в соглашение, могут быть одновременно и субъектами спора. Самый очевидный и самый простой в этом случае пример: биржевые и ярмарочные третейские суды. В их случае попадание на соответствующую торговую площадку невозможно без признания компетенции соответствующего третейского суда, фиксируемого с помощью присоединения к соответствующему соглашению. Однако далеко не во всяком споре, который рассматривает биржевой суд, корпус участников спора полностью совпадает с корпусом сторон третейского соглашения. Эти корпусы соотносятся как включённое и объемлющее многообразия. За пределами участников третейского процесса остаются те субъекты третейской записи, которые не защищают права и свободы в третейском суде в конкретном деле, характеризующемся
• субъектным составом,
• предметом
и
• основаниями спора.
В норме третейский суд, как, кстати и вообще любой суд, не имеет права разрешать вопросы о правах и обязанностях тех субъектов, которые находятся за пределом процесса. Но тут ключевым словом является слово «разрешать». Заметим, что время от времени, — и довольно, кстати (на самом-то деле — совсем некстати, увы!), часто, — то в тех, то в иных судебных актах и в статьях вместо слова «разрешать» используется нечто иное. Например, «затрагивать». Последнее вообще не имеет законченного терминологического смысла и допускает совершенно произвольные трактовки. «Разрешить вопрос о» означает не просто «упомянуть о» или «исходить из чего-либо», как думают некоторые судьи.
«Разрешить вопрос о правах и обязанностях» в судебном процессе означает значительно более специальное:
сделать вывод, ранее не существовавший, о правах и обязанностях кого-либо, исходя из каких-то посылок, которые сами по себе не указывают на эти права и обязанности.
В этом смысле само по себе упоминание прав или обязанностей какого-то субъекта есть предпосылка для суждения, разрешения вопрос о таких правах и обязанностях, но ещё не само разрешение или суждение. Разрешение вопроса о правах и обязанностях, конечно, «затрагивает» эти права и обязанности, но не всякое «затрагивание» таких прав и обязанностей есть разрешение вопроса о них. Прежде всего вопрос-то о правах и обязанностях сам по себе должен существовать, чтобы его вообще можно было разрешить.
Приведём пример.
В одном из решений третейского суда рассматривался вопрос о верности действий регистратора акций, отказавшего обратившемуся субъекту А в регистрации таковых. Тут необходимо одно замечание: регистратор на Украине - лицо частное, и его действия — действия частного лица. Насколько вообще допустимо, что публичные функции вообще делегированы частным лицам — вопрос, разумеется, иной.
Суд, вынося решение, мотивировал это решение на следующих основаниях.
Есть договор между А и Б, который указывает на переход права собственности на акции при наступлении определённого события. Есть выражение воли А считать эти акции своими. Есть решение государственного суда, принятого с участием и А и Б, в котором указано, что событие, с которым связан переход права собственности от Б к А, имело место — возникновение долга Б перед А. Есть презумпция действительности сделки, пока и поскольку она не признана недействительной. Суд исходил при этом из того, что все эти основания прямо указывают на возникновение права собственности именно у А, а тогда регистратор обязан произвести регистрацию.
Разрешил ли в данном случае суд вопрос о правах и обязанностях Б? — Нет, такого вопроса суд не разрешал и такого рода спор он вообще в данном случае не рассматривал. Суд лишь исходил из перехода права собственности от Б к А как из некоторый посылки. Но исходить из чего-то не значит ещё разрешать вопрос о чём-то. Точно так же суд исходил, например, из закона, регулирующего регистрацию, действительности неоспоренного договора, подлинности документальных доказательств, верности судебного решения, из которого он взял вывод о наступлении события, и так далее. Все указанные вопросы третейский суд, как и любой иной суд на его месте, вовсе не разрешал. Просто потому что таких вопросов не существовало.
Теперь представим себе практически ту же ситуацию, но чуть иначе построенное решение суда.
Есть договор между А и Б, который указывает на переход права собственности на акции при наступлении определённого события. Есть выражение воли А считать эти акции своими. Но суд, вместо того, чтобы исходить из решения государственного суда, принятого с участием и А и Б, в котором указано, что событие, с которым связан переход права собственности от Б к А, имело место, взял и разрешил вопрос о наличии долга Б перед А, проделав ту же работу, которую сделал государственный суд в своём судебном акте, разрешая вопрос об возникновении такого долга как события.
Вот в таком случае третейский суд действительно занялся бы делом, которым заниматься не должен был. И хотя он по существу в своём выводе был бы прав, но его решение было бы неправильным, то есть вынесенным не по правилам. Отметим, что не всегда неправильное решение имеет неистинный ответ. Неправильное решение может содержать как истинный вывод, так и неистинный. Но решение само по себе останется неправильным.
В первом случае нельзя сказать, что суд разрешил вопрос о правах или обязанностях Б. Во втором из описанных случаях такое сказать можно. А из этого следует, что если в первом случае Б не имеет права на оспаривание решения третейского суда, то во втором случае он, согласно позиции КС РФ такое право получает на тех же основаниях, как и те субъекты, которые участвовали в процессе.
Нам могут возразить, что описанные два варианты суть одно и то же.
Не совсем.
Если в первом случае отмена преюдициального решения государственного суда, устанавливающего право собственности, должна будет повлечь новое рассмотрение уже вынесенного решения третейского суда, то во втором случае — нет. Другое дело, что отмены решения государственного суда может и не быть, но это обстоятельство, согласитесь, находится за пределами вообще рассмотрения третейским судом.
Правда, если строго исходить из той посылки, что решение третейского суда отличается от решения государственного суда именно тем, что не обладает нормативностью, то представление о том, что права Б в описанном выше случае вообще могут быть опорочены каким бы то ни было решением третейского суда, если Б не принимал участия в процессе, нельзя считать верным для любого Б. Во всяком случае если он не является одновременно и стороной третейской записи, которая устанавливает обязательность решения этого третейского суда для всех сторон такой записи. А вот если он был стороной третейской записи и взял на себя обязанность признания обязательности решения третейского суда, то вот в этом случае суд, изложив решение по второму варианту, действительно разрешил вопрос о правах и обязанностях Б, причём действительно изменил таковые.
Значит необходимо сделать вывод, что в том случае, когда субъект связан признанием компетенции третейского суда и третейский суд без участия этого субъекта (не забудьте о том, что стороны третейской записи не обязательно субъекты спора!) разрешил в своём решении вопрос о правах и обязанностях такого субъекта, субъект этот имеет право на защиту своих прав и свобод оспариванием решения третейского суда наравне с участниками гражданского судебного процесса в третейском суде.
И сформулированная ранее точка зрения о том, что третьи лица, не принимавшие участия в гражданском судебном процессе в третейском суде не имеют права на оспаривание третейского решения должна получить изъятие в виде изложенной только что оговорки.
Теперь остаётся разрешить вопрос о том, существует ли разрешение вопроса о правах и обязанностях в решении третейского суда по спору о признании права собственности вообще и на недвижимое имущество — в частности.
Одна из точек зрения, которую положили некоторые из властей России в основание гонений на третейские суды и сужения их компетенции, состоит в том, что право собственности есть право «абсолютное», в то время как вопрос об установлении обязательственных прав есть вопрос о правах. так сказать, «относительных». В данном случае абсолютное и относительное рассматривается, надо полагать, относительно неопределённого круга субъектов.
Ещё начиная с кандидатской диссертации О.С. Иоффе «Правоотношение по советскому гражданскому праву» членение прав на относительные и абсолютные потерпело сокрушительное поражение с точки зрения элементарной логики. Об этом бессмысленном членении писалось и здесь. И не один раз. Тем не менее, рассмотрим ситуацию с признанием права собственности на вещь третейским судом.
Самый иск о признании права собственности выглядит примерно таким образом: D требует защиты от F при некоторых обстоятельствах признать право собственности на объект β. Поскольку обращение с иском в суд есть всегда защита от нарушения прав или ущемления свобод субъекта или защита от угроз таких нарушений и ущемлений, то F должен быть именно таким нарушителем или ущемителем. Если F не нарушает в действительности прав либо не ущемляет свободы D или если от него не исходит соответствующей угрозы, в иске вне зависимости от всего прочего следует отказывать. При этом D должен нарушать или угрожать именно своими деяниями. Невозможна ситуация, когда при указанной конфигурации гражданского судебного процесса суд имел бы право защищать F от посягательства, скажем, не D, а W, если именно последний своими деяниями угрожает или нарушает.
В ситуации, когда вопрос права собственности на вещь рассматривает третейский суд, то своим решением, если не принимать во внимание любые дальнейшие события, на которые как раз третейский суд не имеет никакого влияния, нарушение прав или угроза такого нарушения в отношении участников соответствующего гражданского судебного процесса со стороны суда может состоять именно в том, что к ним оказывается применим принцип res judicata. Именно право на правильное рассмотрение дела в суде эти лица и могут защищать путём оспаривания решения третейского суда.
Те же, для кого решение третейского суда не имеет обязательной силы, никаким образом третейским судом не опорочиваются в своих правах и свободах. Иное означало бы, между прочим, признание нормативности решений третейских судов. Суждение третейского суда, что в споре между D и F вещь принадлежит как собственность D, ничего не говорит о том, что в споре между F и W, суд не признает эту же вещь собственностью W. Вполне возможна даже и ситуация, когда вообще оба решения будут истинными, ведь собственность может существовать не только как индивидуальная, но и как общая (не путайте только различение между частным и общественным!). Вообще говоря, само по себе вынесение третейским судом решения о принадлежности вещи как собственности некоторому субъекту никак не изменяет ни прав ни свобод всех иных субъектов, не изменяет и возможность осуществления ими таких прав. Оно может только создавать угрозу таким правам и свободам. Непосредственный же урон права и свободы указанных «посторонних» субъектов могут нарушиться или претерпеть ущерб исключительно из дальнейших действий субъектов, основанных на решении третейского суда. И только. Но такие действия, а лучше, точнее сказать — деяния носят волевой характер не третейского суда, а именно совершающих их субъектов. Это означает, что и в случае рассмотрения исков третейскими судами о праве собственности на вещи по сравнению с изложенной концепцией членения способов судебной защиты не меняется ничего.
Обобщая сказанное, с функциональной точки зрения можно прийти также к тому выводу, что такие способы защиты как
самостоятельный иск
и
оспаривание решение третейского суда
имеют вообще различные предметы защиты.
При самостоятельных исках защищаются материальные права и свободы, а при оспаривании — процессуальные или прямо следующие из них.
И если на вопрос суда — а его всегда следует задавать в самом начале, а не в середине и не в конце процесса! — что же вы защищаете, обращаясь сейчас в суд? последует ответ, что защищается путём оспаривания решения третейского суда материальное право или свобода, необходимо однозначно сделать вывод о том, что перед нами выбор неверного способа защиты. Вне всякой зависимости от иных обстоятельств дела.