В 19 лет, я имела удовольствие попасть в инфекционное отделение нашей больницы. История, как в том анекдоте, «Печенюшкой отравилась». В моем случае, предателем оказалась булка в студенческой столовой. После суток всевозможных отравленческих страданий стало понятно, что легче не становится. Оказалась я в больнице. Первые 2 дня, практически не помню. Дальше, стала понемногу приходить в себя и осматриваться.
Со мной в палате лежали две бабули. У обоих была рожа очень неприглядного вида на ногах. Обе не ходили. Так как ходячая в палате было только я, медсестра просила ходить на раздачу и приносить бабулям обеды и ужины. Бабулям это очень понравилось, потому что палата наша была в самом конце коридора (кстати, возле большой железной двери с надписью «НЕ ВХОДИТЬ. ОПАСНО», которая отделяла нас от крыла с больными туберкулезом), и порции им приходилось ждать довольно долго. Иногда, одна из них просили меня принести чай из общей кастрюльки, хотя чаем его назвать было сложно. Обычно, я делилась своим отборным "чифиром" из 3-х литровой банки, которую 3 раза в неделю передавали родители. Если разбавить его кипятком, можно было чаевать пару дней до новой передачи.
Больше всего мне запомнилось то, что эти две бабули были примерно одного возраста, но абсолютно разные и по характеру и внешне. Первая каждое утро и вечер делала гимнастику лежа, читала газету, разгадывала кроссворд. Мы быстро познакомились и коротали больничные вечера за разговорами и просмотром фильмов на моем планшете. Вторая была совсем другой. С нами почти не контактировала, а если и начинала, то только для того, чтобы выразить свое недовольство нашим неугодным поведением или чем-нибудь еще. Это была маленькая старушка. Внешне больше напоминала ветхую мумию. На вид ей было лет 200. Когда медсестра сказала, что ей 77, я была очень удивлена. Ну да Бог с ней, с благородной старостью и мылом.
Дело было в том, что она бесконечно ныла. Именно ныла. Канудила сутками как маленький ребенок, который слишком устал и уже ничего не хочет, а хочет, домой на ручки и спать. Бабуле на ручки и спать совсем не хотелось. Её мумифицированное сердце страдало от другого. Она безумно боялась всего на свете, что может пошатнуть ее хрустальное здоровье, особенно, радиации. Боялась до такой степени, что видела опасность везде. В лампочках, телефонах и любых других электроприборах. Помню какой поднялся крик, когда она увидела в моих руках планшет. Суть недовольства заключалась в том, чтобы я с со своей шайтан машиной к ней не приближалась. 2 раза в день она звонила по радиоактивному телефону дочери, повыносить мозг. В течении 20 минут бабуля держала телефон на почетном расстоянии от головы, чтобы не облучить мозг и глаза, разглагольствовала, что ей ничего не нравится, что ее плохо лечат и она так умрет здесь, давала ценные указания и отключала телефон. В те счастливые моменты, когда она спала, в палате наступал покой и умиротворение. Во все остальное время мы соседкой наслаждались звуками трелей из вздохов, стонов, жалоб и недовольств.
В память врезался один случай. В больнице, тем, кто попал с отравлением, назначался диетический стол – это миска бульона с кусочком петрушки и несколькими рисинками. Если очень повезет, то там окажется кусочек картошки микроскопических размеров, на второе была каша на воде. Как вы уже, полагаю, поняли, у меня была диета. А у моих бабулей – нет. И вот сидим мы – три полуграции в палате. Я ем пшеничную кашу на воде и запиваю ее бульоном-супом, а сама мечтаю, что после обхода налью чаю и буду смаковать припрятанный кусочек булочки гаты в тумбочке (переданная контрабанда от мамы). И вот наша мумия, как плохая скрипка в неумелых руках, затянула свою любимую мелодию: «каша не соленая, огурец не хрустит, мясо не дожарили». На минуточку, мне 19, в больнице, равно, на диете уже 7 дней, быстро иду на поправку и простите, хочу не просто кушать, а прямо жрать. И вот, под скрипучее нытье соседки по палате, лениво ковыряю безвкусную кашу и в голове моей рождаются чудные образы. Будто я вилкой угрожаю бабке, отбираю у нее кусок вожделенной и так, вкусно пахнущей на всю палату, курицы и начинаю с причмокиванием, считай животным рычанием его уничтожать. Образ этот родился так неожиданно, а картинка в голове нарисовалась настолько четкая, что осознав комичность ситуации, я ни с того не с сего так расхохоталась, что подавилась своей треклятой кашей. Уж лучше умереть подавившись кусочком жаренной курицы, нежели безвкусной серо-коричневой крупой.
Кстати, однажды, повар на раздаче с грустью посмотрела на мои впалые щеки (за пару недель в результате отравления и диетического стола я похудела почти на 10кг) и припрятала мне в кашу… нет не мясо, но подливки с этого самого мяса с кусочками лука. Сказать, что я была рада, ничего не сказать. Я готова была руки целовать этой прекрасной женщине. В тот момент, она для меня была как для алкаша продавщица, отпускающая в долг – королева, императрица и богиня.
Бабулю-мумию перевели в терапевтическое отделение за пару дней до моей выписки. Помогать переезжать пришла ее дочь. На вид ей было лет 50-55. Выглядела она очень уставшей и грузной женщиной, бабуля беспрерывно читала ей нотации, что, мол, это не так сделала, а это потом надо взять и вообще она-дочь, ничего не понимает и все делает нет так, как нужно. "Не было и не будет с тебя толку" - причитала бабуля, собирая вещи для переезда. Дочь молча слушала и кивала головой, втягивая шею как 6-ти летняя провинившаяся девочка. Я украдкой, но с большим интересом наблюдала за ними.
Когда переезд был окончен и в палате мы остались вдвоем, моя соседка дама-позитивчик сказала, что думает, что бабуле-мумии осталось не долго. Мне так не показалось, у меня было четкое ощущение, что сначала она доест свою дочь, а потом, может быть, когда кончатся доноры, и сама превратится в пыль.