Я долго шла по осенней московской улице, игнорируя подземку, в которой давно стало страшно и неуютно, и прежний лоск ей только снится, и думала о старом как мир, но все равно непостижимо странном смешении любви и… непонимания. Я – не злой человек. Не скажу, что чересчур добра и раздаю деньги просящим направо и налево – нет у меня для этого средств… Но и плохого умысла в сердце не ношу… Скоро, минут через десять я постучу в ее дверь и одновременно нажму на кнопку ее звонка, и буду приговаривать – тетя Лия, тетя Лия, откройте! Это я, ваша драгоценная племянница, явилась к вам с другого конца города, чтобы принести вам клюковки, привезенной мне из Вологды – что может быть лучше вологодской клюквы!
Тетя открыла мне сразу.
- Пришла! Вот как вы за мной ухаживаете! Чужие люди ко мне лучше относятся, чем вы! А квартира-то моя вам нужна!
Отвечать на эту тираду, которая будет длиться еще минуты две, бесполезно – лучше спокойно молчать и даже улыбаться, чтобы выбить ее из колеи. Но, в общем-то, мне не до улыбки – упоминание о посторонних людях означает одну весьма конкретную вещь: кто-то опять обрабатывал нашу тетку! Сначала это делали соседи, затем – какие-то люди со стороны, семья с маленьким ребенком, девочкой, потом – шестидесятилетний мужчина с двумя собачками. Соседи носили ей всякую ерунду в качестве подарков и попутно рассказывали о том, как в таком-то районе Москвы родные дети убили своих… и далее шли вариации, в которых пострадавшими оказывались и родители, и то ли дед, то ли бабушка, и, конечно же, родная тетка – ну как же без нее! Убили для того, чтобы поскорее завладеть квартирой! А в другом районе старушка отказалась от услуг то ли внуков, то ли племянников, тут тоже шли вариации, и завещала свою квартиру хорошим, добрым соседям, которые выполняли все ее желания и добросовестно за ней ухаживали до последнего ее вздоха… У семьи, обрабатывавшей тетку, было больше воображения – они выслеживали ее на улице и напускали на нее ребенка. Девочка бежала к тетке с вытянутыми ручками, как ее и научили родители, бросалась к ней на шею и кричала:
- Тетя Лия! Как я вас люблю! Какая вы красивая и молодая! Я люблю вас больше всех!
Тетка захлебывалась от восторга.
Мужчина же, выводя на прогулку своих собачек именно в то время, когда на улице гуляла тетка, смотрел на нее и недвусмысленно вздыхал… Тетке в ее девяноста два года это было приятно… Кстати, ее возраст – это особая статья, и многие семидесятилетние актрисы, сделавшие массу пластических операций, меркнут перед ней, сумевшей не впустить на свое лицо морщины, сохранить изящную фигурку и просто отличные и тоже изящные ножки! Думаю, это потому, что она всю жизнь заботилась только о себе и муже, а никого и ничего больше просто не видела и не слышала, и это было так удобно!
Однако соседи ей откровенно надоели, фальшь девочки явно бросалась в глаза, а ответить на молчаливые ухаживания мужчины с собачками она просто не могла – ведь все вокруг знали, как она любила своего единственного мужа! И разве добропорядочная женщина может позволить себе изменить его памяти?! Но мне кажется, что главную роль тут играла квартира. Подписать её чужому человеку? Да никогда! И здесь вода лилась на нашу мельницу. Между прочим, тут видна и моя работа – я постоянно внушала ей, что чужой человек постарается поскорее спровадить ее на тот свет, и тетка, кажется, внимала моим наставлениям…
Но иногда сердце мое горячо билось рядом с ней – ох, как похожа она была на бабушку, которую я любила больше всех на свете!
- Это что ты принесла? Мне ничего от вас не надо!
- Клюква это… Вологодская…
- Да? А масло тебе оттуда присылают?
- Нет. Масло я здесь покупаю. И в вашем магазине есть – настоящее, вологодское.
- Я не могу позволить себе ходить в этот магазин! Ты видела, какие там цены? А я вынуждена…
- Экономить! – перебила я тетку. – И я тоже экономлю. У меня зарплата такая же, как ваша пенсия! Так, тетя Лия! Мне надо уходить, у меня важная встреча. Ответьте – что это опять за посторонние люди, а? Сколько раз вам говорила – не слушайте никого! Посторонние люди не дадут вам дожить до ста лет!
- А чего это ты меня так рано хочешь схоронить? Я, например, мечтаю дожить до ста двадцати, и тебе это отлично известно!
- Ах, да, простите, но вот с посторонними-то людьми вы и до следующего года не дотянете! Ясно?
Тетка молчала, но смотрела на меня довольно загадочно. Этот взгляд не позволил мне уйти, и как я потом себя за это хвалила! Да, но как же ее расколоть? Я стала говорить про ее светлый ум, про ее природную осторожность, которую не следует терять, а наоборот… Потому что посторонние люди коварны и безжалостны… И тут она не выдержала и сказала:
- Вообще-то получается, что это уже не посторонний человек…
Так… Это уже нечто конкретное и придется опоздать на встречу. Я разделась и решительно шагнула из прихожей в комнату, попросив тетку рассказать об этом человеке…
- Но ведь ты не поверишь! – возмущенно начала она, но вдруг почти шепотом произнесла: - Кажется, у меня нашелся еще один родственник…
Так… Это вам уже не соседские наивные штучки! Тут кое-что посерьезнее… Ну что ж, посмотрим…
- И вы молчите! – с кажущимся восторгом начала я. - Знаете же, что я составляю нашу родословную! И с удовольствием впишу нового… члена… Это он или она?
- Он…
Что ж, становится все интереснее… Чувствуется - поработали рационализаторы-изобретатели… И что же они изобрели? Чем запудрили мозги моей тетке?
- Только я боюсь говорить – ты ругаться будешь, - промямлила она.
Куда и делась ее самонадеянность! Прямо не тетка, а покорная овечка… Нет, что-то, видимо, произошло капитальное. Подрывающее наши племяннические основы…
- Тетя Лия, вас постоянно пытаются обработать, обмануть. Так что выкладывайте-ка все начистоту!
- Хорошо… Мой дорогой папа… Папочка мой родной…
- Которого вы благополучно бросили, - внесла я необходимые коррективы в эту слюнявую жидкость. – И не сделали ни одной попытки его спасти… Ни одной! Да что спасти – вы даже не стали ничего о нем узнавать!
- Как тебе не стыдно! Бессовестная! Мы с мужем работали! Шла война! Ты знаешь, в каких мы были условиях? Как нам доставалось?
- Да. Но вы были на свободе. Не на передовой. А он – в тюрьме. По доносу.
- Время было такое. А ты? Почему ты не вмешалась, не писала во все инстанции, а? Это сейчас ты такая смелая!
- Не сходите с ума. Или не притворяйтесь сумасшедшей. Вы прекрасно знаете, что меня тогда не было на свете. Это же сорок первый год!
- Как это? Ты что?
Тетка не сдавалась. Или у нее и правда крыша поехала, или она откровенно тянула время, чтобы мне ничего не рассказывать. А потом вдруг пошла на кухню и прокричала оттуда, что сейчас заварит чай! Сама, без моей подсказки! Нет, поистине происходило что-то непостижимое. И скорее всего, мне придется совсем отложить встречу. Хотя очень не хочется. Дело в том, что на радио запланировано мое выступление. Вернее, интервью со мной. А все потому, что я написала необыкновенную книгу. И пишу другие. О своих мистических приключениях. О путешествиях в каком-то ином мире... Книга была раскуплена вмиг. Издатели тут же напечатали дополнительный тираж, но и он разошелся за несколько дней. Они опять сделали допечатку и уже принялись за мои новые рукописи. И вот сейчас, вернее, через час я должна наговорить на пленку с три короба для того, чтобы и дальше меня покупали, читали и любили. Хотя бы за то, что я хорошо пишу и не вру – со мной действительно происходило много всяких необъяснимых штук. Но не о них сейчас речь.
Тетка внесла поднос с чаем, уже налитым в чашки, а также сахарницу с песком, несколько ломтиков лимона и вишневое варенье! Что ж, может, годам этак к ста она полностью исправится и мы все будем ее любить? Она встала в позу и я поняла, что простого рассказа мне не услышать – тетка и теперь будет играть.
- Ты ведь знаешь, какая я стойкая! Мне все приходится делать самой, одной! Но и я была сражена! Видишь это окно? В него постучал человек! Молодой, лет тридцати… И как только я на него посмотрела… Ты не представляешь – во мне все всколыхнулось и сразу повеяло, запахло таким родным…
- У вас на кухне что-то горит, - прервала ее я.
- Ой! Котлеты! Я их подогревать поставила!
Надо же, и котлеты! Такого еще не было никогда. Свет перевернулся, что ли?
Тетка вернулась быстро – возбуждение из-за чуть не погибших котлет не пропало, и она продолжила:
- Он – хорошо воспитанный молодой человек! Понимал, что я одна, и не стал звонить в дверь, а тихонько так – в окно, чтобы я его увидела…
Ага. Чтобы не светиться перед соседями – теткин коридор устроен так, что ее дверь просматривается из всех других, и когда я стучу и звоню ей по пять-десять минут, то совершенно уверена, что за мной наблюдают сразу из нескольких глазков…
- Он тепло спросил – вы Лия Семеновна? – продолжала тетка. – Я ответила, что да. И он попросил меня выйти к нему. Сказал, что имеет для меня важное сообщение!
- И вы, конечно, вышли, не испугались, поскольку дело происходило днем, кругом был народ, и в вашем скверике – тоже, - подтолкнула я тетку вперед, к той части рассказа, в которой было что-то существенное.
- Да, да и еще раз - да! Я надела свою юбку, от которой все в восторге!
- И новую клетчатую кофту, и плащ. Дальше?
- И вышла к нему вот так, как королева! Смотри! И он ко мне подошел… И взял меня за обе руки… И поцеловал их… И сказал, что все годы мечтал об этой встрече… Что это – завещание, последняя воля его дорогого папы… Который… Который… Ох, я не могу выговорить! Я боюсь упасть в обморок! Боже! Приготовь мне капли! И тонометр вынь – измеришь мне давление! О!
Интересно, интересно… Это уже не семья с девочкой, бросающейся на шею, и не соседи, принимающие ее за дуру, готовую поверить в их идиотские байки! И не мужик с собачками. Тут что-то более хитроумное… Но что? Я протянула тетке ее капли.
- Вот, тетя, выпейте и возьмите себя в руки. Буду благодарна, если вы все-таки доскажете мне эту историю… Кто же он, его дорогой папа, который завещал не сберкнижку свою, не дачу, а встречу с вами? А?
- Почему? – обиженно возразила тетка. – Дачу завещал, где-то между твоей Вологдой и Ярославлем. Он и место назвал – Бакланка, станция такая. Так вот, его дорогой папа – это… держись… мой брат! И брат твоей дорогой мамы! И, следовательно, твой дядя! Ты поняла?
- Хм… Двоюродный или троюродный?
- Родной!
- Но у вас и моей мамы никогда не было родных братьев!
- Нет. Надо сказать так – мы никогда не знали ни о каком родном брате. А он был!
- И где же он скрывался?
- Жил там, в Бакланке этой.
- Ну, ну, рассказывайте, я слушаю…
- Когда наш дорогой папа вышел из тюрьмы, то был очень болен и не мог сразу уехать домой… Его приютила одна еще довольно молодая женщина… И… она его полюбила! Время было страшное, сорок второй год уже шел, а она доставала ему продукты, лекарства, ухаживала за ним! И… Ну, я уж не знаю, он ведь маму нашу очень любил… А этой женщине, видимо, благодарен был… Не нам судить… Словом, уже в конце сорок второго года родился Толя… Анатолий Семенович… И теперь он меня ждет…
- Где? На том свете?
- Он ждет меня в этой самой Бакланке! Он жив, понимаешь? Мой брат жив! И рассказал мне обо всем его сын, то есть мой племянник!
Да, крепко закручено! Работали профессионалы!
- Выходит, к вам приходил мой двоюродный брат… И как же зовут братика?
- Филипп. Красивое и редкое имя, правда?
- Разумеется, вы пригласили его в дом?
- Да! Я приглашала! Но он не пошел… Он очень скромный…
- А телефон свой он оставил? Московский? И адрес? – наобум спросила я.
- Он в Подмосковье живет. И у него нет телефона. Адрес… Да зачем мне его адрес, я в гости к нему не собираюсь! Мы договорились, что Филипп приедет ко мне на машине, сейчас она у него в починке, и мы вместе отправимся в эту Бакланку… А ты… А тебе везде мерещатся мошенники…
- Да, тетя. И потому не следует ездить вам одной. Возьмите с собой нас с Мироном. Мы же племянники… Вот сразу все и перезнакомимся…
Тетка вдруг как-то сникла, кураж у нее прошел, глаза погасли и стало ясно – она просто переутомилась. Я уговорила ее лечь в постель и строго-настрого наказала – никому не открывать, никого не впускать – ни племянника, ни братца… Иначе… Сейчас ведь существует много средств и порой хватит одного движения руки, чтобы некий яд, бьющий наотмашь, достиг своей цели… Все это я повторяла ей уже в тысячный раз. И учила ее быть осторожной, не верить в разные байки… Но вот ведь поверила же!
- А эта женщина жива? – спросила я.
- Какая женщина?
- Та, что родила Анатолия Семеновича…
- Нет! Она умерла… И наш папа – тоже…
Разумеется, у этих мошенников она должна была умереть, потому что попытайся та же тетка расспросить ее о своем отце, а заодно и проверить, он ли это был, как та обязательно в чем-нибудь да запуталась бы…
Тетка уснула, я позвонила Мирону и изложила ему все услышанное. Мой братец никогда не изменял себе. Его вопрос всегда звучал одинаково:
- Что делать?
Ну, прямо Чернышевский! Что делать? Собраться всем вместе, большой нашей семьей, и вправить тетке мозги! А что мы можем сделать с этими новоявленными родственничками? У нас же нет доказательств, что они хотят воспользоваться теткиной доверчивостью, и… И что? Действительно, что они сделать-то намерены? Ну, предположим, изучили ее биографию – это несложно, она направо и налево все про себя рассказывает, в том числе и про репрессированного отца. Но ведь значит и про договор им известно! Договор ренты с пожизненным содержанием тетки, который она заключила много дел назад с нашей сестрой Мирой. А если им известно про этот документ, то зачем они обрабатывают тетку? Замечу сразу, что кроме квартиры у нее нет никаких ценностей, достойных столь героических усилий бандитов или кто они там. Хм… Уж не прослышали ли они о том, что тетка все время грозит расторгнуть договор через суд. Причина одна – Мира, живущая в провинции, не высылает ей денег, положенных по договору. У нее их нет. Все съедает большая семья. Мы попытались переделать документ на всех троих племянников, чтобы закрыть эту ненамеренно пробитую брешь. Но тетка то ли ничего не поняла, то ли не упустила возможности подложить нам свинью, только когда мы все вместе собрались у нотариуса, оббегав половину Москвы, добыв все нужные справки и истратив на это массу денег, она оглядела нас торжествующим взглядом и зловеще прошептала:
- Нет! Я еще подумаю! Вот так! Это видели?
И рука раскрасневшейся тетки уже поднялась, чтобы выкинуть нам большую фигу, но она вовремя сдержалась, споткнувшись о непонимающий взгляд молодой девушки-нотариуса, схватила наши паспорта и все принесенные бумаги, сделав вид, что к ним-то и относился ее последний вопрос, и выскочила вон! Мой муж кипел как чайник на электроплите – ради этого момента истины он оставил репетицию в известном московском театре и прискакал сюда. Жена моего брата еле держалась на ногах – она приехала с высокой температурой и негодовать у нее просто не было сил. Мира прибыла без своего благоверного, взяв у него доверенность на совершение сделки, на что тоже были истрачены время и деньги. Мы сделали все для теткиного спектакля! И ее бенефис состоялся.
Но даже если они прослышали про угрозу суда… Расторгнет договор с одной племянницей – заключит с другой. Или с другим. Разве не логично думать именно так? А если они не будут ждать? Опоят чем-нибудь старушку, подсунут ей для подписи какую-нибудь доверенность типа генеральной, и будут действовать от ее имени. А она очнется и будет продолжать жить в неведении, и про подпись свою не вспомнит! Может, что и поймет, когда ее вытряхнут из квартиры и повезут в какую-нибудь Бакланку, в заброшенную избу, где и бросят доживать свой век… Если не убьют по дороге…
- Мирон, немедленно приезжай сюда! Ее нельзя оставлять одну. А мне сейчас на радио надо срочно бежать…
Я дождалась Мирона – он подъехал на своей машине цвета топленого молока и сменил меня на ответственном посту. Я ехала на радио и думала о своей тетке с ее мерзкой психологией, и как же мне было ее жаль! Душа ее не хранила великих радостей и озарений – все они были на уровне покупки в комиссионке очередного шкафа или люстры. За свою жизнь она прочла всего несколько книг. Не ходила в кино, в театры. Зато ее муж был самым ухоженным, отглаженным и начищенным мужчиной. И по чистоте, соблюдаемой в собственной квартире, тетка могла сравниться с любой победительницей какого-нибудь международного конкурса на самые вылизанные апартаменты!
Радиостанция, на которую меня пригласили, была еще новой, молодой, но в их вещании чувствовалась высокая культура, потому я и откликнулась на просьбу. К встрече со мной даже накрыли стол и налили всем чая, а когда мы познакомились, то редактор Костя открыл шкаф и вытащил оттуда бутылку с названием, от которого я чуть не свалилась со стула! Потому что на бутылке сияли слова: «Красный перчик»! Думаю, мой смех имел все шансы перейти во всеобщее веселье, если бы Яна, журналистка, изготовившаяся брать у меня интервью и увидевшая, что хохочу я над названием этого огненного напитка, не задала мне странный вопрос:
- Пожалуйста… Пожалуйста, скажите… Вы даже не представляете, как это для меня важно… Что вас сейчас так рассмешило?
Только тут я заметила, что на фоне всеобщих улыбок лицо этой Яны было как-то уж слишком озабоченным и печальным. Мне стало немного не по себе и я в качестве оправдания сказала:
- Вы извините, но рассмешила-то меня сущая ерунда… Так, совпадение одно… Надеюсь, что и вы сейчас улыбнетесь… Видите, на этой бутылке написано – перчик…
- Ну и… что?
- А у моей родной тети, не поверите – такая фамилия! И, главное, соответствует ее характеру!
- Что-о-о?!
Теперь уже не я, а эта Яна готова была сползти со стула, но ей не дал этого сделать редактор. Кстати, он тоже посмотрел на меня как-то странно и вышел со словами о том, что надо сказать Грете… Что сказать, зачем и кто такая Грета, я не знала. Интервью грозило быть скомканным, но эта Яна взяла себя в руки, повела меня в студию и по пути сказала о том, что после выхода в прямой эфир она преподнесет мне такой сюрприз, от которого, возможно, все мои мистические штучки покажутся детским садом! Я была заинтригована…
Беседа наша прошла вполне сносно – мы поговорили о мистических совпадениях, предсказаниях, озарениях, о связи человека с космосом, о природе, причем я горячо утверждала, что не существует природы живой и неживой, как значится в наших тупых школьных учебниках, она вся – живая, мыслит, пульсирует, старается, чтобы мы ее поняли, но у человечества – мозги набекрень, ничего не слышим, не видим, не воспринимаем… И мои повести, подчеркнула я, можно лишь условно назвать мистическими, они – о душе природы, ее характере, ее великих возможностях… В заключение я призвала слушателей покупать мои книги и писать мне свои отзывы о них.
Выйдя из студии, мы попали в объятия… милиционера! Оперуполномоченный Николай Николаевич объяснил мне, что только вчера беседовал с Яниной Викторовной, так он назвал Яну, на чрезвычайно важную тему, которая, как оказалось, касается и меня. И еще некоего лица, которое мне хорошо известно. Мы засели в редакторском кабинете, где на столе по-прежнему стоял «Красный перчик», налили себе этой жидкости, Николай Николаевич предоставил слово Яне, и я услышала удивительный рассказ о банде, которая ищет таких дур, как моя тетка, и, кстати, уже нашла, и теперь явно намеревается втереться к ней в доверие либо завладеть ее собственностью иным путем… Иной путь был мрачен…
Я сразу поправила своих информаторов – банда от намерений уже перешла к делу и рассказала, как именно. История с пропавшим дедом и неожиданно, из ничего возникшими новыми «родственничками» вызвала у всех огромный интерес. Да, мошенники явно не теряют времени! Разумеется, любую банду надо как можно быстрее обезвредить! Только как найти этих людей? Они, к сожалению, не оставили тетке своих координат… Но, возможно, они оставили их Галине Петровне, второй потенциальной жертве? Я предложила тут же отправиться на Щербинское кладбище и выяснить фамилию этой женщины, тогда мы сможем ее отыскать и узнать все необходимое. Говоря об этом кладбище, я преследовала и другую цель, но не сказала собеседникам, какую. Но Николай Николаевич сообщил, что его сотрудники уже сделали это, обнаружив в указанном месте две могилы молодых людей, однако ни одна пожилая женщина с указанными там фамилиями не зовется Галиной Петровной… Хм… А ведь я предположила, что, коли женщина родила от завсегдатая своего ресторана, то, скорее всего, не была с ним зарегистрирована… Тогда умерший парень просто обязан носить ее фамилию! Ан нет. Следовательно, папаша все же позаботился, чтобы передать сыну свою фамилию. Впрочем, оперативники еще работали в этом направлении, и кто знает – возможно, все-таки не придется ждать субботы…
- А… как зовут этих молодых людей? Ну, умерших-то? – спросила я, подумав о святых, в честь которых им дали имена.
- Павел и Андрей, - ответил Николай Николаевич.
- У вас есть церковный календарь? – не отставала я.
Редактор вызвал свою секретаршу и велел ей принести церковный календарь. В библиотеке его не было – дух атеизма здесь оказался еще силен. Но зато календарь нашелся в фонотеке, где работала верующая женщина. Я тут же открыла его на сегодняшнем числе.
- Боже мой, да ведь нынче день святого Павла! Посмотрите! И Варлаама…Не исключено, что мать Павла в этот день посетит кладбище…
- Так уже скоро обед, - заметила Яна. – А на кладбище с утра ходят…
Однако Николай Николаевич предложил мне быстренько съездить с ним в это скорбное место. Не Яне, а мне – тетка-то ведь все же моя! Но девушка, мне показалось, обиделась… Потом уже выяснилось, что это мне действительно только показалось – Яна не могла никуда ездить, она даже ночевала здесь, в редакционном доме, ибо почувствовала за собой слежку… Да и, с другой стороны, не ехать же туда всем скопом! Через минуту я уже сидела в милицейской машине, а через полчаса шла по главной аллее кладбища к нужному участку. Николай Николаевич остался в машине – он был в форме и решил, что это может сделать разговор с женщиной официальным. Если она, конечно, там была.
Честно говоря, идти мне было страшно – будний серый день с наплывающими почти черными облаками – глядя на такие, кажется, что вот-вот не дождик закапает, а пойдет снег, на кладбище – почти никого… К тому же начался ветер, ударивший об мои ноги остатки какого-то венка из пластмассовых листьев… Участок, который я искала, оказался почти в самом конце кладбища. Я оглянулась – Николай Николаевич, оценив обстановку, все-таки шел за мной, но на значительном расстоянии. Следуя его подробной инструкции, я свернула налево, отсчитала нужное количество могил и оказалась под высокой березой, которой было не менее полувека. Сами же захоронения оказались пятнадцатилетней давности. Следовательно, устроители кладбища, вырвавшие этот огромный кусок земли у леса, который и сейчас со всех сторон обступал могилы, пощадили березку… Она и впрямь была настоящей русской красавицей – бела, стройна, и на ветвях еще маленькими огоньками желтели листья, приготовившись к дальнему своему путешествию в неизвестность… Я дошла до могилы Павла Геннадьевича Баринова. И только тут заметила маленькую озябшую женщину, кутающуюся в короткий драповый жакет, украшенный искусственным мехом. Она протискивалась между оградками и старалась спрятать в рукава застывшие руки… Я заранее приготовила свою легенду, какие бывают у разведчиков, и потому тут же сказала:
- Здравствуйте! Ой, зрение у меня плохое… Галина Петровна, это вы?
Женщина посмотрела на меня настороженно и спросила, зачем мне нужна Галина Петровна.
- Да поблагодарить! Вот специально с дороги свернула, подумала – вдруг эта отзывчивая женщина здесь… Выручила она меня недавно… Так это… вы, да? Узнали меня?
Интуиция сразу подсказала мне, что эта женщина, видимо, привыкшая быть осторожной со случайными, незнакомыми людьми – не Галина Петровна, но они явно знакомы.
- Как я вас могу узнать, если в первый раз вижу! – отрезала она. И правильно сделала, подумала я. – А за что, интересно, вы хотите ее поблагодарить? А?
Женщина спросила очень требовательно и я начала свой душещипательный рассказ о том, как у родного моего отца была вторая семья и я его не видела много лет, как он умер, но его жена не сообщила об этом нам, как его похоронили здесь, на этом кладбище, и я решила найти его могилу, как я приехала сюда в апрельскую слякоть и шла, проваливаясь в снегу, и встретила здесь Галину Петровну и еще одну женщину по фамилии Калашникова, и они помогли мне отыскать участок, на котором хоронили в тот год и тот месяц, когда скончался мой папа, и тогда на кладбище тоже почти не было людей, и эти женщины, а также присоединившаяся к ним третья – не вы ли это были, спросила я, терпеливо ждали меня на дорожке, а я нашла родного человека, положила ему цветы, поплакала, и мы вчетвером ушли отсюда, и нас сопровождали родные души… Моя собеседница смягчилась – ведь на моих глазах блестели слезы… Что ж, я могу быть хорошей актрисой, покоряющей зрителей, в этом мне не откажешь, это признают даже мои враги и когда идут в наступление, то выдают мой дар за самое отрицательное качество на свете! Но сейчас, и это было известно только мне, я не играла, а отпускала от себя свое страдание, свою нестерпимую боль, потому что всего шагах в пятидесяти отсюда, немного дальше к лесу находится могила дорогого мне человека, который когда-то отчаянно влюбился в мою маму, хрупкую и нежную, как весенний цветок, а по прошествии многих лет его забрала к себе другая женщина, красивая и волевая, сравнимая уже не с весной, а с жарким августовским летом, переходящим в зрелую осень... И я плачу, что в последний свой час отец не почувствовал тепло моих рук, что я не могла вдохнуть в него свою силу и энергию… А если бы могла – кто знает! Может, он и сейчас был бы жив… Все это, очевидно, так ярко отразилось на моем лице, что женщина доверчиво подошла ко мне и тихо, чуть ли не шепотом сказала:
- Вы уж меня извините… А… сейчас-то она зачем вам нужна? Галина-то Петровна?
И тут мне стало стыдно. Эта женщина отходила от соседней могилы и, конечно же, знает Галину Петровну. Но я-то точно знаю, что тогдашние мои спутницы были не с этого участка. Так что мне стоило опасаться разоблачения и обвинения во лжи. И как же теперь или позже выбираться из этого вроде и невинного вранья? Просто скажу, что ошиблась… Перепутала могилы… Во всяком случае, сейчас необходимо сделать все, чтобы расположить к себе собеседницу и получить от нее как можно больше информации.
- Да поблагодарить же! И… понимаете, мы с ней много о литературе говорили… Она, как я поняла, что-то пишет… И я бы, возможно, могла помочь с публикацией…
Это был мой литературный экспромт, потому что запланировала-то я совсем другое – ищу, мол, компаньоншу, хочу создать свое дело с работой на дому, но очень уж испытующе смотрела на меня эта женщина и я решила быть ближе хотя бы к тому, что делаю сама. Между прочим, с той женщиной, которая вела меня к могиле отца, мы действительно говорили о литературе! И еще я по опыту знаю, что очень многие пожилые женщины, пережившие какую-то трагедию, берутся за перо – этого требует глубина их чувств…
- А я ведь что так осторожна-то с вами – крутятся вокруг нее какие-то люди… Вроде и дела у них никакого к ней нет, а крутятся! Так вы, стало быть, сейчас-то на отцову могилку идете?
- Да.
- Это где? Там?
И она показала в сторону леса.
- Да. Там.
- Страшно, поди?
- Да как вам сказать…
- А хотите, с вами схожу, а? Я уже со своим Андрюшенькой поговорила, спешить мне некуда…
Так… Стало быть, Галина Петровна – родительница похороненного рядом Павла… А эта мать Андрея хочет меня проверить… Ну, что ж… Глупо отказываться, ведь она может нас уже сегодня привести к Галине Петровне. Женщины, у которых сыновья похоронены рядом, скорее всего, давно подружились – их сблизило общее горе…
- Спасибо вам! А то и правда страшновато, я просто не хотела вам признаваться…
- А как же! Я ведь понимаю… А… вы что, без цветочков идете-то?
Прокол? Только ведь я не лыком шита, прихватила две искусственные лилии – у ворот кладбища продавали… Я глубоко вздохнула и призналась женщине – да, без живых цветочков иду, недавно приносила, а сейчас вот срочно посылают в командировку за рубеж, долго не приеду, так отпросилась с работы попрощаться… А сегодня – не выходные, астр да георгинов нету, пришлось взять неживые. В сумке лежат, не задохнутся…
Да, проверяет эта женщина меня круто. Интересно, как поведет она себя возле отцовской могилы? В принципе, я ведь могу подвести ее к любому захоронению и сказать – вот, мол, здесь мой папа родной лежит… И она это прекрасно понимает. Ей просто необходимо будет убедиться, что я не вру! Одним словом, посмотрим…
К могиле отца можно было пробраться коротким путем, меж чужих оградок и бордюров, но там было сыро, росла высокая трава, и мы пошли в обход по асфальту. Я подошла к последнему пристанищу отца, к широкому, нелепой формы серо-бежевому памятнику из мраморной крошки и уже не удивилась, увидев пустую банку – цветы, как всегда, украли. Я убралась на могиле – выдернула сухие ветки, отнесла вместе с ними к мусору какие-то стеклянные осколки. Женщина, так мне пока и не представившаяся, следила за каждым моим движением. Наконец, я сделала последний штрих – вынула из сумки две белые лилии и воткнула их проволочные стебли прямо в землю… Все! Можно уходить. А женщина молчит… И вдруг…
- А имя-то у вашего папы редкое… И отчество ваше, значит, тоже…
- Да, редкое, - повторила я, гадая, что же она предпримет дальше.
- Я ведь к чему говорю – не всем нравятся редкие-то отчества – иные, особенно когда паспорт меняют, их переделывают… Знаю я такие случаи… Был, скажем, Варфоломеевич, а стал Владимирович… Или Алексеевич… А… вы-то как?
- А я не переделывала. Так и оставила. Хотя выговаривается трудно…
- Вот-вот, и я говорю!
Тут я решила в своих же интересах облегчить ей задачу.
- Оставила! Не переделала! Вот, посмотрите!
Я гордо вытащила свой новый паспорт и открыла его на нужной странице. Цепкий взгляд женщины прошелся по всем записям, но прежде – по моей фотографии. Оторвавшись от документа, она широко улыбнулась и вдруг откровенно призналась мне:
- Все! Спасибо за терпение. Я ведь вас проверяла.
- Да я догадалась. Только не пойму – зачем?
- Как – зачем? Вы ведь хотите найти Галину Петровну?
- Да, хочу.
- Ну, так она дома. По субботам на кладбище приходит. Но я могу и сейчас вас к ней отвести, если временем располагаете… Прямо домой… Она ведь и правда чего-то пишет…
- Но это же замечательно! И время у меня еще есть. А вы с ней давно знакомы?
- А мы с детства знакомы. В одном доме живем. И мальчики наши вместе погибли… В одной машине ехали в аэропорт – любимую футбольную команду встречать… Так-то вот…
Мы медленно шли к выходу и я сквозь горечь от сказанного думала о том, как объяснить женщине, что меня ждет милицейская машина… Я не сомневалась в том, что спутница моя – действительно соседка и подруга Галины Петровны, но прекрасно понимала и другое – чем меньше людей знают о наших подозрениях по поводу банды, тем легче нам будет напасть на ее след. Хотя может быть и совсем наоборот. Но – пока следует оставить так, как задумано, и не посвящать в наши дела никого лишнего. Может, вообще пройти мне мимо машины и дождаться автобуса? Николай Николаевич все поймет… Нет, глупо – мы потеряем много времени. А насколько оно сейчас дорого, пока никто не знает. Но – дорого! А потому я издали помахала рукой Николаю Николаевичу и сказала женщине, что меня подвез сюда знакомый, что у него как раз обеденный перерыв и так далее. Спутница опять навострила ушки, сказав, что у нее тоже есть знакомые в милиции, и тут же спросила, в каком отделении работает мой. В это время мы подошли и к Николаю Николаевичу, и к машине, и я передала этот вопрос непосредственно ему, прибавив, что хоть мы и давно знакомы, а вот где именно он работает, я не знаю… Николай Николаевич как-то хорошо и умело отшутился и ту же спросил, куда ехать. Спутница наша назвала улицу… Все правильно! Именно там живет Галина Петровна, которая заинтересовала бандитов.
Пока мы ехали, я выспрашивала женщину о том, какие же это люди крутятся вокруг ее соседки.
- А вот чувствую – нехорошие! Баба в годах да девица с ней крашеная… Главное – сами лезут!
- Но мне показалось, что Галина Петровна – очень общительная женщина…
- Правильно! В том-то и дело! Она любит сама заговаривать с людьми – вы, верно, это заметили… И у нее - чутье на хороших людей, об этом все ее близкие знают… Как уж она их определяет, не ведаю – может, по глазам… Только с плохим-то человеком уж никогда не заговорит… А эти-то – сами с ней заговорили! Мимо все шастали, шастали, она на них и не глядела, так они прямо внаглую полезли! Мы, мол, часто вас тут видим и сочувствуем, и хотим познакомиться… И что-то еще прибавили о родной душе… Или родственной…
- Может, и правда… - начала было я.
- Нет! Ничего и никого они там часто видеть не могли, потому что их там никогда и не было! Уж я бы заметила, столько-то лет хожу… И Галина сразу поняла, что врут, и – ни слова им в ответ! Так они покрутились-покрутились, и смылись куда-то… Только когда мы с Галей ехали домой, я их вроде в автобусе нашем заприметила… Но точно не скажу…
Итак, первая вылазка бандитов оказалась безуспешной…
- И когда же это было? В субботу? – спросила я.
- Ну да. А сегодня я ведь за нее пришла. Павлика ее день, именины, значит, а она приболела… Вот меня и отправила…
- Приболела? А что с ней? Не отравилась ли чем? – спросила я, решив, что бандиты могут действовать не просто быстро, а стремительно, прямо со скоростью света.
- Да нет. Простуда обычная. Сами сейчас увидите.
Мы подъехали к огромному панельному дому, на который указала нам женщина, но Николай Николаевич проехал чуть дальше, за автобусную остановку, где росли высокие кусты, высадил нас, шепнул, что будет ждать моего звонка, и протянул мне номер своего мобильника. Действовать мне предстояло по обстановке.
Галина Петровна встретила нас замотанной в пуховый платок. В квартире стоял резкий запах скипидара.
- Лечусь, уж извините, - прохрипела эта большая и грузная женщина и отправилась на кухню ставить чайник.
Что-то в облике этой женщины показалось мне знакомым… Господи, неужели это действительно она провожала меня тогда к могиле отца? Ох, уж эта моя память! Ни одного лица она у меня толком не сохраняет! Все – какие-то отдельные штрихи… Обрывки разговоров – о толстом журнале, который раньше был необычайно интересен, а сейчас, когда можно писать обо всем, практически захирел, о том, что редко можно увидеть сборник чьих-то новых рассказов – этот жанр издатели почему-то не любят и он потихонечку исчезает… Так она это или не она? Я уже говорила, что в моей жизни было много совпадений. Только надо признать, что это чересчур скромно сказано, ибо я живу просто в вихре совпадений и разных невероятностей! Или в целом океане… Много лет, например, искала я двоих мужчин – своих кровных родственников, исчезнувших с нашего семейного горизонта. И что вы думаете? Оказалось, что оба они, не ведавшие о своем родстве, живут в одном городе, работают на одном и том же предприятии и даже – вы не поверите - в одном цехе! И симпатизируют друг другу…
- Ну, проходите в комнату, давайте знакомиться! – распорядилась она, придя с кухни.
Я увидела, что у моей спутницы отлегло от сердца – видимо, моя персона не вызвала у хозяйки отрицательных эмоций. Мы сняли обувь, прошли в комнату, и… Господи, да у меня не просто океан, а целая вселенная совпадений! На маленьком журнальном столике, притулившемся возле широкого кресла – кажется, это было кресло-кровать, лежала моя собственная книга! То есть – написанная мной! И с закладкой где-то в серединке… Следовательно, Галина Петровна ее читала!
- Это… это моя книга, - сказала я, показывая на столик и веря, что сей факт избавит меня от необходимости рассказывать, как она якобы или не якобы провожала меня на кладбище.
- Ну, что вы, - как-то не очень хорошо усмехнулась хозяйка. – Эта книга моя. Я ее купила неделю назад в нашем книжном магазине…
- Нет, Галина Петровна, вы не поняли – я ее написала… Я – автор…
Она недоверчиво оглядела меня всю, с ног до головы, потом взяла книгу, нашла там в самом конце, на последней странице мою фотографию и вновь посмотрела на меня.
- Да… Надо же… Интересно-то как… Не хотела так прямо-то спрашивать, а теперь сам бог велел – что вас ко мне привело?
При этом спутница моя кладбищенская, так мне своего имени еще и не назвавшая, стояла в дверях и упорно молчала, наблюдая за каждой мелочью.
- Хотите – автограф вам свой дам, - предложила я вместо ответа на вопрос.
- Хочу. Потом. Когда поговорим, чайку попьем… Я писателей уважаю. Только все-таки сначала на вопрос мой ответьте. Мне вот и Любе.
Ну вот я наконец и узнала, как зовут мою спутницу! В квартире повисла пауза, но эта Люба, сойдя с порога как с пьедестала, тут же разрубила ее словно паутину, рассказав о моих попытках и причине поисков Галины Петровны и, разумеется, о моем отце, добавив в итоге, что родственные связи она проверила… Хозяйка, чувствовалось, несколько смягчилась, но сказала, что не может держать в памяти, когда кому и что помогла сделать на кладбище и рассказывала про свои литературные опыты. В общем-то, всем, кто ее знает, известно, что она пишет рассказы, только вот работы этого жанра издательства сейчас, говорят, практически не берут…
- Вот-вот, и об этом мы говорили, - подхватила я. – Не помните?
- И об этом я со многими говорила, - твердо стояла на своем Галина Петровна. – Но не пойму – какое все это имеет значение? Со слов Любы выходит, что вы в знак благодарности за оказанную мной на кладбище услугу хотите помочь мне издать рассказы? И с этой целью меня искали? Так, что ли?
- Так, - пролепетала я, ругая себя за вранье.
Я уже была уверена, что Галине Петровне следует как можно быстрее рассказать правду – эта женщина хоть и с неважной памятью, но рассуждает разумно и, очевидно, привыкла действовать логично. Но вот как быть с этой Любой? Можно ли откровенничать при ней?
- Да ведь это смешно, милочка, - тихо и горько сказала Галина Петровна. – Зачем вы меня обманываете, не пойму. Вы ведь и рассказов-то моих не читали…
- Не читала… А… Люба ваша их читала?
- Люба знает каждую мою строчку! – отчеканила Галина Петровна. – Так же, как и все обо мне… Она не просто подруга моя… Она и защитница, и советчица, и спасительница… Нас боль объединила…Но сейчас это уже не просто поддержка… Мы уже стали частью друг друга…
- Ну, тогда правду скажу. Я искала вас, чтобы сказать одну вещь… Жизненно важную… Но – только вам…
- Галочка, я пойду к себе, пока вы тут разговариваете, - спокойно предложила Люба.
- Нет, постой! Послушайте, гостья моя нежданная, если ваше сообщение связано с какой-то грозящей мне опасностью, то Люба обязательно должна остаться!
- Связана. И я рада, что могу сказать все вам обеим. Только сядьте. А то, боюсь, упадете!
Женщины сели друг против друга, а я – с третьей стороны стола, условно говоря, потому что был он эллипсообразной формы, и тихо, не спеша начала долгое повествование, рассказав сначала все о своей оригинальной тетке со скупердяйскими наклонностями, а потом плавно перейдя к девушке, случайно оказавшейся на чердаке чужого заброшенного дома и подслушавшей планы мафии относительно участи моей родственницы и Галины Петровны, а также их квартир… Девушку я не назвала, никто меня на это не уполномочивал, к тому же ни имя ее, ни место работы не имели для нас абсолютно никакого значения. Самый живой интерес у женщин вызвали ухищрения бандитов, «узнавших» в тетке свою родственницу. Несмотря на вполне естественную тревогу, вызванную моим рассказом, обе женщины тут искренне хохотали! А потом, образно говоря, взялись за голову. Было ясно как день, что две дамы, пристававшие в субботу на кладбище к Галине Петровне, являются посланцами этой же мафии. Однако потенциальная жертва на них не клюнула – следовательно, они пойдут теперь другим путем, но уж точно не остановятся и не отступят.
- Сейчас же пойду в милицию! – решительно заявила Галина Петровна.
Я отругала себя за то, что не сказала главного, и тут же исправилась, сообщив, что милиция уже занимается этим делом, и руководитель группы, которому поручено найти и обезвредить банду, сидит сейчас в машине недалеко от этого дома и ждет, когда поговорю с моими милыми собеседницами, а параллельно получает нужную информацию и дает ценные указания своим коллегам и подчиненным. Но ему, мне кажется, очень не помешало бы описание тех дам, которые пытались быть всех умнее на кладбище, возможно, и их фотороботы, а также иные сведения, и если Галина Петровна и Люба готовы помочь в расследовании, то надо немедленно позвонить вот по этому телефону… Он у меня записан…
- Я готова. А ты, Галь?
Галя тоже оказалась во всеоружии. Вообще мои собеседницы вовсе не были в шоке – наоборот, они как-то подтянулись, готовые в любой момент дать недругам достойный отпор. А ведь другие в подобных обстоятельствах метались бы от страха. И я поняла, в чем тут причина – эти женщины пережили такое горе, после которого никакие беды и угрозы уже не оказывают на них должного действия, потому что несравнимы с их главной потерей… Да и собственная жизнь для них тоже несравнима с той, что оборвалась – разве настоящая мать не пожертвует собой ради ребенка? А они были настоящими матерями, любящими и преданными… Я связалась по телефону с Николаем Николаевичем, сообщила, где нахожусь, доложила ему обстановку, а он ответил, что сейчас за нами прибудет машина без милицейской символики, назвал ее номер, причем уточнил, что водитель поднимется к нам сам и предъявит удостоверение на имя Эдуарда Михайловича Гололобова. Надо же, как тесен мир – к нам явится Эдуард, который уже был задействован однажды в расследовании, проводимом моей подругой…
Господи, что значат эти скупые, безликие, ничего не выражающие слова – моя подруга! Да ведь речь идет об уникальнейшем человеке, соединившем в себе способности следопыта, разведчика и других профессионалов, которые чистят наш мир от насильников, грабителей, убийц и всяческого беспредела. О моей Вале… Валентине Васильевне Орловой… Мы росли с ней в одном дворе, учились в одной школе, только она после окончания института отправилась работать в уголовный розыск родного города, а я вышла замуж и уехала в соседнюю область. Но это не мешало нам часто встречаться и даже вместе расследовать несколько интересных и весьма запутанных дел, касающихся меня, моей семьи и наших друзей. Уже лет пять как Валентина расправила крылья – создала свое частное детективное агентство и работает самостоятельно. Правда, порой встречаются дела, где без помощников не обойтись. И таких у нее немало – Женя Сорокин, мент на пенсии, наблюдательная и бесстрашная дама Зоя Алексеевна и, конечно же, я. Честно говоря, как только там, на радио, я узнала, что грозит моей тетке, то сразу же мысленно прокричала Валентине: «На помощь!». Мысленно – потому, что лишь два дня назад я звонила ей, чтобы поздравить с днем рождения, но услышала не резкое, отрывистое «Да!», а сообщение автоответчика о том, что она, Валентина, уплыла в командировку. Осторожная подруга не уточняла, когда появится в родных стенах. Сегодня я, конечно, попробую позвонить ей еще раз. Возможно, вернется ее муж, Платон Петрович, который давно уже сидит в Сибири у больной своей матери и не может решиться перевезти ее к Валентине – врачи не советуют, старушка может не перенести долгой дороги. Да она, верно, и не хочет – там прошла вся ее жизнь. Но в то же время там за ней некому ухаживать. Словом, у Валентины сейчас много проблем. Но до появления Платона Петровича их было еще больше, потому что одиночество – удивительно холодная вещь, которая обжигает словно лед… И не руки жжет, не лицо, не тело человеческое, а – душу! И замораживает сердце… И оставляет на нем рубцы…
Я сказала Николаю Николаевичу, что очень хочу остаться здесь до приезда этого Эдуарда, который потом, надеюсь, подбросит меня до метро.
- Но как же ваша тетя? – спросил он.
- Она под присмотром. С ней – мой брат.
Очевидно, он махнул на меня рукой, сказав, чтобы я действовала как велит мне мой светлый ум, напомнил, что у него есть номер моего московского телефона и телефона тетки, что он будет обо всем меня информировать и так далее.
Эдуард вырос на пороге очень быстро – весь какой-то квадратный, похожий на робота, сильный и жизнерадостный.
- Уважаемые дамы, прошу со мной! – вежливо скомандовал он.
Галина Петровна и Люба двинулись было за ним, но тут из комнаты выплыла я и проворковала:
- Эдик!
- Елки-моталки! Опять маньяк?
В прошлый раз в нашем деле фигурировал серийный убийца.
- Нет, нет!
- Ну, слава богу! А то у меня могло сложиться впечатление, что вы их прямо сеете… Как разумное, доброе, вечное… А вы мастерица влипать в истории, как я посмотрю…
- Тут не я – тетка моя влипла…
- Вот я и говорю – мастерица! Тетка-то не чья-нибудь, а ваша! Ха! А ведь я угадал!
- Что угадал?
- Да что эта ваша Валентина, сыщица непревзойденная, хоть мы тоже тут не лыком шиты, не зря сюда летит! Видно, с вами будет этих старушек крутить…
Про старушек он мне сказал почти шепотом, чтобы женщины этого не услышали, но мне было плевать на эти тонкости. Что он сказал? Валя летит сюда? Господи, да неужели?
- И… когда же она прилетает?
- Сейчас отвезу женщин в управление и там уточню. Комов звонил, просил, чтобы машину мы отправили за ней в аэропорт, и номер рейса назвал. Наши ребята стали узнавать, когда самолет приземлится, а я сюда поехал.
Комов возглавлял уголовный розыск в городе нашего детства. Валя моя работала с ним много лет. Он же помог ей получить лицензию на частную сыскную деятельность.
- Ну, так вперед!
Мы вышли вчетвером – этакая развеселая компания после хорошего застолья, это, видимо, входило в задачу Эдуарда, он немножко покачивался на ходу, а я ему подыгрывала. Люба тоже попыталась что-то изобразить, лишь Галина Петровна шла унылая и твердокаменная, как скала. А напрасно – в глубине двора, вернее, на краю площадки, обозначавшей двор, боком к нам стояли две дамы и делали вид, что ужасно заняты разговором друг с другом, а сами косили на нас глазами. Люба тронула меня за локоть.
- Они! Вон те две мымры-то… На кладбище-то приставали… И никакого фоторобота не надо – живые стоят, паразитки!
- Не ошибаетесь? – остановившись, спросил Эдуард.
- Они. И я вижу, - подхватила Галина Петровна.
- Спокойно, дамы! Ждите меня здесь. Делаем вид, что я кое-что забыл и спешно возвращаюсь домой… Ключики ваши дайте на всякий случай… От квартиры вряд ли понадобятся, я из подъезда постараюсь позвонить… Но – кто знает, вдруг там народ окажется…
- Ой, да пожалуйста, пожалуйста!
И Галина Петровна незаметно сунула ему свои ключи.
- А вы тут дирижируйте оркестром! – бросил он мне, убегая. – И чтобы скрипки как положено скрипели, а трубы…
- Трубели! – подхватила я.
Молодец Эдуард! На наших лицах появились улыбки. Дамы в отдалении стояли как изваяния. А мы… Мы стали петь!
- Зачем вы, девушки, красивых любите? – вывела я одну песенную загогулину, глядя вслед Эдуарду. И неожиданно мои женщины дружно подхватили:
- Непостоянная у них любовь…
А когда Галина Петровна пропела, как она «сняла решительно пиджак наброшенный, казаться гордою хватило сил…», я посмотрела на нее другими глазами – у этой женщины был глубокий красивый голос, с которым годы ничего не смогли поделать. И это было так замечательно, так обнадеживающе! Значит, победа над возрастом возможна…
Эдуард вернулся и сказал мне, что ордер на их арест получить, скорее всего, не удастся, но его коллеги сейчас постараются установить личности дам. А для этого нам необходимо побыть во дворе. Уйдем мы – смоются и они. Но тут песня оборвалась – Галина Петровна забыла слова. Эдуард обнял ее за плечи и прошептал:
- А давайте Есенина, а? Не жалею, не зову, не плачу…
Галина Петровна тут же подхватила и повела:
- Все пройдет, как с белых яблонь дым…
Она чувствовала себя как на сцене, и Эдуард держал марку, осторожно и аккуратно ей подпевал, не упуская из вида дам, похожих на двух черных ворон, которые обязательно должны что-то или кого-то склевать.
Песня закончилась, наш предводитель сделал несколько танцевальных движений – гулять так гулять, а потом стал рассказывать анекдоты, и мы просто покатывались от смеха! Дамы продолжали стоять и ждать, куда мы направимся – видимо, их проинструктировали выявить связи Галины Петровны, ее характер, пристрастия и прочее. Я стояла к ним лицом и первая заметила мужчин, которые спокойно подошли к дамам, попросили их предъявить документы, а потом попросили их следовать за ними. Мужчин было двое, оба – в штатском. Дамы покорно двинулись за ментами, не предполагая, что их давно вычислили. Теперь мы могли уйти с легким сердцем. Я поторапливала своих спутников – мне казалось, что мы с Эдуардом можем не успеть встретить Валентину.
- Да, а… едем-то мы зачем? – спросила Галина Петровна, уже садясь в машину. – Ведь теперь фоторобот никакой не нужен…
- Нужен ваш рассказ, уважаемые женщины, - заверил их Эдуард. – Как живете, с кем общаетесь, кому доверяете, кому душу открываете… Ведь откуда-то эти мошенники про вас, Галина Петровна, узнали! К тому же вам будут предъявлены фотографии… Может, какие-то люди на них покажутся вам знакомыми… Словом, есть нужда, есть! Да и вам под нашей опекой спокойнее будет!
Эдуард сгрузил нас у старого здания еще сталинской постройки, провел в нужный кабинет, представил и ушел выяснять, когда прилетает детектив Орлова. Я же, не отвертевшись замечанием о том, что уже все рассказала Николаю Николаевичу, вынуждена была повторить рассказ о том, как бандитские осы летят на мою тетку, принимая ее за мед. Не за яд. Я не жалела красок, потому что давно научилась говорить правду тогда, когда не следует врать. Пусть всем все будет ясно. Могла ли я думать тогда, что этот штрих насчет меда и яда впоследствии обернется против меня!
Эдуард заглянул в кабинет и, поняв, что я уже предоставила всю информацию, какой владела, освободил меня от своих коллег – просто взял за руку и вывел в коридор.
- Через полтора часа! – быстро сказал он. – Времени – в обрез! Ждите меня здесь и не сходите с места, иначе я один уеду!
- Мне надо позвонить брату. Он у тетки дежурит.
Эдуард улетел, а я связалась с Мироном и объявила ему, что уезжаю в аэропорт. Брат сдержанно заявил мне, что не кричит и не топает ногами лишь потому, что может разбудить тетю, и тогда его пребывание в этой квартире вообще станет невыносимым, а также что я - бессовестная эгоистка, сорвала его с работы, а сама разгуливаю по аэропортам. Но я намекнула ему, что дело уже движется, и он смирился со своей участью…
А через минуту мы с Эдуардом уже мчались в аэропорт…
На снимке - картина Петра Солдатова.
