По мотивам моей книги "Суворов". С удовольствием подпишу вам экземпляр! Заказы принимаются на мой мейл cer6042@yandex.ru
Первое — военное
В войне против Барской конфедерации — антирусского союза части польской шляхты, которая опиралась на помощь иностранных (французских) военных специалистов. Знакомая ситуация.
Прибывший из Франции полковник Дюмурье (будущий знаменитый революционный генерал, покоритель Голландии) выписал из Франции офицеров всех родов оружия, создал опорные пункты вдоль границы, сформировал отряды пехоты из польских крестьян и дезертиров прусской и австрийской армий. Он надеялся собрать 60 тысяч человек, с которыми намеревался двинуться через Краков и Варшаву в тыл войскам Румянцева в Молдавии, а затем вместе с турками — на Смоленск и Москву.
Замыслы Дюмурье были химеричны, но все же это был план и причем план наступательный. Весной 1771 года Дюмурье приступил к его осуществлению. 18 апреля русские войска в краковском округе были повсеместно атакованы конфедератами и отброшены за Вислу. Успех был ошеломляющим для самих поляков. Одуревшие от радости шляхтичи предались самому буйному пьянству и кутежу, творя насилия над хлопами и евреями. Дюмурье призывал к порядку, наказывал, даже расстреливал, но никакие меры не могли остановить разгула. Его самого спасал от покушений только личный отряд из 220 французов.
Суворов в чине генерал-майора в то время возглавлял бригаду из Смоленского, Суздальского и Нижегородского мушкетёрских полков (суздальцы были его любимцами, с ними он оттачивал свои тактические приемы, которые позднее вылились в «Науку побеждать»). 6-го февраля он вышел из Люблина и 9-го захватил город Ланцкорону, расположенный в 28 верстах от Кракова. Конфедераты укрылись в городском замке. Суворов лично повел отряд на штурм ворот и уже было вломился в них, но удачный выстрел неприятельской пушки переранил всех офицеров атаковавшей роты; под Суворовым рухнула лошадь, ему самому картечь пробила платье, шляпу и оцарапала тело. Суворов отступил и, получив известие, что Казимир Пулавский подходит к Кракову, снял осаду Ланцкороны, не возобновив штурма.
Неудача под Ланцкороной глубоко задела его. В донесении главнокомандующему русской армии в Польше генералу Вейнмарну он даже пытался свалить ее на волю Провидения: «Неудача сия не зависела ни от предусмотрения, ни [от] продерзости, ниже [ни от] диспозиции, которая от всех офицеров наблюдаема была… все то зависит от судьбы Божией». Но горькая правда, все же, вырывается из-под его пера: «Ланцкоронское происшествие зависело от суздальцев, кои ныне совсем не те, как при мне были (Суздальский полк уже около года находился под командованием полковника Штакельберга. — Авт.). Сих героев можно ныне уподобить стаду овец… Не упрекайте меня, милостивый государь, я думал с суздальцами победить весь свет».
Спустя три месяца, в мае, здесь же, под Ланцкороной, Суворов наголову разгромит армию конфедератов, возглавляемую Дюмурье. После чего незадачливый организатор польского похода на Москву отчалит на родину.
После ряда русских побед в Польше наступило затишье. В сентябре 1771 года к конфедератам прибыл через Вену французский генерал-майор барон де Виомениль с несколькими офицерами и большим количеством унтер-офицеров, переодетых лакеями. Он создал вдоль границы ряд опорных пунктов. "Русские встретят при атаке этих небольших крепостей большее сопротивление, нежели ожидают,— сообщал он в Версаль. — Они дали нам время послать в них [крепости] хороших офицеров, снабдить их припасами и исправить их укрепления. В отчаянном положении, в котором находится конфедерация, необходим блистательный подвиг, для того, чтобы снова поддержать ее и вдохнуть в нее мужество". Таким подвигом, по его замыслу, должен был стать захват краковского замка.
В Кракове расположился на зимние квартиры Суздальский полк . Командовал им полковник Штакельберг. Это был храбрый, но бесхарактерный офицер. В Кракове он окружил себя польскими паннами и особенно сблизился с монахами, "был обременен ксендзами и бабами", по замечанию Суворова. Его любезность простиралась до того, что он велел снять часового с охраны важного поста после жалобы одной городской красавицы (шпионки конфедератов) на то, что крики солдат мешают ей заснуть. Штакельберг содержал в Кракове большой обоз и пленных, несмотря на неоднократные требования Суворова отправить их в Люблин.
Беспечность Штакельберга была использована Виоменилем виртуозно.
В ночь на 22 января отряд полковника Шуази тихо подошел к Краковскому замку. Валил снег, и конфедераты для маскировки закутались в белые одежды доминиканских монахов. Им удалось незаметно приблизиться к воротам. Как выяснилось позже на следствии, в эту ночь русские караулы спали или самовольно отлучились от своих постов — настолько сильно Штакельберг распустил солдат! Ружья у караульных не были заряжены. У ворот Шуази обнаружил трубу для стока нечистот. Караульный пост здесь вовсе не был выставлен, а решетки загодя сняли местные жители, сочувствующие конфедератам. Солдаты Шуази пролезли один за другим через трубу, перекололи спящих часовых и захватили гарнизон в плен.
Для отвлечения Штакельберга в городе в эту ночь был затеян бал. Известие о катастрофе в замке застало полковника в четвертом часу утра, когда многие офицеры уже разъехались по домам. Тем не менее он сумел быстро организовать две атаки на замок, но поправить дело ему не удалось.
Суворов уже 24 января в 5 часов утра прибыл под Краков с 2000 человек, соединившись здесь с 5 полками польской коронной кавалерии под началом Браницкого. Русские осадили замок, коронные войска были отряжены охранять тыл.
Положение Шуази оказалось не из легких. Хотя в замке заперлось около тысячи конфедератов, и сам замок, расположенный на холме, был хорошо укреплен, поляки не обнаружили в нем достаточного запаса ядер, еще хуже дело обстояло с провиантом. У Шуази было много возможностей для "подвига", которого требовал Виомениль, но было очень мало шансов выдержать правильную осаду. Он попросил у Суворова разрешения выпустить из замка раненых, больных и духовных лиц, но получил отказ. Духовенство два раза самостоятельно пыталось покинуть замок: первый раз оно было встречено выстрелами поверх голов, во второй — прицельной стрельбой. Многие священники и монахи получили ранения. Шуази отвечал жестокими вылазками, но они лишь ухудшили его положение, увеличив в замке количество раненых.
Впрочем, и русские не могли вести правильную осаду — у Суворова не было осадной артиллерии. Идти же на штурм, не пробив в стене брешь, было безрассудно; к тому же из 2 тысяч человек только 800 были пехотинцами.
Всё же Суворов по своему обыкновению решился на штурм. 18 февраля в 2 часа ночи три русские колонны двинулись к замку. Первая колонна сумела прорубить топорами ворота, но вслед за тем, вместо того чтобы броситься в штыки, вступила с конфедератами в перестрелку, в которой удачливее оказались поляки. Во второй колонне почему-то не оказалось начальника, и солдаты не отважились на штурм. Третья колонна смело лезла по лестницам прямо в амбразуры на пушки, но и здесь упорство поляков взяло верх. В 6 часов утра русские отступили, потеряв 150 человек одними убитыми.
В письме командующему русскими войсками в Польше генералу Бибикову Суворов оправдывал свое решение о штурме: если осаждать, то в год и трех крепостей не отобрать (хотя знал, что в замке уже ели конину и ворон). Штурм отчасти объясняется тем, что вокруг Кракова бродили отряды конфедератов, и Суворов сам как бы находился в осаде. Но главное значение неудачи в другом — это был редчайший случай, когда Суворов нарушил собственные военные принципы: полагаясь только на внезапность и храбрость, не подготовил должным образом атаку. Урок пошел ему на пользу, больше таких штурмов он не устраивал никогда.
А Краковский замок Суворов всё-таки взял.
Суворов принимает капитуляцию гарнизона Краковского замка.
Поражение второе — литература
У каждого, даже вполне реализовавшегося человека, есть затаенная тоска по несбывшейся мечте. Александр Васильевич Суворов не был здесь исключением. Всю жизнь он совершал набеги в область литературы. Про афористичную «Науку побеждать», конечно, знают все. Но это все же не более, чем воинский устав. Между тем у Александра Васильевича были опыты и в изящной словесности.
Еще в молодости Суворов посещал собрания первого российского Общества любителей русской словесности (при кадетском корпусе). Здесь слушали чужие и читали свои переводы, оригинальные произведения и подражания, высказывали суждения, создавали и разрушали репутации. Здесь у Суворова завязались дружеские отношения с Херасковым и Сумароковым, на чей суд он и вынес свои первые литературные опыты. Это были диалоги в царстве мертвых — один из любимых, наряду с трагедией, жанров эпохи. Беседу между собой ведут Кортес с Монтесумой и Александр Македонский с Геростратом. В первом диалоге Монтесума успешно доказывает Кортесу, что благость и милосердие необходимы героям; во втором Александр Великий противопоставляет истинную любовь к славе тщеславию Герострата.
Ввиду явной подражательности эти диалоги интересны лишь с точки зрения умонастроения будущего полководца.
Неоднократные атаки на литературу Суворов возобновлял и позже. «Если бы я не был полководцем, я стал бы писателем», — уверял он знакомых. Нужно признать, что две эти главные страсти его жизни роднило лишь суворовское честолюбие. Все его писательские опыты отдают неистребимым графоманством, которое Суворов, подобно всем графоманам, не замечал.
Временами Александр Васильевич писал стихи, которые выходили у него тем хуже, чем были длиннее.
Впрочем, хорошо было уже то, что Суворов вовсе не горел желанием увидеть свои произведения в печати. Писание стихов было для него скорее составной частью хорошей рекомендации человека. Так, граф Хвостов, советуя ему взять к нему некоего ротмистра, перечисляет среди отличительных качеств этого офицера умение писать стихи. Напротив этого сообщения стоит отметка Суворова: «Очень рад».
Изящная словесность осталась навсегда тем неприятелем, победить которого Суворову так и не удалось.
Поражение третье — на семейном фронте
До поры до времени в жизни Суворова женщинам не отводилось никакого места. По собственному признанию Александра Васильевича, он сознательно избегал женщин, или в лучшем случае был с ними только «почтителен».
Нет сомнения, что семейные дела сына устроил отец, Василий Иванович Суворов-старший, который в конце 1773 года попросил Александра Васильевича навестить его. Суворов получил отпуск (хотя на юге шла русско-турецкая война, в которой он участвовал). Суворов был послушным сыном и женился так же стремительно, как жил: 18 декабря состоялась помолвка, 22-го — обручение, а 16 января уже сыграли свадьбу. Понятно, что о взаимных чувствах супругов говорить не приходилось, оба уступили настояниям родителей.
Избранницей Александра Васильевича, или, вернее будет сказать, Василия Ивановича, стала дочь отставного генерал-аншефа князя Ивана Андреевича Прозоровского, Варвара Ивановна.
Варваре Ивановне исполнилось 24 года. Судя по ее портретам, красавицей она не была, что же касается ее образования, то вот образец ее грамотности — письмо к своему дяде А. М. Голицыну по поводу свадьбы с Суворовым: «Я, милостиваи Гасударь дядюшка, принашу маие нижайшее патъчтение и притом имею честь рекаменъдавать в вашу миласть алексъандра василиевича и себя такъжа, и такъ астаюсь, милостиваи государь дядюшка, пакоръная и веръная куслугам племяница варъвара Суворава».
Пожалуй, учителям русского языка подобная орфография не будет в диковинку и в нынешний век, и это письмо интересно лишь в отношении того, насколько образование Варвары Ивановны мало соответствовало начитанности ее мужа.
Не лучше дело обстояло и с более важным, духовным родством. Увы, она совершенно не понимала Суворова, который к тому же в быту был крайне неуживчив, отличался тяжелым характером и часто бывал невыносим для своего домашнего окружения. И хотя женитьба первое время подействовала на Суворова, как и на всякого мужчину, благотворно, в конечном счете она не принесла обоим супругам ничего, кроме взаимных обид и разочарований. Александр Васильевич разделил общую судьбу выдающихся людей — его личная жизнь оказалась несчастной.
Отношения Суворова с женой довольно скоро разладились. Легкомысленная Варвара Ивановна скучала без мужа, постоянно где-то воевавшего, и гнала от себя скуку единственным доступным ее пониманию способом, — флиртуя с молодыми людьми. В своих развлечениях она зашла так далеко, что в сентябре 1779 года Александр Васильевич подал в духовную консисторию прошение о разводе, мотивируя его тем, что Варвара Ивановна «презрев закон христианский и страх Божий, предалась неистовым беззакониям явно с двоюродным племянником моим, Санкт-Петербургского драгунского полка премьер-майором Николаем Сергеевым, сыном Суворовым, бесчинствовала телесным совокуплением...».
Трудно судить о справедливости этих обвинений, тем более что вскоре между супругами наступило примирение. Суворов делает попытку «обновить» свой брак и 31 января 1780 года подает в духовную консисторию прошение о приостановлении бракоразводного процесса.
Семейные дела Суворова улаживались с ведома и при участии Екатерины II, выступившей в не идущей ей роли блюстительницы нравов. Акт примирения супругов был обставлен весьма театрально. Они явились в храм вместе, он — в солдатском мундире, она — в простом платье. Стоя на коленях, супруги обливались слезами, пока священник читал над ними разрешительную молитву. После литургии супруги причастились. К императрице сразу же был послан курьер с вестью о восстановлении семейного согласия.
Примирение оказалось недолгим. В 1784 году произошел окончательный разрыв. Суворов вторично обвинил супругу в прелюбодеянии, на этот раз с секунд-майором И. Е. Сырохневым.
Отныне „Варюта“ умерла для него. Некоторое время Суворов даже колебался, признать ли своим сыном рожденного вскоре после того ребенка, крещеного под именем Аркадия, но все-таки признал. Он согласился назначить жене содержание 1200 рублей в год (через несколько лет увеличил пенсию до 3 тысяч, а затем до 8 тысяч) и намеревался возвратить ей приданое, или его стоимость: „Приданое я не настолько подл, чтобы во что-нибудь зачесть, а с собою в гроб не возьму“.
Удалив Варвару Ивановну в одно из своих поместий, он перессорился с теми родственниками, которые продолжали поддерживать с ней знакомство. В довершение всего Александр Васильевич отнял у Варвары Ивановны дочь Наташу и поместил ее через ходатайство Потемкина в Смольный институт.
Прошло немало времени прежде чем злоба уступила место забвению. Прощения же Варвара Ивановна так никогда и не получила.
Раздоры с женой ухудшили и без того тяжелый характер Суворова. Широкую известность его „странности“ приобретают именно после 1784 года. Суворов совершенно перестал стесняться людей и считаться с ними. Особенно резкая перемена произошла в его отношении к женщинам, в общении с которыми он стал проявлять цинизм, ранее ему несвойственный. Изменились и его нравственные правила. Если раньше он с полным основанием заявлял: „Я кроме брачного не разумею“, то теперь Суворов не стеснял себя. „Если он позволял себе немного поразвлечься с первой попавшейся маркитанткой, он бежал потом к ближайшему ручью, крича солдатам: „Я согрешил! Я согрешил!“ („Записки“ графа Ф. Г. Головкина).
Некоторые суворовские биографы полагают, что беспорядочные связи привели к заболеванию Суворова сифилисом: в его поздней переписке есть собственноручное указание Александра Васильевича на какую-то „дурную болезнь“, если только он не разумел под этими словами что-то другое. Косвенным свидетельством заболевания может являться и то, что в библиотеке Суворова находим книгу на русском языке о лечении сифилиса. Впрочем, мало кого из известных людей молва не подозревала в этом заболевании.
Для проявления душевной щедрости
Сбербанк 2202 2002 9654 1939
Мои книги на ЛитРес
https://www.litres.ru/sergey-cvetkov/
Вышла в свет моя новая книга "Суворов". Буду рад новым читателям!
Последняя война Российской империи (описание и заказ)
У этой книги нет недовольных читателей. С удовольствием подпишу вам экземпляр!
ВКонтакте https://vk.com/id301377172
Мой телеграм-канал Истории от историка.