А. В. Фрибус, С. П. Грушин
Чумыш-Перекат — новый грунтовый могильник, который исследуется совместной экспедицией Кемеровского ГУ и Алтайского ГУ с 2014 г. Памятник содержит материалы позднего неолита, эпохи бронзы, раннего железного века, средневековья. К неолитической эпохе отнесено 11 погребений, которые имеют много общего с материалами хорошо известных могильников лесостепного и предгорного Алтая: Большой Мыс/Иткуль, Усть-Иша, Тузовские бугры, Фирсово XI, Новоалтайск-Развилка и др. Погребение № 13 выделялось относительным богатством сопроводительного набора (каменный нож, отщеп, костяное острие, украшения) и особой погребальной конструкцией, в которой были использованы ветки деревьев. В статье рассматривается комплекс предметов, расположенных в области таза и бедренных костей погребенного — оторочка пояса или края одежды из 33 просверленных зубов канисовых, две пястно-запястные кости (пряжки) довольно крупной птицы и костяное изделие. Даются различные интерпретации данного комплекса в связи с реконструкцией отдельных элементов древнего костюма. Центральное место в этом наряде занимали закрепленные у правого бедра погребенного длинные маховые перья птицы. Образ птицы занимает особое место в мифологии и верованиях многих сибирских народов и играл важную роль в оформлении шаманского костюма и ритуальных практиках. Традиция использования частей крыльев птиц для оформления неолитического костюма зафиксирована впервые, что может указывать на особый статус погребенного.
Неолитическая эпоха на юге Западной Сибири по-прежнему является одной из наименее изученных и часто дискуссионных тем. В первую очередь это связано со спецификой источниковой базы. Грунтовые неолитические могильники здесь — редкая находка, а планомерные их поиски пока не увенчались успехом. Большинство известных сегодня памятников — случайные открытия, связанные с процессами антропогенного или естественного разрушения погребений. Поэтому находки любых новых погребальных неолитических памятников вызывают
неизменный исследовательский интерес.
До настоящего времени в лесостепном Алтае и в северных предгорьях Горного Алтая было известно 16 погребальных памятников, которые соотносятся с эпохой неолита. Иногда это одиночные могилы, иногда — довольно большие (по меркам эпохи) некрополи, которые насчитывают до двух десятков могил. На общем фоне по количеству погребений выделяются два памятника — Большой Мыс/Иткуль (17 погр.) и Тузовские Бугры (21 погр.), а среди могильников предгорий — Усть-Иша (11 погр.). Исключительное положение занимает погребение в пещере Каминная — первое достоверно неолитическое погребение доафанасьевского времени на северо-западе Горного Алтая.
В 2012 г. на северо-востоке Алтайского края, в предгорьях Салаирского кряжа, С. П. Грушиным открыт грунтовый могильник, который содержал новые неолитические материалы. Памятник располагается на правом высоком берегу р. Чумыш и содержит разновременные материалы — от неолита до эпохи средневековья. В настоящее время здесь исследовано 11 погребений, которые могут быть отнесены к раннему комплексу (поздний неолит/энеолит). Они характеризуются набором признаков, которые позволяют сопоставить их с известными могильниками лесостепного и предгорного Алтая. Большинство погребений — индивидуальные, в одном случае (№ 8) — парное, в двух случаях (№ 1, 2 и № 6, 7) могилы детей были устроены рядом с погребениями взрослых. Захоронения производили в неглубоких ямах. Положение погребенных — вытянуто на спине, руки уложены на таз, ноги «стянуты в коленях». Ориентировка — на СВ, головой вниз по течению р. Чумыш (обычно при использовании местного ориентира погребенные уложены ногами вниз по течению реки). Фиксируются случаи вторичных захоронений (№ 8, 12). Инвентарь в большинстве могил отсутствует либо немногочислен и представлен орудиями из камня и кости.
Из общего стереотипа выделяется погр. 13, которое отличалось относительным богатством сопроводительного набора и своеобразной конструкцией. В могиле был похоронен подросток 10,5–11,5 л. (пол не определен)2. Положение и ориентировка погребенного типичны — вытянуто на спине, головой на СВ, могила вписана в ряд. Инвентарь: кремневый нож, костяное изделие, отщеп. Украшения — «пояс» из зубов животных, резец бобра, каменная подвеска с насечками, небольшая фигурка-рыбка из перламутра. По периметру погребения зафиксированы фрагменты дерева, вероятно, остатки вертикально установленных шестов или веток, являвшихся элементами погребальной конструкции. Полученные материалы представляют интерес для реконструкции некоторых деталей древнего костюма.
В настоящей работе внимание сосредоточено лишь на одном элементе — комплексе предметов, обнаруженных в области таза и бедренных костей. Здесь горизонтальной линией располагались 33 зуба волка или собаки. Зубы принадлежали 2–3 особям, имели подработку и отверстия для подвешивания в корневых отделах. Над головкой правой бедренной кости зафиксированы двепястно-запястные кости птицы (так называемые пряжки), длина которых in situ составляла 10 см. Сохранность костей плохая, удалось извлечь лишь фрагменты. В одном случае этот несколько обломков трубчатых костей и сустав со следами сверления, в другом — сильно фрагментированные трубчатые кости. Обе кости идентичны и принадлежали одной и той же особи. Определить видовую принадлежность по сохранившимся фрагментам затруднительно, судя
по размерам, кости принадлежали довольно крупной птице. К пряжке у птиц крепятся самые длинные в составе крыла маховые перья, имеющие, как правило, яркую окраску (так называемые первостепенные или маховые 1-го порядка). Таким образом, можно предполагать, что у правого бедра погребенного были размещены окончания двух крыльев с богатым оперением.
Находки костей птиц в неолитических погребениях Верхнего Приобья и сопредельных территорий немногочисленны. Это отполированная кость из погр. 3 могильника Заречное (Зах 2003: 67–68); две кости происходят из погр. 2 могильника Новоалтайск-Развилка; подобные находки представлены в погребении из Нижне-тыткескенской пещеры 1, которое Ю. Ф. Кирюшин относит к большемысской культуре. В могильнике Новоалтайск-Развилка также зафиксирован миниатюрный игольник, изготовленный из лучевой кости птицы (по предположению авторов — крупной утки), который был украшен резным орнаментом в виде сетки (Кирюшин и др. 2006: 55, рис. 3, 3). Цилиндрические пронизки, выполненные из трубчатых костей птицы, найдены В. И. Молодиным в парном погребении могильника Большой Мыс/Иткуль.
Образ птицы присутствует и в предметах мелкой пластики из неолитических погребений: фрагментированное скульптурное изображение из Усть-Алейки; две костяные фигурки из Яйского могильника; небольшое скульптурное изображение из разрушенного погребения Трекино; скульптурная фигурка из могильника Лебеди II; стилизованная фигурка из Крутихи 5, погр. 1. Изображения могут быть как стилизованными, так и реалистичными, передают образ боровой и водоплавающей птицы. В некоторых случаях фигурки имеют вертикальные сквозные отверстия для подвешивания. Изредка изображения птицы встречаются на керамике поселений. Орнитоморфные образы в орнаментальной графике населения Западной Сибири эпохи
энеолита и бронзы проанализированы В. В. Бобровым. В эпоху
бронзы образ птицы получает дальнейшее развитие в искусстве и погребальной практике — орнитоморфные персонажи Каракола (Кубарев 2009), птицы на самусьской керамике (Есин 2009) или находки черепов журавлей в окуневских погребениях.
Зубы канисовых со сверлением являются одним из главных элементов в комплексе рассматриваемых предметов. Подобные находки представлены во многих неолитических могильниках рассматриваемого региона, в качестве подвесок использовали зубы волка, лисицы, медведя, кабана, барсука, сурка, лося, марала, костяные и перламутровые нашивки различных форм, створки раковин моллюсков. Часто элементы декора комбинировались, иногда украшения нашивали внахлест, составляя своеобразные декоративные ленты. Нашивки и подвески, как правило,
тяготеют к определенным зонам: горизонтальные ряды в районе таза или чуть ниже тазовых костей, в районе груди, вертикальные ряды вдоль позвоночника, отдельные скопления в области шеи, груди, черепа, запястий, коленей. По мере накопления материала стало очевидно, что все это — элементы декора одежды, появились аргументированные реконструкции неолитического костюма.
Реконструкция, предложенная В. В. Бобровым, основывается на анализе материалов погр. 6 и 7 могильника Лебеди II в Кузнецкой котловине. Наряд женщины представлял собой удлиненную нераспашную куртку. Украшения располагались горизонтальной линией на поясе, по краю подола, в районе коленей, отдельные нашивки присутствовали в районе стоп (на обуви) и рукавах. Мужской костюм реконструируется как удлиненная распашная куртка, борт которой украшен вертикальным рядом нашивок из зубов животных. На графической реконструкции представлен пояс, который маркируют расположенные в этом районе три резца бобра. Анализируя размещение украшений в парном погребении могильника Большой Мыс/Иткуль, В. И. Молодин пришел к выводу, что мужчина и женщина, захороненные в нем, были одеты в одинакового кроя нераспашные куртки длиной ниже пояса. Украшения были нашиты горизонтальной линией в районе груди, пояса курток были декорированы тройным рядом капле-
видных подвесок, которые нашивались внахлест, напоминая чешую. В женском костюме на поясе также присутствовали резцы сурка. Подолы курток были декорированы широким поясом нашивок аналогично поясу. В обоих случаях с помощью пронизок, каплевидных подвесок и перламутровых нашивок из озерных раковин были оторочены рукава. В. И. Молодин отмечал особую близость в системе расположения украшений с погр. 6 могильника Лебеди II. Реконструкция неолитического костюма, предложенная Н. Ю. Кунгуровой, основана на анализе погребений могильника Солонцы 5 в предгорьях Алтая, с привлечением материалов Усть-Иши, Большого Мыса/Иткуля, пещеры Каминная, Фирсово XI и др. Автору удалось выделить особенности украшений одежды для разных половозрастных категорий, по отдельным элементам костюма прослежены этнографические параллели. Для женского костюма, по ее мнению,
характерны устойчивые комбинации нашивок в виде горизонтальных полос в районе грудной клетки, коленных суставов и в верхней части бедренных костей, ниже таза. У взрослых женщин к этой комбинации добавляются орнаментальные ленты в районе пояса. Мужские погребения не демонстрируют устойчивой системы. В погр. 1 нашивки образуют неполные ряды, пересекающие грудь, зафиксированы скопления в районе таза и ниже. В погр. 7 украшения располагались широкими лентами: на поясе, продольная лента от плеча к колену, полоса-оторочка задней
части подола, лента на левом рукаве, подвески из зубов животных вдоль рук и бедер. В остальных трех мужских погребениях украшения были более скромными и не образовывали четко прослеживаемых комбинаций.
Принципиальным является вопрос, что представляют собой горизонтальные линии подвесок, располагавшиеся в районе таза: орнаментальные линии нашивок на самой одежде или самостоятельный элемент костюма — пояс. Из текста В. И. Молодина следует, что это именно украшения куртки, хотя Н. Ю. Кунгурова со ссылкой на эту работу говорит о поясах. Из ее анализа погребений Солонцы 5 однозначный вывод о наличии поясов как отдельных элементов костюма сделать также сложно. В погр. 7 могильника Лебеди II пояс реконструируется, однако какие-либо нашивки на нем отсутствуют. Наличие поясного ремня как отдельного элемента костюма допускает С. В. Маркин для погребения в пещере Каминная. Это предположение сделано на основании находки миниатюрной «пряжки» — костяной пластинки плоско-выпуклого сече-
ния. Однако ее малые размеры и отсутствие отверстия заставляют автора констатировать, что «реконструировать поясную одежду женщины не представляется возможным».
Последний элемент, который, по всей видимости, относится к рассматриваемому комплексу — костяное изделие, выполненное из расколотого диафиза кости животного. Длина изделия — 18,2 см, максимальная ширина — 4,5 см. Один конец заострен, второй имеет оформленный уступ. Предмет располагался ниже тазовых костей, наклонно, между бедрами, приостренная его часть находилась под правой бедренной костью, из чего можно заключить, что он был помещен
за спиной погребенного. По общему абрису и пропорциям предмет напоминает обойму вкладышевого орудия (кинжала). Однако следы пазов и самих вкладышей отсутствуют. Аналогии подобным изделиям известны по материалам раскопок А. П. Окладникова и М. М. Герасимова на Фофановском могильнике в Забайкалье. Они определяются как «костяные острия» без уточнения функционального предназначения. Стоит отметить, что авторы причисляют к этой категории изделия различных форм. Таким образом, можно условно назвать предмет, найденный на Чумыше-Перекате, костяным кинжалом (?) или острием.
Существует несколько вариантов интерпретации данного комплекса. На первый взгляд, взаимосвязанное расположение предметов, отверстия для подвешивания позволяют предполагать наличие отдельного элемента костюма — поясного ремня. Это могла быть функциональная вещь, украшенная подвесками из зубов животных и перьями птиц, которой, если допустить наличие рукояти, например деревянной, фиксировался костяной кинжал. Определенные сомнения вызывает то, что все предметы, кроме костей птицы, расположены не в области талии, а ниже тазовых костей, практически на бедрах. Второй вариант основывается на том, что подвески концентрировались под тазом в основном с левой стороны, располагаясь по верхней кромке, ниже уровня костяного изделия. Теоретически можно предположить, что они могли относиться к декору чехла костяного
изделия или «ремня», с помощью которого он мог носиться или был закреплен на одежде. Наконец, третий вариант предполагает, что все элементы находятся в одной зоне, но не связаны друг с другом. В этом случае перья крепились к нижнему краю короткой куртки или на поясе в районе правого бедра, подол украшали подвески из зубов животных, костяной предмет уложен отдельно сзади между бедрами погребенного. В пользу этого предположения говорит тот факт, что зона расположения подвесок (на бедрах, ниже таза) практически полностью совпадает с зонами, выделенными В. И. Молодиным в Иткульском могильнике и Н. Ю. Кунгуровой на Солонцах 5.
Такая трактовка представляется наименее противоречивой. Что касается остальныхукрашений, то резец бобра, располагавшийся в правой части грудного отдела, могслужить застежкой (в таком случае куртка была распашной); перламутровая фигурка-рыбка вероятнее всего является подвеской-амулетом, а каменная подвеска, найденная в области черепа, могла украшать головной убор.
Вне зависимости от того, каким образом интерпретировать весь комплекс
в целом, длинные маховые перья, безусловно, занимали в нем центральное место. Обращаясь к семантике образа птицы, большинство исследователей отмечают сложный комплексный характер этого персонажа в системе мировоззренческих представлений населения лесной зоны Евразии в эпоху неолита — энеолита. Суммируя точки зрения, можно выделить несколько смысловых рядов, в которых образ птицы играет ключевую роль.
Первое — птица-демиург, выступающая в качестве главного персонажа космогонического мифа (миф о ныряющей птице). Этот широко распространенный сюжет подробно проанализирован В. В. Напольских. Фабула его сводится к тому, что на дно первичного океана за землей ныряют разные птицы (в наиболее распространенном варианте — водоплавающие), но безрезультатно; последней ныряет самая маленькая из них и именно ей удается достичь дна и принести песчинку, из которой возникает суша. Зарождение этой мифологемы автор относит
к эпохе палеолита.
Второе — универсальный комплекс представлений о птице как воплощении души. В архаичной структуре Вселенной, которая реализована в идее Мирового древа (древа жизни), птицам отводится место в верхнем регистре, на его вершине. Кроме того, с помощью птицы душа может перемещаться из Верхнего мира в Средний, мир людей, где она обретает новую сущность.
Третье — образ птицы мог воплощать тотемистические представления. Определенные свидетельства того, что различные виды птиц почитались в качестве первопредков-тотемов отдельных родов и родовых групп, известны в этнографии палеоазиатских и финно-угорских народов.
И наконец, последнее. Трудно переоценивать ту роль, которую играл образ
птицы в оформлении шаманского костюма и ритуальных шаманских практиках сибирских народов по данным этнографии. Практически все исследователи, обращавшиеся к анализу шаманского костюма, отмечали, что наряд шамана наделяет его новым магическим телом в образе животного. Чаще всего ритуальная одежда воспроизводит образ птицы, оленя и медведя. Автор классической работы по истории сибирского шаманского костюма Е. Д. Прокофьева считала, что любой шаманский костюм в основе своей имеет образ птицы, и тип этот наиболее древний. Позднее появляются комбинированные вариации, когда в одном наряде сочетается несколько образов, например птицы и лося, но доминирующей все равно остается символика птицы, формирующая саму структуру шаманского одеяния. По ее мнению, образ птицы наиболее полно отражен
в шаманской одежде северных и южных алтайцев, хакасов, тувинцев, тофаларов, а также монголов и бурят, живущих на территории, примыкающей с юга к Алтаю.
Структура костюма и семантика его отдельных элементов действительно тесно связаны с орнитоморфной символикой. С помощью различных материалов на рукавах шаманской куртки изображаются различные элементы крыла. Железные нашивки имитируют отдельные кости крыла и суставы. У якутских шаманов наряд представлял собой целый скелет птицы, сделанный из железа. С помощью меховых полосок показывается птичий пух. Бахрома и кожаные жгуты различной длины, трубчатые подвески имитируют короткие и длинные перья. Е. Д. Прокофьева отмечает случай, зафиксированный у якутов, когда на рукавах были подвешены основания (цилиндрики) птичьих перьев. Точно также обшивается бахромой и лентами различной длины и подол, что в целом придает шаманскому кафтану орнитоморфный облик.
Кроме имитаций, шаманский костюм мог включать также и сами шкурки
зверей и птиц или их отдельные части (когти, клювы, крылья, перья). Так, например, у алтайцев зафиксированы «ошейники», украшенные бахромой из перьев черных и коричневых сов. Головной убор украшали перьями лебедя, орла, совы, известны экземпляры, украшенные хвостовым оперением филина. Телеутские и алтайские шаманы делали свой колпак из шкуры (чучела) коричневой совы, оставляя крылья, а иногда и голову для украшения, а под мышками на куртку пришивались крылья от той же птицы. У монгольского шамана крылья птицы пришивались к костюму сзади в области плеч. У хакасов (качинцев) к поясу шамана подвязывали с боков два птичьих крыла и несколько высушенных птичьих лап с когтями. Фигурки птиц, которые служили подвесками, изображающими
духов-помощников шамана, чаще всего изображают орла, филина, журавля, гагару, утку, гуся, кукушку. Основное предназначение шаманского костюма, воплощающего образ птицы, очевидно — такой наряд наделяет своего обладателя способностью совершать полеты, перемещаться в потусторонний мир.
Идея ирреального полета развивается и во время самих камланий. Раздобыв магическое перо, шаман во время обряда с помощью танца и движений рук воспроизводит полет птиц, имитирует их голоса и пение.
А. Ф. Анисимов приводит интересные сведения о роли птиц в шаманских обрядах из этнографии эвенков. По их представлениям одним из самых хитрых духов-помощников шамана (харги и марги) является гусь. При изгнании болезни он засовывает нос в желудок больного и ловит клювом духа — причину болезни. При этом если дух вырывается, по совету харги шаман обмахивает больное место орлиными перьями. Из этого следует, что образ птицы и ее отдельные атрибуты (крылья, когти, перья) могут выступать не только элементами костюма, но и приспособлениями, которые используются во время камланий. Особая роль, которая
отведена птице в шаманских ритуалах, иногда объясняется представлениями многих сибирских народов о том, что прародителем всех шаманов является орел.
Безусловно, было бы определенным упрощением интерпретировать рассматриваемый комплекс исключительно в русле параллелей из этнографии, учитывая тот факт, что в ней похоронен подросток. Тем не
менее, архаичность и консервативность шаманских представлений и культов, зафиксированная у многих сибирских народов, заставляет отнестись к обнаруженным аналогиям с определенным вниманием. Впервые в неолитических материалах зафиксирована традиция использования перьев птиц для оформления костюма. На неординарность данного погребения, особый статус человека, захороненного в нем, указывает и еще одно обстоятельство. Из 11 неолитических могил, исследованных на Чумыше, лишь в двух случаях были обнаружены сопроводительные наборы более 1–2 предметов и украшения. Вторая такая могила (№ 27) содержала комплекс каменных и костяных предметов под головой погребенного, единичные подвески из зубов сурка, лисицы и лося, а также «кинжал-жезл», изготовленный из ребра крупного копытного, который венчает изображение лосиной головы.