Ну, конечно! Как же я сразу его не узнала? Это же он — знаменитый нападающий Грозненской футбольной команды, лицо которого постоянно мелькало на экране в выпусках спортивных новостей. Молодой, лет 27-28, не больше. Почему-то я его представляла довольно нахальным типом, но он оказался весьма галантным молодым человеком. Он встал и, подойдя ко мне, поцеловал мне руку. Роста он был чуть выше среднего, хорошо сложён и лицо у него было очень приятное. Всё-таки нельзя будить людей так рано. Спросонья они могут произвести неверное впечатление и даже нагрубить. — Наташа, мне доктор столько о вас замечательного понарассказывал. Какая же вы молодец! Если бы не вы, то я бы так и не узнал, что у меня родился сын. Марина мне очень нравилась, но она как-то так непонятно исчезла, а я, дурак, обиделся, и не стал ее разыскивать. Но вообще-то я скучал по ней. А сегодня с утра доктор меня просто огорошил известием о том, что я стал папой. Молодой человек был очень взволнован и оживлен. Признаюсь, я даже не подозревала, что футболисты способны на высокие чувства. Раньше я вообще считала, что вместо мозгов у них мускулы. — А доктор мне уже показал моего сына. Моего! Вот, посмотрите, — новоявленный папаша задрал брючину и продемонстрировал мне довольно крупное родимое пятно на внутренней стороне голени. — У нас в роду у всех мужчин такая отметина. Так что сын — мой, в этом я ни капли не сомневаюсь. — Ну, прямо индийское кино, — только и смогла вымолвить я, ошалев от этого полустриптиза. Счастье, что родимое пятно было в области голени. А Игорь Петрович едва сдержал смех. Он закашлялся, извинился, налил себе из графина целый стакан воды и залпом его выпил. Потом он снова принял серьезный вид, вышел из-за стола и, обратившись к футболисту, посоветовал ему прийти в больницу ближе к вечеру, так как сегодня должны были приехать родители Марины — буквально с минуты на минуту. Для начала важнее всего было примирить Марину именно с ними. И лучше будет, если он приедет после вечернего кормления, а то вдруг Марина сильно разволнуется и у нее пропадет молоко. — Я всё понял, доктор! Приеду вечером, — знаменитый футболист пожал руку главврачу, Потом он повернулся ко мне и я уж было протянула ему руку, но он неожиданно крепко меня обнял и расцеловал в обе щеки. — Простите меня, ради Бога, я весь сейчас на эмоциях. — Ну, могли бы и меня поцеловать, — ревниво предложил доктор. — Док, простите, не удержался. Уж больно хороша Наташа! — Идите уже, юноша, — сквозь зубы посоветовал врач, — ваша встреча с родителями Марины сейчас совершенно нежелательна. Футболист ушел, а доктор подошел ко мне и тихо спросил: — А мне нельзя вас поцеловать? — Вам нельзя! Футболист меня поцеловал от избытка эмоций. — Вы думаете, у меня их нет? Но я постарше этого футбольного гения, поэтому умею держать себя в руках. А еще я умею ждать. Неловкую паузу нарушил робкий стук в дверь, и доктор, крикнув: «Войдите!», поспешил на свое место во главе стола. Меня же он жестом попросил присесть сбоку от него. В кабинет вошли интеллигентного вида мужчина и женщина. Сразу бросалось в глаза, что они из провинции. Одежда на них была добротная, но совершенно несовременная. Обоим на вид можно было дать чуть более сорока. И держались они очень застенчиво и скованно. Как-то их вид не вязался с тем образом, который у меня сложился под влиянием рассказа Марины. На деспотов они походили мало, скорее всего, были слишком правильными и зависимыми от чужого мнения. Конечно, городок у них небольшой, и, наверное, они сейчас считают, что их репутация загублена на веки вечные. Игорь Петрович, приподнявшись с кресла, пожал руку мужчине и ободряюще улыбнулся женщине. Затем он предложил им присесть на стулья, стоявшие возле стены. — Прежде, чем вы встретитесь со своей дочерью, я бы хотел немного с вами поговорить. Вернее, я хочу, чтобы вот эта девушка, — он рукой указал на меня, — с которой ваша Марина уже успела подружиться, рассказала вам то, о чем она узнала от Марины. — А вы, Наталья Николаевна, — теперь он повернулся ко мне, — расскажите всё, что вам известно. Хороший доктор, ловко он придумал слепить из меня психолога. Я с жаром стала рассказывать этим новоиспеченным бабушке с дедушкой обо всем, что узнала от Марины. Как она сильно переживала за то, что они ее проклянут, как ей не хватало смелости вернуться к ним и все рассказать. Как она была уверена, что они её просто выгонят из дома и, как она собиралась расстаться с жизнью с помощью снотворных таблеток. По мере того, как родители Марины слушали мой рассказ, их лица начинали приобретать нормальные человеческие черты. Исчезла чопорность и подчеркнутая холодность в глазах. И вот уже слёзы заблестели в глазах юной бабушки, она даже раскрыла сумочку и вынула носовой платочек. А вот дедушка под конец моего рассказа сидел, опустив голову. И было непонятно, чего больше он стыдился. Своей дочери или самого себя.