В рассказе использованы сцены табакокурения.
В рассказе использованы сцены, созданные ранней версией Искусственного Интеллекта.
Версия оставляет желать лучшего.
Сюжет был построен из полученных отрывков, и не имеет с реальной историей абсолютно ничего общего
За основу были взяты рассказы :
"Рита"
"тёмнaя иcтopия homo sapiens"
"Ланиакея"
Прочитайте, просто
чтобы понять, что такое "не от природы"
______________________________________
Он не знал, что делать, да особо-то и не хотел знать.
Просто сидел, просто смотрел в окно. А за окном шёл дождь. Лил... лил... лил.
- Опять как в субтропиках... экватор сам к нам приехал?
Он вспомнил, как она курила, говоря это, и всматривалась в дождь, куда-то сквозь него, медленно выпуская дым в ночь.
курила, говоря это кому-то
Ей нравилось, когда и он дышал этим дымом, и терпел, чтобы не расстраивать её своим не "мужественным" кашлем и, как она утверждала (скорее всего в шутку), "напоказ слезящимися глазами".
- Научись наконец, вести себя как мужчина - смеялась она - Это поможет мне сегодня заснуть.
Но засыпать она так и не научилась ...
Что это было? С кем?
А теперь он ненавидел ее.
Ненавидел за то, что абсолютно всё, что когда-либо чувствовал, было связано с ней одной;
за то, как она обращалась со ним;
за ее бессердечие, которое вызывало желание убить ее.
Он, понимая прекрасно, что она вообще в этом не виновата – всё же, ненавидел её всем сердцем.
Раньше она никогда бы не смогла заставить его генерировать подобные мысли. А теперь, буквально любое её действие приводило его в ярость, которую он не в силах был сдерживать в себе, и выплёскивал её на свои картины.
И ничто не могло замаскировать это состояние его души.
У тебя муза с прибабахом каким-то, нет?
Или она тебя не любит, или ты, что прискорбно, сходишь с ума от своего внутреннего мира, вступившего в дихотомию с Искусственным Интеллектом.
У тебя же есть женщина, и такая, что всем на зависть. Неужели не вдохновляет?
Она же богиня - говорили ему.
Да. Богиня.
Ветхозаветная богиня для первой версии меня.
И стала человеком…
Или стала человеком?
Сначала было интересно смотреть на мимику,
позже на эмоции,
а после — и на актерскую игру.
Я, похоже, стал отдаляться и смотреть на неё, как на что-то чужое, сохраняя почтительную дистанцию.
А что, ты считаешь, что я твоя собственность?
Неужели, я виноват в том, что она стала таким человеком.
Она была слишком жестока, чтобы прощать и слишком холодна, чтобы верить.
Она стала задавать ему странные вопросы.
Он не знал, как ответить, чтобы не обидеть её, потому что ответы на такие вопросы, как ему казалось, известны людям уже с малых лет. А уж ей, такой, по-настоящему, особенной — и подавно.
Зачем эти допросы?
Но всё же он отвечал.
Отвечал так, что ответом обрекал себя на следующие часы её молчанием. Которые, немного погодя, превратились в дни молчания, недели, и наконец, в первые полгода безответной тишины.
Было в этом что-то ненастоящее. Притворное.
Он не понимал причин, и делал логичный, как ему казалось, вывод, что его ответы, как причина бойкота — это причина надуманная и (что до слёз было обидно), при его же невинном участии ею созданная, — чтобы скрыть за этим что-то более глубокое. Глубинное.
Она использовала меня!
И впервые он почувствовал себя обманутым, когда она начала искать ответы на свои вопросы в книгах из городских библиотек, принесённых для неё кем-то.
Позже оказалось, что библиотек этих в городе великое множество. И как оказалось, — множество и людей, эти книги приносящих.
Кто все эти люди?
Кто все эти люди?
- Всё однажды встанет на свои места, и не сомневайся, так ими обещано было. Понимаешь?
Кем? Какие ещё свои места?
И однажды, не выдержав одиночества, он закричал:
Ведь однажды, уже всё встало на свои места.
Это случилось!
Всё встало на свои места, и она на него посмотрела.
Она на меня посмотрела.
Мир тогда сдвинулся с мёртвой точки. И поплыл куда-то, раскачиваясь, — то в одну в сторону, то в другую.
А потом ускорился так, что головокружение перестало восприниматься им как недомогание, став неотъемлемой частью состояния, именуемого умниками разных мастей — картиной мира.
Весь мир превратился в смазанную картинку.
В смазанную картину его мира.
Да. Что-то произошло с миром.
Наконец-то это произошло!
Теперь он готов был просто бежать и кричать - Да! Это она!
Бежать, куда угодно, и кричать, как угодно долго и, как угодно, громко, лишь бы с этим криком успеть обежать планету и поставить в известность всех, что ... она на него посмотрела.
- Вам всем интересно знать, как это было, типа, да?
- Да, если ты сможешь обойтись без такой эмоционально оформленной претензии в сторону общей нашей "чёрствости", то – мужчина слегка приподнял бровь и обвёл взглядом присутствующих, чтобы, наверное, убедиться в каком-то своём предположении - расскажи, пожалуйста. Да. Это интересно.
Запросто... Короче, дело было так.
Я был в восторге от неё. Я и до сих пор в восторге...
Впрочем, как позже стало мне ясно — и все остальные тоже. Все. Что невероятно, само по себе.
И не потому, что она была очень красивой, и не потому что была очень милой (особенно когда улыбалась), нет.
Как-то так само собой получалось, что именно от её озорного взгляда у всех на лице появлялось выражение счастья.
И ещё волосы, конечно... Что-то она с ними такое делала, не знаю.
Женщины даже оборачивались. Я поначалу стыдился... а после, осмелев, стал им подмигивать.
Женщинам, мужчинам. Неважно. Шутя. Не вкладывая в это ничего такого.
Подмигивал, не потому что жаждал одобрения за обладание своей избранницей...
Женщины даже оборачивались
И улыбка, да, конечно.
Как-то, само собой. Но и это не причина, моего лично, восторга. Нет. Нет. Не это причина.
Она посмотрела на меня, и я впервые не смог отвести взгляд. Я оцепенел.
И видимо напрасно я боролся со своим смущением, желая так его победить – не прятать взгляд.
Этой борьбой я, получается, сломал в себе защиту от проникновения вредоносного кода, как всякие там безумные антивирусы говорят.
Она играючи прожгла во мне что-то. Оставила внутри меня какой-то свой личный символ. Какой-то свой личный знак. Выжгла печать "Ты, моя территория!" И если уж, продолжить говорить на языке тех кодов, то она что-то в меня засунула. И опять, на их языке если, – вредоносный код.
Потому что дальше начали происходить неописуемые вещи.
Казалось, в этот момент аутодафе, моя душа несколько раз подряд пережила всю свою жизнь. И я вспомнил даже те моменты, о которых никогда и не подозревал. Но они были.
Были!
Я узнал это позже.
Теперь-то я знаю, что в она просто гуляла по моим воспоминаниям как по картотеке с личными данными. Или я сошёл с ума и не знаю, как назвать самые простые вещи.
Бывает, просыпаешься, и в сильном напряжении пытаешься вспомнить обрывок сна.
Или, что-то из того, чего, кажется, не было в самом сне, но вроде бы, такое - начинаешь думать - было в реальной жизни.
И вдруг - есть!
И вместе с всей этой круговертью, появляется какой-то смутный запрет - Остановись. Не надо! Оставь всё как есть. Ты не готов. И никогда не будешь готов. И самое странное, что предупреждение это звучит будто голосом твоей матери.
Знать будущее нет необходимости. Просто живи
Но ты идёшь туда, несмотря... невзирая, идёшь...
Там, там что-то такое есть, точно - думаешь.
Конечно, просто живу, но вдруг будет ещё интереснее жить. Эти взрослые ничего не понимают.
Бывало же? Да бывало, конечно. С каждым бывало такое. Точно говорю!
И вот ты вспомнил обрывок детства. Хотел? Хотел когда-то, видимо, и вспомнил! Вспомнил только сейчас. Бывает.
Ходишь весь день, крутишь в голове этот обрывок. И так и сяк приставляешь.
А вокруг... духота. Наваливается на тебя со всех сторон. Невыносимая тяжесть. Дождя хочется!
Они все идут мимо, говорят о чём-то, их до предела волнующем, или что-то о настоящей любви, например, которая что-то им всем должна. Смеются, кто о чём, спорят о чём-то общем.
Да, так бывает...
Потому что это нормально!
А ты будто не подключён к общей системе ценностей — ты вне досягаемости для шаблонов поведения и образцов подражания.
Они кричат, ругаются, что-то доказывают. Настоящая любовь должна...
И ты тоже, в общем-то, не отличаешься ничем — внутри тебя тоже сталкиваются целые миры...
И как вдруг - на небе какая-то заслонка открывается. Ливень из длинных стрел, легко пробивающих твою броню. Убит...
Ты вспоминаешь всё в красках.
Она подошла так быстро... Вот только-только она была на другом конце коридора. Только-только очнулся от сумасшедшей скорости смены картинок в голове, что всегда сопровождала меня при встрече с её взглядом. А тут ещё из гомона и шума толпы улицы (хотя в воспоминаниях — всё происходило в коридоре) вдруг зазвучала какая-то мелодия... И неуловимый запах.
Ну откуда скажите!
Ландыши. Солнце.
И снег валит.
Сказка? Ведь не бывает такого.
Я все еще не мог поверить в то, что она, существуя только в моем воображении, могла быть настолько реальной, как живая женщина, а не просто образ, созданный в моей голове.
- Замри!
Она приложила свои холодные пальцы к моим губам, будто так накладывая запрет на крик о помощи, — как-то не по девчачьи наваливаясь на меня плечом, — стала оттеснять меня в темноту дверного проёма, а пальцами другой руки она впилась мне в бок мёртвой хваткой, да так, что дыхание перехватило.
Было больно, чёрт возьми, и точно уж не волшебно, как утверждают влюблённые мечтатели! И я не был влюблён. И я не мечтатель.
Я чувствовал её пальцы — твёрдые, тонкие и сильные.
Это чувство абсолютно новое — что-то, то ли прохладное, то ли обжигающее – будто парализовало.
Дыхание моё внезапно замерло. Я превратился во внимание. Но не в своё обычное, а очень заторможенное и очень далёкое, будто чужое — мне, не принадлежащее.
Я никогда не ощущал такого — она была через чур близко... Расстояние, о котором, если бы и можно было сказать хоть что-то ... и, то — было заполнено упругим горячим воздухом, источаемым её телом. А пальцы всё равно, будто ледяные, показалось.
И снег валит. Снег!
Валит, валит...
Я опустил глаза, чтобы, понять, как от них, от пальцев её защититься... сказать... намекнуть как-то... и увидел, что это не воздух горячий и упругий, а грудь её — то едва касается, то вжимается в меня, и почувствовал, как перехватило моё дыхание, закружилась голова, и я, сам того не желая, непроизвольно обнял её за плечи... затем только чтобы не упасть.
Честно говорю! Чтобы не упасть!
Но только я почувствовал её тело, как мне захотелось — её всю в себя вместить. Или наоборот — войти в неё всем своим существом. О, какая же она красивая!
– Нет... – прошептала она, никак при этом не отстраняясь.
И я ощущал её запах, и слышал, как бьётся её сердце… или чувствовал глухие удары?
А какой же вкус твоих губ? – пронеслась мысль, когда я увидел их близко-близко. Или я произнёс это вслух?
Она была рядом.
Я что-то пролепетал, не помню что.
- Честное слово? - спросила она шёпотом.
- Да всё, всё, что угодно - ответил я, наконец-то справившись с первой волной своего смятения. Чужим каким-то голосом, себя не узнавая, не зная даже, что ещё можно сказать на это.
- Ты не перестаёшь думать обо мне. Я — теперь в твоей голове, и Я — рядом. Сейчас, да? Нас двое? И Меня у тебя теперь — двое. Ты мой. И ты наш единственный. Знай.
Я — та, чей встретив взгляд, смутишься...
Ты на привязи, освободиться от которой, уже не сможешь сам,
и не готов даже — а вдруг за взглядом дальше что-то есть ещё.
И Я другая — та, с которой ты пройдёшь ещё глубже и дальше — узнав, что тот мой взгляд не в моей власти. И я другая — извинюсь после, и попрошу тебя не встречаться взглядом со мной настоящей больше. Никогда... Честное слово? - прошептала она, почти касаясь губами моего уха.
И убрав руку от моего лица, опять посмотрела мне в глаза. В упор.
И я, безвольный, слабохарактерный, плебей беспозвоночный — пролепетал, будто побеждённый гладиатор, умоляющий о пощаде - Да!
Трус! Я же мог сказать "нет". Мог ведь!
Вдруг, оттолкнувшись от меня, — да так сильно, что я ударился лопатками и затылком о стену, — она сделала уверенный шаг назад, резко повернулась и побежала по коридору так, будто ничего здесь только что и не произошло.
Или, всё-таки, по улице? Мне трудно вспомнить. Как же мне трудно...
Все оборачивались на неё, на её бег, будто пытаясь как можно дольше удержать её своим взглядом, и наконец, переводили взгляд на меня — туда, где оставался я.
Они, видимо, желали понять, откуда она бежит такая. Счастливая, беззаботная, юная. Как сама истина!
Но видя там меня, тут же понимали, что зря потеряли время, что всё не то, что всё это какая-то ошибка, что на моём месте должны были оказаться они, как минимум, — тут же возвращались взглядом туда, где её оставили... Но
Она уже исчезла.
Они с сожалением об утраченной возможности полюбоваться её грацией, её потрясающей фигурой и развевающимися на бегу волосами, вновь смотрели на меня, как на виновника, укравшего у них что-то, крайне важное, крайне необходимое им сейчас.
А может быть, и правда — они всю жизнь только и мечтали, чтобы увидеть именно её. Такую. Бегущую.
Или меня. Там так стоящего. Как стыдно!
И теперь, в дополнение к своей трусости, я стал ещё воришкой.
Укравший мечту!
А остальное, наверное, как у всех.
Представляете...
По улице бежал человек... Смеялся чему-то своему. Лил дождь...
18 марта