Я точно знаю день, когда влюбилась в Москву – 9 мая 1965.
С утра дверь в нашей квартире не закрывалась. Мужчины принесли доски и занялись сооружением скамеек. Папа распоряжался:
– В два ряда в коридоре ставим. Пока к стене, чтобы проход не загромождать.
Около импровизированных лавок легли рулоны домотканых половиков.
– Диван сдвигаем в угол, да не так, а разворачиваем, чтобы с него смотреть можно было, – звучал уже в комнате папин голос. – Стулья пока на площадке оставляйте. Потом занесём.
Мы, подъездная ребятня, вертелись под ногами, помогали в меру сил: «Тараканы, одеяла стелите. Вам на них сидеть», – и мы старательно расправляли на полу ватные лоскутные одеяла.
А потом квартира до отказа заполнилась людьми. Сколько было народа, сказать сложно.
На диване расположились безногий дядя Федя, сухонькая баба Валя и огромный флотский старшина Петрович, скособоченный и перебинтованный до самого подбородка после очередной операции. На скамейках в коридоре рассаживались те, кто был выше ростом. Остальные – на табуретках и стульях разных мастей. Кто-то стоял. И мы на полу – дети от трёх до семнадцати.
– Говорит и показывает Москва!
Казалось, что от слов диктора вздрогнул даже воздух. А потом бой курантов Спасской башни, машины на Красной площади, колонны войск и техники.
Просмотр парада вылился во всеобщий праздник. В то время, когда на весь подъезд был один телевизор, люди жили по-другому – одной большой семьёй. Столы выставили на лестничную клетку, стулья, табуретки перекочевали туда же. Донесли недостающие посадочные места из других квартир.
Наши мамы и бабушки накрывали столы.
– Галь, я винегрет сделала. Картошка уже варится. И селёдочка почищена. Закрутки ещё нужны? Я колбасы нарезала. Куда ставить? Про хлеб не забыли? У меня голубцы есть. Боюсь, на всех маловато будет. Лида, компот тащи. – Женщины говорили все и сразу, но каждая слышала друг друга.
Мы собирали по квартирам ложки, вилки, тарелки – маленький, но вклад в общее дело.
Было всё – разговоры, песни, плач и крепкое слово.
– Ты понимаешь, мать, – обнимал Петрович бабу Валю, – я здоровый мужик толком работать не могу. Из-за гадов этих. То один осколок зашевелится, то другой.
Старушка кивала и причитала о своём:
– А мои-то и вовсе не вернулись. Все пятеро…
На другом краю стола скрипел зубами дядя Федя.
– Не зря в снегах в сорок первом мёрз, отстояли красавицу. Ну и хрен с ним, что я без ног… Вон она какая стала! И врагу никогда не добиться, чтоб склонилась твоя голова, – затянул он.
– Дорогая моя столица, золотая моя Москва, – подхватили остальные.
Нас не выгоняли. Мы, без пафоса и показухи, вместе с дымом сигарет и незлобивым русским матом, получали уроки любви к Родине.
Но было ещё одно потрясение в тот день.
– Слушайте Москву! Сейчас работают все радиостанции Советского Союза и центральное телевидение.
На экране, на фоне серой стены, колышется пламя, стук метронома, тревожная музыка, слова, от которых бегут мурашки по спине, и застывшие плечом к плечу взрослые с суровыми лицами.
Минута молчания. Минута памяти.
Для меня слились воедино чёрно-белая картинка, голос Левитана, Красная площадь, слёзы в глазах соседей. Распирала гордость за страну, за Москву, которую я никогда не видела.
С тех пор прошло много лет. Заставка на экране во время Минуты молчания давно другая. Но я помню ту, серую.
Каждый раз, когда бываю в столице, прихожу в Александровский сад на Могилу Неизвестного Солдата. Это моё место памяти, место силы.
Наталья Литвишко
Этот короткий рассказ выиграл в конкурсе писательской академии Эксмо и вошёл в сборник "Это наша Москва", выпущенный издательством "Бомбора" в 2022 году.
Наталья Литвишко