Они появились, едва первые лучи солнца коснулось развалин Тадмора. Пыльная буря скрыла их тени, а стук копыт поглотило стенание ветра в пустых глазницах полуразрушенных храмов. Смерть брата спасла мне жизнь. Ищейки халифа знали, как убить Мардука-сила – они забили его палками: клинок бессилен перед старшим сыном Аят-гуль. Руины укрыли меня от глаз убийц, но не уберегли от того, чей след привел верных псов халифа в древний город.
Акиф ибн-Муктади. Если негодяи бывают великими, то именно таким следует считать этого багдадского плута.
– Клянусь пророком, ифрит, – шепнул он, – я отрежу твою рыжую голову, если ты издашь хотя бы звук!
Острие кинжала у моей шеи не оставляло шансов в споре. Я молча смотрел как, корчась в песке, умирает брат, как шакалы халифа рыскают по мертвому городу в поисках новой жертвы.
– Они идут сюда! – испуганно зашептал Акиф. – Преврати нас в камень, несчастный ифрит, или твоя голова упадет в песок, прежде чем они войдут.
– А ты не боишься остаться камнем на века? – спросил я.
– Нет, – отозвался он. – У меня есть предложение, от которого даже рыжий джинн не сможет отказаться. Ну же, превращай!
Пыльные камни приняли нас в свой тесный круг. Лишь ветер был способен распознать, где шершавый бок старины ему подставлен, а где навет.
Тяжела земля Тадмора. Миллионы людей и тысячи джинов приняла она за века.
– Покойся с миром, брат, – уложив камень которым остался прохвост Акиф на вершину могильного холма, я собирался покинуть землю предков навсегда. Ничто более не держало меня в этих уединенных местах. Оставалось выбрать путь, которым последовать.
Полукровке трудно осознать себя. Кровь отца – человека, не позволяла мне укрыться от солнечного света в глубоком сосуде и дремать там века напролет. От матери – гуль, мне досталось проклятие всякого джинна – неумение желать. Джинн лишь исполняет чужую волю, его собственные хотения скрыты от него самого.
В тяжелых раздумьях выбора пути, я три дня просидел у могилы брата, но так и не решил в какую сторону света отправиться. Тогда и вспомнил, что Акиф говорил о предложении, от которого я не смог бы отказаться, хоть и не являюсь слугой.
– Говори, – разрешил я «камню».
– Верни мне человеческий облик, тупица ифрит! – завопил Акиф.
– Зачем? – спросил я. – Камнем ты проживешь спокойную тихую жизнь, а человеком долго ли протянешь с твоим-то дерзким нравом?
– Верни сейчас же, глупый джинн! Иначе просидишь у этой могилы целую вечность! – снова завопил «камень». – Я, только я могу помочь тебе! А ты можешь помочь мне! Ну же, возвращай мне мой облик, зловредный ифрит!
– Ты плохой человек, Акиф. Грязь льется из твоих уст…
– Я не буду!.. – прервал меня «камень». – Я больше не буду! Вот увидишь! – взмолился он.
– Уговорил.
Мерзкое чувство, когда лишаешься работы. Сначала, будто тебя окатили помоями и не пускают обмыться, а после вроде бы чистый и ухоженный, но никому не нужен. Совершенно никому.
Странно, но еще вчера были какие-то планы на вечер, на неделю, на месяц, на будущее. Испарились, сгинули до единого.
Нет, последний хлеб без соли я не доедаю и мог бы себе позволить какое-то время не работать вовсе, но не могу. Привычка. Отсутствие дел меня томит, грызет и мерно постукивает по темени молоточком напоминаний – «Никому не нужен. Никому». Работа – это наркотик, способ занять руки и голову, ежедневно стабильно в четко очерченном, почти осязаемом русле.
Да, только у занятого человека могут быть какие-то планы, только он выкраивает время, потому хотелось бы эту тоскливую пору вынужденного безделья проскочить побыстрее.
Звонки друзьям, знакомым – вакансий нет. Снова звонки.
Гадко-то как на душе!
Много, оказывается, в рабочее время людей в парке! Не о мамашах с детишками речь, не о старичках с газетками и тросточками, не о бабушках с внуками, нет. Молодые здоровые парни и девушки, средних лет мужчины и дамы. Их фирмы тоже лопнули? Они в отпусках? Просто бездельничают?
Аттракционы открыты. Комната смеха вот, тоже дверь распахнута. Заходи, кривляйся, ухохатывайся.
Туча заходит. «Пусть сильнее грянет буря!». И грянет! И, похоже, надолго! Надо бы где-то «укрыть тело». Хотя бы в шатре-кафе «Утес».
– Кузьма, осторожно! – женский голос сзади.
Поздно. Пластиковый автомобильчик уже наехал мне на ногу.
– Извините ради бога! – мамаша смутилась, а Кузе хоть бы что, он крутит педали, вертит рулем, надувает щеки и брызжет слюнями урчания мотора. Характер дальнобойщика!
– Пустяки. Редкое нынче имя – Кузьма.
– В честь деда.
Больше разговаривать некогда – юный автолюбитель наметил новую жертву, Кузькина мать заторопилась.
– Молодой человек, вам билет нужен? Дешево отдам. В полцены! – Парнишка. Похоже, школьник еще, или первокурсник. Щупленький кучерявый очкарик – классический ботан. Под носом реденький пушок. Хочет казаться старше, взрослее.
– Куда билет-то?
– Гипнотическое шоу ибн-Хатаба. Вот, – он кивнул в сторону пестрого павильончика с надписью «Летний театр».
– Что, не пришла?
Промолчал, с ноги на ногу потоптался, глаза спрятал.
– А вдруг опаздывает?
– Звонил, – с хрипотцой пробурчал, будто ком в горле. Обидела, похоже, крепко паренька подруга, бедолага едва не захныкал.
Запах дождя, тоска неуемная, свободного времени хоть отбавляй, разоренный кинутый студент с ненужным никому билетом. Минут на сорок крыша над головой обеспечена, поглазеть от безделья на ненавязчивое шоу заезжего Хатабыча. Почему бы и нет?
– Давай свой билет.
Вовремя. Редкие тяжелые капли, как многотонные снаряды зашлепали по песку, принялись поднимать пыльные облачка – соразмерные, крохотные. Впрочем, не прошло и минуты как в прожилках тротуарной плитки поселились вспененные ручейки.
Внутри павильон казался больше, чем снаружи. Довольно просторный зал с проходом между рядами в ширину парочки, еще не осточертевшей друг другу. Сцена – винтажный деревянный настил с десятком слоев коричневой краски. Занавес тоже раритетный. От него тянет нафталином.
Зал наполовину пуст… или полон? но люди все еще подходили. С зонтами и без. Сухие и вымокшие. Дождь собирал-таки публику. Билеты оказались без мест, по принципу – «кто первый встал, того и тапки». Я сел с краю у прохода в четвертом ряду.
Акиф долго держался за поясницу и скрипел зубами песню старой арбы, но не проронил ни единого слова потому что, вернув ему облик, я связал до срока его грязный язык.
– Рассказывай, – разрешил я, когда пройдоха немного размял кости.
– У-у, шайтан! – первым делом изрек Акиф.
– Если это все, что ты хотел сказать, то…
– Не-е-ет! – запротестовал Акиф. – Я, понимаешь! Только я могу помочь тебе! – забормотал он скороговоркой. – Там, далеко, за Бахр-аль-Хазаром, раскинулась бескрайняя плодородная равнина. Там ты найдешь и убежище, и славу! Владыка степей любит джиннов. Твои братья возводят потрясающий воображение дворцами, минаретами и церквями город. Все джинны вселенной собрались там и снова счастливы, как некогда были счастливы здесь – на этой земле, создавая величественный Тамдор для несравненного Сулеймана.
– У царя Соломона был дарованный его богом перстень, которым он подчинял своей воле моих предков! – сказал я. – У владыки степей есть перстень?
– У Великого хана есть все, что возжелает душа! – выпалил он, но тут же поправился: – А перстня нет. Джинны работают добровольно. Джинны ведь любят красоту…
– Чего ты хочешь? – отмахнулся я от глупого вранья.
– Три желания, – мгновенно выпалил Акиф.
– Два, – сказал я. – Если твоими устами вещает истина.
– Э-э, зачем торгуешься, слушай! – воскликнул Акиф. – Положено три, делай три!
– Первым желанием я отправляюсь с тобой на равнину, – пришлось мне пояснить этому плуту. – Остается два!
– Э-эй, это было твое желание! – не согласился Акиф.
– Джинн не может желать! Два! – для наглядности я показал на пальцах.
Дождь танцевал на крыше степ, по телу пробегал озноб, тихая инструментальная музыка и монотонное вещание гипнотизера о скрытых возможностях мозга и организма погружало публику в полудрему.
Начался отсчет – «раз, два, три… десять», всех попросили представить очертания некого города вдалеке, постепенно приблизить рожденную воображением картинку, пройтись по улицам, бульварам и проспектам, всмотреться, вслушаться…
В зал легкой поступью спустилась ассистентка – театральное воплощение античной богини или дельфийской девственницы. Вся в блестках, аки новогодняя елка. Она приглядывала «жертву» начинающегося шоу – того, над кем можно ставить опыты. К своему удивлению девушка никого не выбрала. Она растеряно зашептала что-то в гарнитуру, снова оглядела зал с надеждой, но, увы – «гуляющих по улицам» воображаемого города не нашлось. Вокруг царила лишь зевота и ожидание заплутавшего где-то чуда.
– Мужчина! – вдруг заявила мне «античная» барышня с гарнитурой. – Шоу приносит свои извинения, но вам необходимо покинуть зал.
– Мне?! – удивлению моему не было предела.
– Да, вам. Вы мешаете… Непроизвольно, мешаете.
Я посмотрел на нее, на хлещущий по стеклам ливень.
– Но!.. – выдавил из себя, гася вспышку гнева.
– Пройдите за кулисы, – доброжелательно зашептала «эллинская пифия». – Вам все объяснят и вернут деньги.
– Но!.. – снова возразил я, но уже, скорее, обиженно: неужто выгонят под дождь?
– Побудьте там, пожалуйста, – виновато улыбнувшись, пояснила девушка.
Неуклюжая, не в меру широкая на вид фелука с головой птицы на носу стояла у причала. Судя по тому, что гребцы уже сидели прикованные к скамьям, посудина была готова к путешествию. Корабельщик – толстый с широкой бородой туркмен в синей чалме и полосатом кафтане что-то объяснял голопузому арапчонку лет десяти-двенадцати.
– Увижу бога – дирхем, увижу золотой дом – еще дирхем, – повторял и загибал пальцы мальчишка. – Я увижу, Мухтар-ака! Я сто каменных богов увижу! Готовь монеты, ака!
Свободных мест в каютах не оказалось. Напрасно Акиф вертел перед носом корабельщика пергаменом с печатью самого багдадского халифа. Печать, конечно, была поддельная, но и десять настоящих вряд ли впечатлили бы толстого туркмена.
– Все каюты заняты, – твердил корабельщик. – Можете сидеть на рундуках. Возьму на два динара меньше. Не велико посольство, если у халифа, да не закончатся его дни, не нашлось специального корабля! – заключил он.
Прежде мне не доводилось бывать на гипнотических шоу. Видел пару раз по телевизору эти фокусы. Там тоже, кажется, кого-то удаляли из зала. Признаться, я считал «изгоев» подсадными, а само действо частью представления – вот, мол, все настолько тонко и волшебно, что присутствие сильного мага может все расстроить. Каково же самому оказаться помехой! Любопытство просто разрывало!
– Обычно из зала выставляют тех, кто своим поведением мешает не столько артисту, сколько зрителям, – Армен Борисович говорил хрипловатым лишенным всяких эмоций голосом.
В гримерке оказалось довольно уютно, если учесть, что ливень и не думал прекращаться.
Армен Борисович представился антрепренером. Звучит как-то старомодно. Я так понял, что это нечто вроде менеджера или даже хозяина. Он уже в преклонном возрасте – седой, усатый, сутулый и как будто вообще лишен шеи – всякого намека на нее: туловище и сразу голова. Ворот сорочки расстегнут. Наверняка обладатель такой шеи ненавидит галстуки.
– Да, не удивляйтесь – артисту! – продолжил антрепренер. – Это в первую очередь спектакль, а уж после гипноз. Да он важен, но главное – это атмосфера, отклик зала, ощущение чуда. Гипнотизером может быть каждый, а артистом!.. Тут нужен немалый талант! Кофе? У меня есть чудесная эфиопская арабика…
– Не откажусь. – Доброжелательность и гостеприимство этого человека выхолащивали досаду. Начинало казаться, что живое общение с ним ничуть не хуже наигранного шоу.
– Так я, вроде, никому не…
Армен Борисович не дал мне закончить:
– В вас дремлет сила, молодой человек. Это дорогого стоит. Позвольте я вас охарактеризую? – Он наполнил непривычно крохотные чашечки густым ароматным кофе. Запах впечатлял. – Вы трудоголик и домосед. Плюс ко всему, вы чрезвычайно застенчивы, нерешительны.
Антрепренер хитро улыбнулся и подал мне чашечку своего «маленького эфиопского чуда».
Для устройства на работу характеристика была – что надо, а «в мирных целях» – не ахти какая. При иных обстоятельствах я бы, пожалуй, завелся, начал бы протестовать, доказывать обратное, хотя, в принципе, антрепренер был абсолютно прав. Разумеется, если опустить реплику о некой силе. Откуда ей было взяться?
– Дедукция? – спросил я, и тоже попытался улыбнуться, но почувствовал, что выгляжу глуповато: перестал понимать, что происходит.
– Отчасти. Это ваш крест. Эдакий старый иссохший дубовый крест, который вы волочите по бренной земле давно. Я бы даже сказал – века! Как вы относитесь к теории реинкарнации? – вдруг спросил Армен Борисович. Он напряженно прищурился, словно пытался просканировать взглядом содержимое моего черепа.
Вопрос застал меня врасплох, и я решил не мудрствовать лукаво, не юлить, а выложить начистоту:
– Никак не отношусь. Ничего не смыслю в индуизме, кроме знаменитого – что если туп, как дерево, родишься баобабом…
Кажется, я его повеселил. Он засмеялся.
– Вас лишили шоу. Могу компенсировать экскурсией в одно из ваших прошлых воплощений, – в очередной раз ошарашил меня Армен Борисович. – Вы не были баобабом, уверяю вас!
– Вы серьезно?
Кажется, на моем лице жирными буквами было написано недоверие.
– Вполне, – ответил Армен Борисович. – Знаете ли, не часто встречаются люди, для которых такие путешествие – пара пустяков, поэтому стараюсь не упускать возможности.
– Возможности чего? – я начал беспокоиться: не нарвался ли я на аферистов. – Фирма, где я работал, закрылась, так что я на мели! – выпалил я быстро, давая понять, что сорвать куш не выйдет.
– Лет пять назад, – кажется, он отнесся безразлично к моим откровениям, – мне повстречался человек, который в одной из прошлых жизней служил при кыпчакском хане. У них, у кыпчаков, был обычай хоронить своих ханов в степи без всяких надгробий и даже курганов. Более того, по могиле прогоняли табуны лошадей, чтобы никто не нашел того места. А мы нашли, представляете! Нынешние технологии позволяют. Надо лишь знать – где и что именно искать. Так я стал владельцем этого шоу, – Армен Борисович улыбнулся. – Как знать, а вдруг вы зарыли клад, будучи в прошлом каким-нибудь падишахом. Попробуем?
Крики чаек и плеск ударяющейся о борт волны донесся до моего слуха. В глазах стояла пелена, сквозь которую видел я лишь раскаленный добела диск с черной каймой и огненными всполохами. Солнце. Жаркое, обжигающее, соленое.
– Ей, змееныш! Видишь ли ты холм с каменным богом на вершине?
Хриплый голос слышался совсем рядом, и я с удивлением обнаружил, что понимаю сказанное так же ясно, будто родился и вырос среди людей говорящих на этом диалекте, хотя сочетание звуков явно было мне чуждо. Я пытался покатать во рту услышанную фразу. Одновременно колючая и липкая, таящая на языке, словно клочок сладкой ваты.
Обращались не ко мне: кричавший находился на расстоянии вытянутой руки и явно не стал бы так драть глотку. Змееныш – не я, и это уже хорошо.
– Нет, не вижу, – долетел изорванный ветром детский голос.
– Смотри в оба, черная лягушка, не проворонь истукана! – снова прозвучало рядом.
Молоко тумана стало медленно сползать с моих глаз. Мир неторопливо приобретал очертания – пока неясные, но уже позволяющие хоть как-то зацепиться за окружающую реальность и составить первые о ней впечатления.
Опершись спиной о палубную надстройку, я сидел на рундуке. Над головой раздувались паруса, сшитые из разноцветных квадратов. В метре от моих ног, одетых в шаровары цвета индиго и обутых в тускло-желтые сафьяновые башмаки, вповалку лежали истощенные гребцы, закованные в цепи. Длинные весла выглядели сухими и покоились на крючьях. Верхом на шее деревянной птицы, украшающей нос корабля, негритенок, прикрываясь рукой от палящего солнца, всматривался вдаль. Человек, что окликал мальчишку, оказался рулевым – коренастый туркмен в засаленной тюбетейке с национальным орнаментом. У другого борта на таком же бамбуковом рундуке, сидел на пятках и как будто молился бородатый араб в бежевой дишдаше и белом тюрбане с выпущенным у левого уха концом – признак учености. Это мой спутник.
Я поймал себя на мысли, что память выдает сознанию ровно столько информации, сколько в сию минуту запрашивают органы чувств. Взглянув на спутника, я тут же вспомнил, что зовут его Акиф ибн-Муктади, что это он выдумал для меня легенду о последнем из рода аль-Мансура – могущественного правителя правоверной Испании. Это он – багдадский прохвост, захотел отправиться в хазарскую степь. Теперь я, мнимый шейх Ирбахим аль-Джеруд, достойный и последний потомок Абд ар-Рахмана аль-Мансура, якобы повелением великого халифа всех правоверных, да не лопнет его сердце от ярости, когда он прослышит о том, направляюсь к владыке степей Яро-Бат хану с дарами.
– Вижу первый дирхем! – выкрикнул вдруг арапчонок. – Передай Мухтару-аке, что этот его бог лежит на боку! Без головы!
– Новой вселенной не нужны старые боги, – усмехнулся рулевой. – Хвала аллаху, нашли главное устье. Весла на воду!
Очнулся ото сна надсмотрщик. Продрав глаза, взмахнул плетью:
– Просыпайтесь, бездельники! По веслам, дармоеды! Отоспались при попутном ветре, принимайтесь за работу!
Весла под ритм молотка вспенивали мутно-зеленую воду Бахр-аль-Хазара. Камыши, что прежде тонкой полоской очерчивали границу моря, поднимались все выше и выше. Паруса обвисли и слегка накренялись под слабыми порывами бокового ветра.
Из-за стенки надстройки вдруг донеслись грубая брань и женский визг.
Скрипнула дверь, высунулось помятое лицо корабельщика, пахнуло винными парами.
– Отгоняй лодочников. Никого на палубу не пускай. Идем вверх по Итиль, – приказала взлохмаченная голова рулевому.
– Р-р-раз, – вдруг долетело откуда-то издалека. Гулко, словно из ямы.
Корабельщик исчез в темноте, дверь хлопнула и снова отворилась, а за ней мелькнула чья-то тень. Я вгляделся.
– Д-д-два», – вновь зазвучало так, словно говорила сама могучая Итиль.
Из глубины помещения выступила светловолосая женщина. Ее лицо – красивое белое, со странной ясностью выделялось на фоне окружающего сумрака и, казалось, излучало собственное сияние. Серые дымчатые румийские одежды с тесьмой у шеи и на рукавах едва скрывали совершенные формы. Спокойные карие глаза под тонкими стрелами черненых бровей на миг остановились на мне с удивлением и вопросом, уста зашептали что-то, чего расслышать я не смог.
– А ну, живо в каюту, бесстыжая! – завопил из недр надстройки корабельщик и тут же из «ямы» раздалось:
– На счет «три» вы проснетесь. Т-т-три!
(продолжение следует...)
___
Сила – слабейший из джиннов
Гуль – женщина джинн
Ифрит – самый могущественный джинн (злой демон)
Марид – джинн воздуха, рационален и разумен
Бахр-аль-Хазар – (Хазарское) Каспийское море
Джабалия – арабское женское платье
Дишдаша – арабская просторная рубаха от шеи до пят
Куфия – (арафатка) арабский головной убор – квадрат ткани
Ульдемирский нойон Искандер – Владимирский князь Александр (Невский)
Тургауд – воин личной охраны джихангира
Пехлеван – витязь
Автор: Емша
Источник: https://litbes.com/dafni/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке!
#фантастика #рассказ @litbes #литературная беседка #фэнтези #рыцари и дракон #жизнь #юмор #смешные рассказы #книги #чтение #романы #рассказы о любви #проза #читать #что почитать #книги бесплатно #бесплатные рассказы