РЫЦАРСКИЙ РОМАН НА ПРОИЗВОДСТВЕННУЮ ТЕМУ (предыдущий отрывок https://dzen.ru/a/ZFky3GtsmRL6rRbp)
А про скверных товарищей, что с пути сбивали… «Седой всё!» — так я себе полжизни оправдывался.
Да, было дело — в нашем с ним общем рейсе, с которого дружба-то и повелась. На правах старшего и опытного товарища (вся их ходившая вместе из рейса в рейс банда прониклась ко мне симпатией и участием) обучал он меня вязанию мочалки (настоящему матросу — как без того?), изготовлению рыбных чучел, самодельных шлёпанцев из транспортёрной ленты, карточной игре в «тысячу» и многим прочим умениям. Но не было тогда во мне достаточного терпения — торопыжничал я во всем. Короб бы в трюме с размаху швырнуть — да поразудалей! Топором бы рубануть — да с плеча!..
— Подожди, подожди — дай-ка я сам! — отнимал у меня путаную вязь мочалки Витя. — Так!.. Та-ак!.. Нет — не распутать: обрезай до этого места и вяжи отсюда заново!
«Тысяча» тоже не пошла:
— Блин! — перебирая мои карты, уже нервничал Седой. — Лёха, ещё чуть-чуть, и я, кажется, сам с тобой играть разучусь!
С чучелом тоже вышла неудача. Грозный, туполобый пиногор был с грехом пополам выпотрошен — слава Богу! Теперь надо было сходить к врачу, взять у него медицинскую перчатку, надуть её внутри рыбины через трубку авторучки, завязать, а уж потом зашить брюхо, и подвесить на сквозняк — пусть высыхает!
Перечислять действия устанешь!
Понятное дело, не стал я озадачиваться по полной. Перчатку заменил презервативом (пачку их возил я, романтичный, по всему свету — в полной готовности к экзотическим его случайностям; сознаёмся — лишь в этот самый раз однажды они и пригодились). Ручку тоже развинчивать да прилаживать кропотливо не стал: налил противозачаточное водой, перехватил ниткой по скорому, всунул в рыбину, зашил, поставил на трубы в транспортёрной галерее — там всегда рыбу сушили.
Надёжно презерватив от рождения шедевра предохранил — развязался! Наверное, почти сразу. Вода вылилась, чучело перекосилось, скособочилось — мягко говоря! — до безобразия: без слёз не взглянешь! Скрючилось, чуть не в винтовую.
— Ты знаешь, это — как кружок «Неумелые руки!» — крякал Седой в кругу товарищей.
Но венцом моих творений явились, конечно, шлёпанцы «морские»!
— Это тебе надо из ленты транспортёрной — жёсткой — резать. В мукомолке, я видел, кусок оранжевой такой, как на транспортёре, лежит. Сходи — отрежь!
Сейчас! Стал бы я в мукомолку переться да из жёсткой такой ленты стельки мучиться — нарезать: у меня в трюмном тамбуре кусок серо-зелёной ленты — в полосочку! — валялся: мягенький!
Отрезал — по ступне, и, не мудрствуя лукаво, засобачил, не примеряясь, три дырки в треугольном порядке: центральную — на самом краю стельки. Продел, как Витя учил, тонкую, через них, верёвочку — в белый отрезок трубки от электрокабеля, связал — заплёл: кури взатяжку, «Salamander»!
Шлёпанцы вышли на славу! Мало того, что при ходьбе они гнулись, отвисая в шаге до самой палубы, но и все, аккурат, пальцы выходили строго за край подошвы: центральную дырку, у большого пальца, надо же было глубже делать — по месту примеряя.
Обновку оценили все.
— Слушай, ты мне одолжишь свои тапки на заход сейчас — в Аллапуловку! — хохмил ещё один наш Дружок (так его и кликали). — Пойду — когти об асфальт поточу!
Мы как раз заходили на рейд шотландского местечка Аллапул… Спасибо Судьбе, случаю и капитану Андрису Валерьевичу — я увидел кусочек Шотландии, устремлённый в небо шпилями соборов Инвернесс, с башнями замков на зеленеющем валу; озеро Лохнесс и Несси — в лужице у отеля, и изумрудно зеленеющие чертополохом, в ярких розовых крапинах, горные склоны!
Никогда не забыть!
А в катакомбах трюма и рыбцеха другое было. У дружной нашей, многими рейсами спаянной бригады, в которую принят был и я великодушно, раз в две недели, — как только бражка успевала отбродить, — выгонялась самогонка. Моторист Дружок, где-то в недрах машинного отделения, продукт и перегонял. И тогда уж была «свадьба» — всеобщая бригадная попойка. Я, хоть и зазывали товарищи хлебосольно, мероприятие на первых порах игнорировал. Хоть и дико было трезвым взглядом на пьяных сотоварищей наблюдать: то Дружок не по делу на меня «бычил», а то…
— Ну, ты же видишь — мы не успеваем! — Это раскачивающийся на упаковке Седой доходчиво объяснял, почему они не пакуют, как положено, идущие мне в трюм короба.
Похмелились уже — в начале вахты. Крепко! Так, что «поплыли».
Очень мне от такого объяснения полегчало, тем более что короба вскоре стали приходить всё с одной завязкой вместо двух, потом короб-другой являлся вообще не завязанным… А потом уж без завязок пошёл весь поток.
Картонные короба, не доезжая до меня, рассыпались на транспортёре, и ледяные брикеты выскакивали из них, летели, как снаряды, с грохотом ударяясь о палубу.
Через полчаса трюм походил на Куликово поле после битвы.
— Витя! Вы будете работать или нет?! Короба бьются!
— А ты возьми — вот! — проволоку и в трюме перевязывай!
— Витя, блин!..
— Ты, — безуспешно фокусировал невидящий взор друг, — можешь на нас жаловаться — хоть в ООН!
Как-то я доработал эту смену?! Благо, морозили мы не так много.
— Восемнадцать тонн, говоришь? — чесал подбородок Витя на другой день. — Да ладно — выгрузим как-нибудь!..
Переживал он за работу-то!..
Через две недели, как только пошла оживлённая возня после очередной вахты, я уже сидел в «дежурной» каюте Вити: пусть мне будет хуже!
Как мне было плохо на следующей вахте!.. Здоровый, привыкший к физическим нагрузкам спорта и работы организм не мог мириться с инородной гадостью:
— Тихо — не спеши! — как мог, регулировал скорость работы Витя, — Лёхе плохо!..
Дружок же бегал за сладеньким некрепким чаем: «Вот, попей — полегчает!»
И я сидел у трюмного лаза зелёный-зелёный… Но короба шли в трюм аккуратно упакованными — на две завязки.
До конца рейса я уж от коллектива не отрывался.
Приобретённые навыки я с лихвой приумножил и закалил — до недюжинного умения — в лихие девяностые: на их пороге тот рейс и случился. Когда порой не грех было выпить — грех было не выпить: чтобы не видеть — как в «Вий»! — той дьявольской
свистопляски мрази и нечисти, что творилась вокруг…
А уж больше дюжины лет спустя, обозрев каменную мозаику, что выкладывал я на заборе у тогдашних заказчиков Ланских (такую, что и проезжавшие машины сигналили, и люди, с расспросами да с комментариями под руку, останавливались), Витя в сердцах признался:
— Никогда бы я не подумал, что ты можешь такое делать!
Эх, дружище! Ладно — за всю твою науку тебе прощается, что меня не знал… Но как ты, гуру, в меня не верил?!.
Тем же вечером, выпив, как положено (а может — и сверх того), пива, Витя позвонил мне:
— А знаешь, я бы тоже так мог сделать!
Вот как та мозаика по душе пришлась!
— Да конечно, Вить! Если хочешь — я тебя научу!
* * *
— Алло!.. Привет, ещё раз. Чего-то ты и не попрощался — следом за партнёршей своей убежал… Это она была?.. Да, ну и нашёл ты себе — кикимору!.. Но она хоть в танцах соображает чуть. Ты за ней тянешься… А так, в общем — стадо! Слушай, а вот этот высокий, кучерявый — это кто?.. На педика малость смахивает… А это чё за мужик, в очках, толстый такой, что под конец пришёл?.. Детофил какой-то!
Вычислила. Рассортировала. Определила!
* * *
«Кикимору»?!
Гаврила был прилежный ученик на том паркете:
«Шагнул с одной ноги — шагай теперь с другой!»
Моя партнёрша — лучшая на свете!
И красоты её не видит лишь слепой!
(продолжение https://dzen.ru/a/ZFstIuHki3SHr9vk)