Введение
Сквозь густую пелену тумана, накрывшего ивовую рощу этим холодным утром, было невозможно разглядеть что-либо дальше дюжины шагов вокруг сложенных штабелями брёвен. Здесь начиналась переправа через Ярх – бурную горную реку, напоминавшую о себе шумом бьющейся о камни воды. Хозяин псарни сидел на пне, неподалеку от своего отряда, и хмуро всматривался в место, где начинался и почти сразу исчезал из виду каменный мост. Полагаться на зрение не приходилось. Он запустил руку за пазуху и достал из внутреннего кармана самокрутку и кресало. Нервно прокрутив махорку между пальцев, он закрыл глаза и постарался прислушаться, но тут же обернулся и строго окинул взглядом болтавших в полголоса подопечных. Пятеро псарей, от совсем юного возраста до пожилого, не сразу отреагировали на это движение, и последнего, сидевшего на бревне спиною к своему начальнику, пришлось толкнуть его товарищу. Тот виновато посмотрел в ответ и, поправив шапку, замолк. Мужчина на пне покачал головой, щелкнул пару раз огнивом и закурил. Тишина. Разминая начинающие замерзать, несмотря на закопанные в желтую листву добротные сапоги, ноги, мужчина вновь про себя обругал воеводу за его «пунктуальность». Не хватало еще слечь после сегодняшней охоты.
Вдруг, взгляд его привлекло движение Шныря – борзой, свернувшейся клубком рядом с хозяином. Пёс поднял морду и навострил уши. Затем встал, отряхнулся и сделал несколько шагов в сторону переправы, после чего остановился, подняв левую лапу. Псарь огляделся. Остальные животные так же, как и вожак, были явно чем-то обеспокоены. Шнырь залаял. Сначала пару раз, а затем зашелся частым лаем, от чего хозяину пришлось дать команду замолчать. Теперь и человеческому уху стали слышны мерные удары солдатских сапог о брусчатку. Над проявившимся еще на несколько метров вглубь мостом стали видны тусклые огни двух факелов, «паривших» вдоль бортов переправы. Огни становились все ярче, и вскоре из тумана стали проявляться очертания дружины с поднятыми над их головами пиками кабаньих копий. Эта процессия, вероятно, казалась собакам огромным шумным шипастым зверем и горящими огнем глазами, так как Шнырь попятился назад и вновь залаял, отойдя к стае. Эта реакция насмешила остальных псарей, но командир отряда тут же прервал веселье, дал приказ построиться, затушил окурок и стал во главе. Крупная фигура воеводы была легко узнаваема, и хоть каждый ожидавший его здесь и мог, мысленно, ругать его за задержку, но проявлять неуважение или ослушаться его приказа было невозможно.
Казимир был выше большинства своих дружинников аж на целую его седую голову, увенчанную шапкой на меху. Однако, сам воевода не любил выделять себя среди других, оттого в зеленом кафтане с белыми петлицами, и таких же зеленых шароварах его вполне можно было принять за крепкого, рослого бойца. Лишь годы, не подходящие уже для ратных подвигов и пустующая левая глазница являлись явными приметами Казимира. Хотя, было еще кое-что особенное – церемониальный палаш в прекрасной работы ножнах, тихо постукивал по его бедру. Особое оружие, служащее не для боя, но для подчеркивания торжественности события. Что же особенного было в сегодняшнем дне? Ответ крылся в двух низкорослых фигурах по левую и правую руку от воеводы – его сыновьях, родившихся в этот день, десять лет назад. По традиции рода Вран, мальчишки переставали быть детьми в этот день, отправляясь на охоту. Ребенок получает в подарок от отца или старшего мужчины в семье кинжал, отправляется с подарившим оружие родственником на охоту и убивает пойманного тем зверя. Окропив клинок кровью, мальчик нарекает его и с того момента может считаться мужчиной. Именно они, бурно обсуждающие предстоящий ритуал, и были причиной сегодняшнего сбора и прекрасного настроения отца.
Дружина остановилась. Старший псарь подошел к воеводе и отрапортовал:
-Места прикормлены, площадки готовы. Лесники подготовили поляну в версте выше по течению, ждут прибытия.
Улыбка утонула в густой седой бороде Казимира, но уголки глаз указали, что воевода доволен.
Прозвучала команда, дружина продолжила путь.
Дружный звук топоров звучал над просекой вперемежку и голосами егерей. Мужики натягивали ванты разноцветных шатров и накидывали их на вбитые в свежие пни колья, а кухарки колдовали над похлёбкой, запах которой можно было уловить даже отсюда, с опушки. Несмотря на большое количество собранного здесь народа, суета говорила о том, что далеко не все готово к подходу дружины. Так и было.
Завидев отряд служивых людей, этот муравейник зашевелился еще быстрее, а топоры стали стучать в разнобой, ведь каждый лесоруб не хотел показаться отлынивающим от работы.
Управляющий уже спешил навстречу господину, по пути бросал последние указания и даже погрозил кому-то кулаком. Поправив свою шапку, он сразу после приветствия стал оправдываться перед не останавливающимся воеводой. Из отчета было понятно, что ожидаемо не хватало рук, топоров, дерево было слишком вязким, да и туман этот, чтоб его…
Казимир будто не слушал, и, похоже, не был настроен на экзекуции. Он остановился посреди лагеря, довольно хмыкнул, заметив встревоженные лица слуг, воткнул копье в землю и скинул кафтан, который управляющий тут же подхватил.
- Что прикажите подать?
- Колун. Проверим, что там с вашими вязкими поленьями.
Ближайший лесоруб тут же подал всё необходимое и воевода, чуть размявшись с тяжелым топором, сделал первый замах в увесистый пень. Клин вошел в древесину наполовину.
Казимир повел бровью и бурнул:
- Глядика-ка, не соврал.
Второй замах воевода сделал вместе с нанизанным на топор поленом и расколол его надвое.
Его сила впечатляла, а сам он любил ей покичиться перед подчиненными. Особенно приятно было делать это в последние годы, ведь он был уже не молод, и за полвека не зазорно, наверное, растерять былую удаль, но только не ему. Он открыто презирал разжиревших военачальников с материка за то, что те не могут быть примером своим бойцам и сам, несмотря на несколько лет мирной жизни, старался быть тем, кого хотел видеть в каждом своем дружиннике.
Вот и сейчас, когда он услышал восторженный возглас присутствующих, когда увидел интерес в глазах молодых кухарок и восхищение на лицах своих сыновей, он почувствовал себя минимум лет на десять моложе. Довольно потянувшись, будто этот удар не был для него хоть сколько-нибудь тяжелым, он разделил дружину на части, обязав каждого прийти на помощь и закончить, наконец, подготовку. Казимир никогда не сторонился работы, даже несмотря на свой статус, и в нужные моменты и сам мог взяться по топорище, за что его уважали почти все в поместье, а кто не уважал – никогда об этом не говорил, так как опасался. Своим детям воевода так же хотел привить это свойство, ведь из своего опыта он мог с уверенностью сказать, что куда важнее для военачальника уважение его людей, а не страх перед ним.
Отец сел на один из пней и подозвал к себе сыновей.
- Мы будем здесь до завтра, а эти бездельники не собрали хвороста, чтобы освещать лагерь. Соберите каждый по большому вороху. Времени даю…-Воевода задумался, - Времени даю до той поры, пока тень от этого копья не коснётся этого пня. Вперёд!
Дети откланялись и бросились к опушке.
Что тут началось! Братья носились в лес и обратно один быстрее другого. Для них это было не просто работой, отец знал, что эти сорванцы с самого малолетства боролись за первенство буквально в любом задании, а одобрение от Казимира была самой веской наградой.
Сперва кучи хвороста росли быстро, но по мере углубления в лес, возвращаться дети стали всё реже. Не желая бегать туда-сюда ради пары веток, один из мальчишек отыскал в лагере длинную веревку и, собирая крупные вязанки, заполучил преимущество.
Вот, взглянув на соседнюю кучу веток, и оценив её как сильно отстающую в размерах, он довольно улыбнулся и вновь рванул в лес. Если раньше он еще слышал хруст веток со стороны брата, то сейчас лишь стук из лагеря не давал ему заблудиться. Высокие толстые стволы с почти облысевшими кронами были похожи как близнецы, и только редкие ели выделялись своей вечнозеленой хвоей среди красно-желтого ковра на земле. Одна из елей неподалёку была повалена ветром уже давно, судя по одеялу из осыпавшихся с других деревьев листьев. Её ветви с желтыми сухими иголками, конечно, не годились на костер, но вот обломленные ею при падении ветви дуба – это прекрасный вариант. Добротные крепкие ветки радовали глаз, и, судя по их количеству и качеству, мальчишка уже в душе праздновал победу.
Внезапно, шорох из глубины жухлой ели, заставил парня замереть. Вряд ли это был волк – отец рассказывал, что их перебили за много верст вокруг. Но что тогда?
Интерес взял верх. Мальчик вынул кинжал из ножен, и аккуратно отодвинул в сторону одну из колючих ветвей. Шорох усилился и удалился куда-то вглубь кроны. Это было что-то мелкое, и, очевидно, это что-то боялось чужака. Ребенок стал действовать смелее и, став на колени, уже уверенно раздвигал ветки, пока не вздохнул с удивлением: в разобранном им укрытии скрывались поросята дикого кабана. Вот так удача!
Это не какая-то куча хвороста, это настоящая добыча! Мальчик, не долго думая, опоясался веревкой, скинул кафтан, завязал рукава и застегнул пуговицы, соорудив подобие мешка, в который одного за другим стал хватать и совать повизгивающих детенышей. Последний, пятый по счету, завизжал громче прежних и сумел вырваться из рук ребенка, выведя того из равновесия. Но долго мальчишке лежать не пришлось. Другой, доносящийся из-за спины, визг полный ярости, заставил его вздрогнуть. Чудом он успел перекатиться в сторону, когда мимо пронеслась самка вепря и врезалась в гущу ветвей. Парень быстро встал, схватил кинжал и направил в сторону противника, но разум говорил ему одно единственное решение: бежать! И он побежал.
Едва успев убрать кинжал в ножны, он что есть сил рванул прочь, на ходу судорожно вспоминая рассказы охотников о вепрях. Эти звери не хищники, но чертовски опасны. Вдвойне опасны они, когда загнаны в угол или когда защищают своё потомство, и сейчас был как раз такой случай. Зигзаги! То, что животное дало фору обидчику своих детей – не доброта, а неповоротливость, и спастись от смертоносного удара можно лишь меняя направление бега. Мальчишка стал петлять среди деревьев. Ветви больно хлестали его по лицу, оставляя обжигающие царапины, но визг злопамятного животного и топот его копыт, придавали сил. Уже совсем скоро стало понятно, что парень бежит не в сторону лагеря, а напротив, вглубь леса, а его далеко не бесконечных сил не хватит на то, чтобы дурачить зверя еще хотя бы пару минут. Спасительная ветвь, за которую сын воеводы успел ухватиться поджав ноги, спасли его от через мгновение пронесшегося под ним вепря. Взобравшись повыше, мальчишка, наконец, смог перевести дух. Сердце билось в бешенном ритме, пот смешивался с каплями крови, неприятно пощипывал в царапинах и падал на жухлую листву, а ноги поджимались от страха. Да, к своему стыду, приходилось признать: он боялся. Где он сейчас? В какой стороне лагерь? Стоит пойти немного не туда, и несмотря на то, что лагерь еще недалеко, можно напрочь затеряться в лесу. Да и как скоро получится покинуть это место? Вепрь – существо с хорошей памятью, особенно это касается обид. Злобно хрюкая и шумно втягивая запах человека, полная решимости настигнуть обидчика мать остановилась под деревом. Казалось, она даже слышала, как колотится его испуганное сердце, и продолжала поиски. Но, понемногу, страх начинал отступать, сменяясь тревогой и стыдом. Если никуда не идти, то шанс заблудиться резко уменьшается. В лагере есть хорошие следопыты, егеря знают здесь каждый кустик, они очень скоро отыщут брошенный кафтан и наверняка выйдут на след беглеца. Но что они увидят? Сына воеводы, загнанного на дерево дикой свиньей? Как посмотрит на него отец, и как будет рад брат! Он наверняка уже собрал целую гору хвороста и думает, где же там возится его незадачливый братец. Парень присел на ветвь и тяжело вздохнул. Мог быть охотником, а стал жертвой…
Вдруг, одна мысль посетила его. Охотник! Ведь охотники рассказывали не только о том, как опасны эти дикие вепри, но и делились способами их одолеть. Что они там говорили? Можно загнать их собаками, это жестоко, но интересно. Если чувствуешь себя смельчаком, то можно и выйти на кабана со специальным кабаньим копьем – таких много в лагере, его перекладина у наконечника не дает зверю ударить охотника, когда кабан со всех сил несется на человека. Не подходит.
Площадки на деревьях. Способ самый скучный, но беспроигрышный – под деревом располагается прикормка, а на самом дереве – помост, на котором охотник нависает над добычей с копьем. Все, что нужно – дождаться, когда кабан окажется под деревом и метнуть копьё. А вот это может сработать!
Мальчишка оживился и посмотрел по сторонам. Более-менее сносная прямая ветка отыскалась довольно быстро, хруст над головой встревожило животное, но не заставило уйти.
- Твоя беда, - подумал мальчишка, - вернись ты сейчас к своим детям, и осталась бы жива.
Веревка с пояса и кинжал – импровизированное копье вскоре было готово. Ребенок подполз поближе и навис над жертвой, тщательно выверяя место удара, ведь попытка у него была всего одна. Череп кабана очень крепкий, если ударить в голову, то есть риск, что наконечник скользнет по кости и не пробьет его. Мальчик целился в шею, но кабаниха всё ерзала из стороны в сторону. Впрочем, и эта проблема решаема - было ещё кое-что, о чем не так давно рассказали охотники.
Парень сунул два пальца в рот и протяжно засвистел. Вепрь навострил уши и на пару мгновений оцепенел. Именно этих мгновений и хватило на то, чтобы отпустить древко. Визг, смешавшийся с хрипом, разнесся, наверное, на версту вокруг. Животное рвануло в сторону на подкашивающихся копытах, вскоре исчезнув из вида. Через пару минут, убедившись, что вепрь не вернется, ребенок спустился и поднял окровавленное копье. Осматривая своё орудие, мальчика охватили смешанные чувства. Он победил - это, конечно, так. Но его противник еще жив, и, наверняка, подыхает в страшных мучениях. Отец учил, что жизнь нужно отбирать быстро, и сейчас, глядя на темные пятна крови, тянущиеся тонкой нитью по вспушенной желтой листве, он решил идти следом. Через несколько минут пути, к шороху листьев добавился нарастающий шум Ярха. Влажный воздух становился здесь холоднее. Вот и она. Смертельно раненная кабаниха еще хрипела, тяжело вздымая грудь, а неестественный холод этого места заставлял вырываться из её пасти клубы пара. Услышав приближающиеся шаги, она дернулась, и даже немного привстала, заставив ребенка снова напрячься, и крепче сжать древко, но тут же рухнула, лишившись последних сил. Остановившись над животным, он вновь вспомнил завет отца, и несмотря на жалость, проявил милосердие. Сильным ударом копья в ухо, он прекратил страдания вепря. Охота прошла успешно, теперь он имел право дать имя своему клинку.