(из книги «На картах не значится»)
Нельзя сказать, что крысы в Орловке были какими-нибудь особенными. Они не отличались ни особо крупными размерами (в Черниговском училище, на овощном складе, я видел крыс, величине которых позавидовал бы и иной кот!), ни каким-нибудь своим запредельным количеством (однажды в Миллерово меня занесло в зернохранилище после того, как в нём протравили крыс – так там весь пол, как ковром, был устлан серо-коричневыми тушками). Крысы в Орловке просто БЫЛИ. Они жили вместе с нами в наших домах, и с этим фактом, воленс-неволенс, приходилось считаться.
Крысы в Орловке обитали в подвалах и, естественно, что ближе всего общаться с ними приходилось жителям первых этажей.
Наша холостяцкая квартира, напомню, также находилась на первом этаже, и мы вступили в контакт с длиннохвостыми грызунами с первых дней нашего проживания в ней.
Крысы попадали в нашу квартиру через дыры в деревянном полу, которые они прогрызали с удивительной быстротой. Во время ремонта квартиры мы тщательно заделали все старые норы, но в первую же ночь на новом месте, мы были разбужены громким хрустом, доносящимся откуда-то из-под пола. А наутро за шкафом мы обнаружили в половых досках свежевыгрызенное круглое отверстие. Дыру заделали, но на следующий день за диваном появилась другая. Заделали и её. Крысам понадобилась ещё всего одна ночь, чтобы прогрызть третью. Мы поняли, что надо менять тактику.
Мы прекратили заделывать дыры и стали ставить крысоловки. Мы специально съездили за ними в Белогорск и, привезя пять штук, расставили их во всех трёх комнатах, на кухне и в коридоре. Однако затея не увенчалась успехом – крысы игнорировали наши охотничьи приспособления. За всё время использования нами крысоловок в них попало от силы две или три крысы. Я полагаю, самые глупые. Умные грызуны спокойно обходили наши ловушки. Крысы искали еду. Они прогрызли наш кухонный стол, где обычно лежало печенье, они прогрызли наши тумбочки, где можно было поживиться какими-нибудь конфетами или сухофруктами, они прогрызли даже наши, стоявшие на шкафу, чемоданы, где хранился получаемый нами по «реактивному» пайку шоколад. Шоколад крысы особенно любили. Но в крысоловки они не шли даже за шоколадом. В общем, затея с ловушками с треском провалилась.
Тогда мы попытались крыс травить. Но эти хитрые бестии отказывались жрать отравленные приманки, а продолжали жрать печенье, сухофрукты и шоколад. Я, кстати, на их месте поступил бы точно так же. Ещё чего – лопать всякую гадость, когда в квартире полно экологически чистых продуктов! Таким образом, затея с отравой также не выгорела.
И тогда мы вспомнили, что мы – тоже животные. Что по природе мы – хищники, причём хищники крупные. И мы стали охотиться на крыс вживую.
Тактика этой охоты была такова. В каждом помещении была оставлена в полу только одна крысиная дыра. Причём та, что находилась в доступном месте. Приманка – а это обычно был кусочек шоколада, завёрнутый в фольгу, – размещалась в точке, максимально удалённой от норы. Услышав – а дело чаще всего происходило ночью – что крыса шуршит фольгой, мы вскакивали и быстро затыкали дыру. Крыса оказывалась в ловушке. После этого мы, уже не спеша, включив свет и надев меховые лётные перчатки, которые крысы не могли прокусить, начинали охоту на грызуна. Здесь были важны знание крысиных повадок и быстрота реакции. Крыса никогда не паниковала и не металась по помещению. Она затаивалась за каким-нибудь предметом и ждала до последнего. Заметив, где спряталась крыса, мы осторожно занимали удобную для атаки позицию и, резко отодвинув предмет в сторону, хватали крысу рукой. Пойманная крыса отчаянно пищала и пыталась прокусить перчатку. Но тщетно. Грызуна тут же наскоро судили военно-полевым судом и неизменно – по законам военного времени – приговаривали к высшей мере наказания. После этого крыса каким-либо способом умерщвлялась и выкидывалась через форточку на улицу, на радость орловским котам. Спустя пару недель мы «насобачились» в охоте до такой степени, что ловля крыс стала для нас совершенно рутинным занятием и каждый подобный эпизод занимал по времени от силы три-пять минут. Месяца за два мы заставили крыс поверить в то, что шутки с нами плохи, что мы – опасные хищники, и совершенно отвадили грызунов заходить на нашу территорию. Так что визиты крыс стали в нашей квартире делом редким и, я так понимаю, случайным.
Совсем по-другому складывались мои взаимоотношения с крысами в квартире, которую я получил после женитьбы.
Наша с женой квартира располагалась на третьем этаже, и крысы проникали в неё по коммуникационной шахте, где пролегали водопроводные трубы. Шахта эта проходила за одной из стенок кухни, как раз за мойкой. Прогрызать крысам ничего не пришлось, так как в стенке шахты уже имелось отверстие размером примерно со школьную тетрадь. Замуровать это отверстие я никак не мог, поскольку по прихоти какого-то безвестного строителя, какого-то особо хитроумного «янычара», кран, перекрывающий воду в нашу квартиру, находился внутри этой шахты, как раз за упомянутым отверстием. Поэтому крысы совершенно спокойно приходили по шахте в нашу квартиру и, проникнув под мойку, где стояло помойное ведро, устраивали в этом ведре свои шумные пиры. А в тех случаях, когда в ведре было пусто, они в поисках съестного начинали шастать по всей кухне.
Жена моя крыс не любит. Особенно она не любит, когда крысы решают помочь ей в её кухонных хлопотах. И я её прекрасно понимаю. Я сам периодически вздрагивал, когда, включив вечером свет на кухне, обнаруживал нагло сидящего на обеденном столе хвостатого грызуна. Да, я признаюсь – я вздрагивал, несмотря на мои железобетонные нервы лётчика-истребителя. Что тогда говорить о реакции на подобные неожиданные встречи молодой хрупкой женщины. Разумеется, реакция эта была по-женски гораздо более непосредственной и эмоциональной, включая традиционный для таких случаев женский визг и метание вслед грызуну разнообразной кухонной посуды. Не будем лукавить, не всем хозяйкам по душе такие эмоциональные встряски. Но моя жена – мудрая женщина и она не стала ставить передо мной заведомо неразрешимых дилемм типа: «Или я – или они!». Она просто попросила меня принять меры.
Задача была непростой. Заделать отверстие, как вы понимаете, я не мог. Применить старый, испытанный в холостяцкой квартире, метод «живой охоты» было также невозможно из-за труднодоступности крысиного хода. Крысоловки и отравленные приманки, как я уже знал, ощутимого результата тоже не приносят.
Существует очень древняя и очень многословная мудрость, суть которой сводится к достаточно короткой мысли о том, что брак есть не что иное, как система взаимных компромиссов. Сейчас этот старый принцип, вновь став популярным, усиленно пропагандируется различными семейными психологами, более того, он с успехом применяется в международной политике, приводя к успешному разрешению различных конфликтов и в итоге – к мирному сосуществованию стран с разным государственным устройством и с совершенно различными политическими системами. И я решил попробовать претворить этот принцип в жизнь в нашей отдельно взятой однокомнатной квартире.
Первым делом, я перестал выносить мусорное ведро с вечера и стал делать это утром.
Во-вторых, я поставил на дверцу шкафчика под мойкой щеколду, сделав этот шкафчик запираемым снаружи.
В-третьих, я проинструктировал жену.
И результаты не замедлили сказаться.
Оставляемое на ночь мусорное ведро теперь всегда гарантировало крысам наличие некоего минимального продуктового набора, что делало их перемещения по остальной территории кухни попросту излишними. И действительно, зачем выходить на открытое пространство, на свет, подвергая себя риску оглохнуть от женского визга или даже, чего доброго, получить твёрдой фарфоровой чашкой по голове, когда тут, под раковиной, в темноте и в безопасности, всегда есть чем поживиться. Щеколда же на дверце шкафчика только дополняла наличие под мойкой мусорного ведра – она избавляла нас от излишне любопытных или, наоборот, от невнимательных грызунов.
Таким образом, необходимый компромисс был достигнут: крысы довольствовались предложенным им продуктовым набором и больше не бегали по всей кухне, а жена, прежде чем выкинуть что-либо в мусорное ведро, всегда вежливо стучалась в маленькую дверцу под мойкой, после чего, выждав пару секунд, откидывала щеколду и уже совершенно спокойно, не опасаясь нос к носу столкнуться с зазевавшимся грызуном, отворяла створку шкафчика.
В общем, как я уже говорил, крысы в Орловке не доставляли нам каких-либо больших хлопот, не говоря уже о том, чтобы отравлять нам жизнь. Наоборот, они показали себя вполне разумными, я бы даже сказал – цивилизованными существами, с которыми можно было вполне договориться и которые охотно шли на компромисс.
И ещё в тему.
После развала Советского Союза новоявленные независимые республики принялись спешно формировать свои независимые вооружённые силы. А дабы эти вооружённые силы были лояльными к новоиспеченным президентам и правительствам, их – в смысле, вооружённые силы – обязали присягать на верность этим самым правительствам и президентам. Огромное количество офицеров, полагая, что присягают не президентам и правительствам, а своему народу, а потому присягать можно не более одного раза в жизни, отказалось от этой унизительной процедуры. И жестоко поплатилось за это. Они тут же превратились в изгоев. Их увольняли из армии без пенсии и пособий; их выселяли из квартир, невзирая на наличие семей; их жён выгоняли с работы; их детей вышвыривали из детских садов. Порой дело доходило даже до физических расправ. Из независимых республик началось повальное бегство русского офицерства.
Но, как водится, палка оказалась о двух концах. Массовый исход офицеров породил в частях и подразделениях национальных вооружённых сил острый кадровый голод. Уезжали ведь самые грамотные, опытные, а на их место приходили местные недоучки, умеющие много говорить, но ничего не умеющие делать. И это – в лучшем случае. А чаще на опустевшее место вообще некого было ставить.
И тогда национальные правительства бросили клич. Они обратились к своим соплеменникам в Российских Вооружённых силах с призывом возвратиться на родину, обещая им за это деньги, должности, звания и прочие манны небесные. И, надо сказать, многие соплеменники откликнулись на этот призыв!
Таким образом, в 92-93-м годах из Российских Вооружённых сил начался отток армян, таджиков, украинцев, узбеков, азербайджанцев и представителей прочих национальностей, ещё столь недавно составлявших дружную семью советских народов.
Впрочем, отток этот был неравномерным. В нём наблюдалась определённая закономерность: национальные чувства пробуждались тем быстрее и сильнее, чем дальше от благ цивилизации служил новоявленный нацмен. И наоборот, из центральных военных округов, из гарнизонов, размещённых вблизи крупных городов, отток этот был минимален. Я уже не говорю про зарубежье, и, тем более, про Западную группу войск, расквартированную в Германии. Я в те годы как раз служил в ЗГВ, и я не знаю ни одного офицера, который бы, бросив богатые немецкие магазины, устремился в родную его сердцу, но нищую Грузию или Туркмению. Нет! Одного всё-таки знаю! Но это как раз то самое исключение, которое как раз и подтверждает правило: офицеру этому – подполковнику – на его исторической родине, в Молдавии, была предложена сразу генеральская должность и шикарная квартира в центре Кишинёва!
В Орловке, как в гарнизоне очень дальнем и очень глухом, национальные чувства, казалось бы, должны были взыграть, как говорится, с неистовой силой. Но, как ни странно, этого не случилось. Из нескольких десятков представителей так называемых нетитульных наций из Орловки сбежало лишь несколько человек: трое или четверо представителей наземного состава и двое лётчиков – подполковник Терлюк и майор Пидружняк. Оба они отправились на «рідну Україну».
О дальнейшей судьбе Пидружняка я ничего не знаю, а вот о Терлюке некоторые сведения с днепровских берегов до нас дошли.
В Орловке подполковник Терлюк отличался своей просто-таки патологической нелюбовью к замполитам. Иначе как «комиссарское семя» он их никогда и не называл. При этом он кривил свои полные губы и, если находился вне помещения, норовил презрительно сплюнуть себе под ноги. Но на исторической родине подполковнику была предложена «вкусная» должность начальника политуправления воздушной армии, и Терлюк с готовностью, если не сказать – с радостью, согласился, примерив таким образом на себя ещё совсем недавно столь ненавистный ему замполитский мундир.
Новоявленный замполит, как это часто случается с неофитами, старался быть «ортодоксальнее ортодоксов» и лез из кожи вон, дабы продемонстрировать всем окружающим (и, главное, начальству!) свой пылкий патриотизм. То он требовал от подчинённых отработки служебной документации исключительно на «рідной мове». То предлагал начинать все построения в частях с поднятия жовто-блакитного стяга и хорового исполнения личным составом «Ще не вмерла Україна». А когда министром обороны Украины был издан приказ о переходе украинской армии на ношение формы одежды с национальной символикой, Терлюк первым где-то изыскал для себя кокарду с трезубцем и стал активно ездить по частям и гарнизонам, беспощадно карая «за грубое нарушение формы одежды» всех встречных и поперечных, ещё не успевших сменить свои старые краснозвёздные кокарды.
Но это всё так, к слову.
Я полагаю, что достаточно полно и подробно написал о том, как «развлекали» жителей Орловки так называемые внешние факторы, начиная от транспорта и погоды и заканчивая коммунальными трудностями и крысами.