"Друзей любят, а предателей губят" (народная пословица)
Поезд несся в зиму, стуча колесами, шевеля шпалы и иногда чихая.
За окном шел снег.
Александр прислонился к стеклу лбом и носом, наблюдая за картиной дня.
Совсем недавно закончилась война. Страна залечивала раны, люди - тоже.
Тут и там мелькали разбитые дома, а иногда взгляд цеплялся за дымок из печных труб и удавалось даже разглядеть жизнь на этой грешной земле.
Местами черно-белая картинка сменялась чем-то боле веселым – это прорывались яркие краски уцелевших домов местного населения – так называемых «западенцев».
Поезд шел уже по территории Западной Украины.
Близость к «Западу» здесь действительно сказывалась во всем: местные жители и их предки бывали подданными то Польши, то Австро-Венгрии. Культура и степень зажиточности «западенцев» проявлялась и в домостроении и явно отличалась от ситуации в советской Восточной Украине и самой России.
Александру вспомнилось, что все это он уже видел пять лет назад во время войны, проезжая эти места дальше на фронт вместе со своими бойцами. И вспомнился случай, произошедший тогда с ними.
Как же ему хотелось спать тогда, но он проснулся среди ночи – его растолкали – и выяснилось, что на каком-то полустанке или же наоборот на полном ходу солдат Микола ни с того ни с сего вдруг сгинул куда-то. Кто-то сказал, что Микола жуть как загрустил перед этим, курил полночи, а потом и пропап.
Иван – любитель подцепить всех, да и Миколу за одно, крепким словцом, так и сказал: «Да сбежал хохол проклятый! Предатель он, сволочь! Говорил же я, товарищ командир, гнилой он весь, гнида одним словом!»
И вот уж остаток ночи курил Александр.
Доложили по команде, обыскали весь состав, но не нашли Миколу.
Да нет, - думал Александр, - не предатель Микола. Не мог он. Хороший, добрый, тихий такой. Нормальный парень! Ну да, хохол. И может даже западенец. Ну так что ж? Помнится, рассказывал что-то про Львов, про Самбор – какие мол города красивые и сколько там богатых домов господских. А какие там костелы – чудо, да и только! Что-то рассказывал и про село свое, сам то он из крестьян. Что-то про коханночку свою – задумчиво, с улыбкой.
В итоге, решил тогда Александр, что с Миколой произошло дурное, но другое. Все что угодно, только не предательство. Ну как за Родину и девушку свою с фашистом не биться? Возможно, курил Микола в тамбуре меж вагонов да выпал случайно – ночь, темно ведь – оступился или поезд тряхнуло на повороте.
В крайнем случае, повздорил с кем-то из-за чего-то, да хотя бы с Вано-грузином или вон с тем же Иваном-репейником, а того хуже, если с обоими сразу, да и полетел кубарем «на выход». Одним словом – сгинул парень.
Кончилась война, да не увидал Микола победы нашей, жизни мирной и край родной свой, - сказал сам себя Александр о пришедшем на память солдате.
Мысли Александра перенеслись к брату. Александр ехал к брату Леониду, который служил здесь на Западной Украине по линии НКВД(МГБ) в Управлении г.Дубляны Дрогобычской области Украинской ССР. Дубляны – небольшой городок и районный центр, в котором даже имелась своя ж\д станция. На эту станцию и прибывал поезд Александра.
Брат Леонид в свои 25 в отличие от старшего Александра уже имел семью: жену и двух дочерей.
Жена его – Мария - приехала вслед за Леонидом из Нижнего Тагила, где они вместе были в эвакуации и ковали Победу на оборонном заводе по производству снарядов. Он – юный начальник цеха, она – мастер и одновременно переводчик глухонемых рабочих.
Леонида в конце 43-го отправили на 6-месячные курсы НКВД, по выпуску присвоили лейтенанта и уже в 44-м году он бывший химик-технолог, превращенный в опера, боролся с бандитизмом на территории Западной Украины. Одним из направлений этой борьбы была ликвидация бандеровского подполья. Ведь как было в этих местах вплоть до конца 50-х годов ХХ века: днем власть советская, а ночью – бандитская - бандеровская.
Поэтому своей жене Марии вручил Леонид трофейный дамский «вальтер» и объяснил очень просто: «Я не всегда могу быть с Тобою рядом, поэтому в случае опасности прикинься глухонемой, а если что – стреляй. В крайнем случае - пулю себе в лоб – живой бандерам не давайся, они все равно не пощадят, даже беременную: повесят или на куски порвут.
Александру только предстояло узнать эти страшные подробности, хотя в целом опасности были известны, в том числе из писем брата.
- Жуть, - думал Александр - моя война закончилась, а брат Леонид все воюет. Убереги его Господь и семью его тоже!
Вспомнилась Александру и его война. Нет, ни Микола. Он вспомнил свое первое ранение, сквозное. Потом вспомнил второе, когда пуля-дура уже застряла и ее вытаскивали из бедра. И вспомнил ранение последнее, когда был тот самый его последний бой за столицу Австрии - красавицу Вену. Многие тогда погибли, освобождая город Моцарта. Погибли тысячи молодых и старых, такие как Леонид и Александр солдаты и офицеры, как Микола, как Вано-грузин и как русский Иван и другие дети наших братских народов. Бить из орудий, бомбить город было нельзя, Вена – жемчужина Европы. Ну а обороняющийся фашист бил чем только мог. Вот и досталось нашим: кому – смерть, кому – ранение. И Александру – свое ранение. У него до сих пор где-то в теле осколок, шесть достали, а седьмой у самого сердца доставать не решились – опасно для жизни.
Иногда этот осколок дает о себе знать – колит своим уже ржавым жалом прямо в душу. И тогда больно, очень больно.
Но разве сравнить эту боль с утратой жизни? С горем матери, потерявшей сына? Или со службой брата Леонида и жизнью его семьи по соседству со смертью вроде бы в мирное время?
- Эх, - вздохнул Александр, отвернулся от окна и закурил.
В проходе вагона Александр увидел двух деток: мальчика и девочку лет трех-четырех. В вагоне было прохладно и малыши были завернуты в какие-то платки с головы до ног. Это их немного сковывало, но они все равно пытались играть, показывали друг другу языки и игрушки и прятали тут же их за спину. Рядом сидела, похоже, их мать и приглядывала за ними.
Александр курил и любовался детской возней и снисходительно-строгой их матерью, удивляясь, как он раньше не заметил этих ангелочков.
«Вот и у брата такие же, наверное, только две девочки, - представил Александр. - Что ж, и у меня когда-нибудь и жена, и дети будут», - позавидовал он по-братски.
Похоже, женщина с детьми были из местных. С Александром они оказались попутчиками, тоже ехали в Любляны. А сели недавно на какой-то станции, а он задумавшись у окна, их и не заметил.
Мать этих деток – Стефания – по-русски говорила с трудом и без охоты. Тем не менее, она поняла Александра, когда он сказал ей, что у нее такие красивые дети. Она даже заулыбалась и кое-как, путая русский то ли с украинским то ли польским, объяснила, что мол дал Бог ей с мужем счастье: подарил сыночка и дочку.
- А как же звать их? - спросил Александр.
- Любомир и Ульяна, - сказала Стефания.
- Красивые дети, красивые имена, как и у Вас, Стефания, - не удержался от очередного комплимента Александр.
Стефания была симпатична Александру и чем-то напомнила ему первую любовь - его Ларису, в которую был влюблен и младший Леонид и из-за которой до войны еще братья однажды дрались не на шутку – до крови. Плохо, подло тогда вырвал Александр у брата первенство в любви: сказал Ларе, что любит Ленька якобы другую. До сих пор стыдно. А стоило ли: Все равно погибла их любовь. Бросила потом Лариса Александра и вскружила голову другому. А потом погибла и она сама, под бомбежкой, еще в 41-м, где-то под Смоленском. Геройски, говорят, погибла – выносила раненого с поля боя – тяжелая участь девчонок медсанбата.
- Героям слава! – Вечная память героям! – прочеканил беззвучно Александр и украдкой взглянул на Стефанию.
Но вместо продолжения разговора в ответ на комплимент Стефания потупила взор и занялась детьми.
- Для детей, - сказал Александр и достал сахар и плитку шоколада.
- Дякую, пан, - машинально ответила скромная Стефания.
За Александром на станцию должен был приехать брат Леонид на служебном автомобиле. Поэтому Александр решился предложить своей спутнице подвезти ее с детьми, куда она скажет.
Но она отказалась, дав понять, что ее встречает муж - «человик» по-украински.
На станции Александра действительно ждал брат и машина с водителем. Оба в форме: статные и красивые.
Братья сразу увидели друг друга. Двинулись навстречу, обнялись.
Попутчица с детьми стояли недалеко на перроне и озиралась.
Народу было не очень много. Все суетились.
Какой-то мужик стоял поодаль и наблюдал за приехавшими.
- Мекита! Мекита! – закричала Стефания и замахала руками этому самому мужику.
- Стефка, - отозвался и он, махнул рукой, но подходить медлил, как будто опасался людей в форме рядом со своей женой.
Стефания улыбнулась ему и он хоть нерешительно, но двинулся в нашу сторону.
Дети уже в тулупах, несмотря на всю сложность движения с криком бросились к отцу, следом пошла и мать их Стефания, успев одарить обнимавшихся братьев прощальным взглядом-полупоклоном.
Мекита поднял своих детей на руки, расцеловал их, и ожидая свою Стефанию с опаской поглядывал в сторону НКВДшников.
Лицо его было сосредоточено, он стоял уже недалеко и в какую-то секунду Александр узнал его.
Это был никто иной как Микола, тот самый Микола, сгинувший той неспокойной ночью пять лет назад в военном эшелоне.
Александр оцепенел от осознания того, что Микола жив, нет, скорее от того, что прав был Иван-задира: Микола-то ПРЕДАТЕЛЬ.
Но что же делать?
Еще мгновенье и Микола-Мекита уже обнимал и целовал свою Стефанию-Стефку, а еще через секунду они уходили прочь – счастливо и беззаботно.
…
За праздничным столом братья засиделись далеко за полночь. Дочери-племянницы – Света и Наталья – спали в своей комнате счастливым ангельским сном. Мария – их мать – спала рядом, так и не сумев убедить мужа и брата его Александра перестать курить и ложиться спать.
За радостным, сменившимся потом тяжелым и страшным разговором, братья выпили много. Сначала были «на-веселе», к полуночи сильно пьяными, а под утро уже и протрезвели как будто. Оба сидели хмурые.
- Прости меня, брат, - вымолвил вдруг Александр. Перед его глазами было лицо предателя-Миколы, которого он не смог, не решился выдать брату – Предал я Тебя, - и он затрясся в рыданиях.
- Да ты опять об этом? – снисходительно отвечал Леонид. – Ну сколько лет прошло уж! Забудь ее, Ларку нашу, и живи спокойно. А главное – женись, брат, скорее.
Леонид обнял брата за плечи, налил ему стопку самогона, налил себе и резюмировал с надеждой на светлое будущее: - За что и выпьем!
А за окном по-прежнему шел снег. Уже светало. Где-то рядом на соседней улице за другим окошком тоже горел свет – свидетель бессонницы, а в самой теплом месте дома – на печи – на радость счастливым родителям спали два ангелочка.
(9-10.01.2015г. Н.Новгород)