- Спите тут, в ус не дуете, а у вас там пионеры это вот самое! – Ковшик бушевал и неистовал. Он был в ярости. Он поднял весь педагогический персонал, включая физруков и кружковцев. Он даже меня поднял. Хотя я спал в палате с детьми и в процессе стаскивания с меня одеяла можно было их разбудить.
Ковшик – одновременно фамилия (только украинская – Кившик) и погремуха, потому что более всего он походил на ковшик – небольшой, бочкообразный (КМС по вольной борьбе) с ручкой-носом. За глаза всего его так и завали – и вожатые с воспитателями, и хозперсонал, и пионеры.
В смысле, пионеров в лагере уже не было. Пионеры кончились, это был просто детский лагерь отдыха. Но надо ж детей как-то называть одним словом? Тем более, что нас-то называли вожатыми, как в недавние ещё советские времена. Я даже нашёл где-то дома пионерский галстук и одну смену честно его носил, уж не знаю с какими целями. Народ относился к этому положительно, ибо в те времена в пионерах успели побывать все.
Собственно говоря, пребывание в качестве вожатого в лагере «Звёздочка» засчитывалось как педагогическая практика. Что-то педагогическое в этом действительно было, но вообще было весело – отдых на свежем воздухе в молодёжной компании (частью – сокурсников, частью – нет), да ещё и с зарплатой. Копеечной, конечно, зато выплачиваемой вовремя, в отличие от стипендии.
Вообще нашему курсу был предоставлен выбор: либо ехать в пафосную «Молодую гвардию», бывший лагерь ЦК ВЛКСМ, украинская версия «Артека», в Одессу; либо ехать в скромную «Звёздочку» от местного военного предприятия.
В «гвардию» я не поехал, исходя из двух глубоких мыслей. Во-первых, я не хотел ехать на море, потому что я не хотел ехать на море. Во-вторых, я не хотел ехать в Одессу, потому что не хотел становиться одесситом (ибо одессит – тот, кто хотя бы раз побывал в Одессе).
С морем у меня вообще сложные отношения. Я не люблю на него ездить и не люблю в него лазить. Я вообще воду не очень люблю, хотя по гороскопу рыба. Я, наверное, сухопутная рыба. Целакант. Но не та, которая сидела на дереве – высоты я тоже боюсь.
С Одессой у меня отношения сложились ещё более своеобразные. Я попал в неё только спустя четверть века после описываемых событий и к концу первого дня пребывания в городе задался вопросом – как я вообще без всего этого жил?
Впрочем, не смотря на бредовость причин, сам по себе выбор был правильный. Работать в «гвардии» было значительно сложнее, как в силу более строгих порядков, так и в силу разношёрстности детей.
А «Звёздочка» была в местах, напоминающих моё детство – сосновый лес, узкая чистая речка в песчаных берегах, печёная картошка в лесу… Красота!
Одно-двухэтажные домики были разбросаны по лесу, что тоже создавало непередаваемую атмосферу уюта. По крайней мере для меня – я ведь детские годы провёл в городке, где лес начинался прямо у подъезда, а ежи и белки встречались уже метрах в двадцати от домов. Тут белок и ежей почти не было, но всё остальное – желтоватые сосновые стволы, солнце, шишки под ногами, аромат смолы и хвои, – было в изобилии.
Да и само хозяйство было семейное. Большая часть персонала – с этого самого оборонного предприятия. В основном – инженеры, разрабатывавшие, как кто-то пошутил, «скороварки с вертикальным взлётом и посадкой». Соответственно и пионеры – дети тех же самых инженеров, в том числе – воспитателей. Младшее поколение педперсонала, в лице студентов, в эту систему легко вписывалось. Не то, чтобы совсем безконфликтно, но – легко. Я, например, так влился, что честно отработал в лагере три сезона.
Впрочем, вернёмся к нашему Ковшику. Мы все относились к нему с иронией. Он работал начальником лагеря уже четвёртый сезон и, как шутили, уже начал понимать, что тут происходит. Разумеется, ничего особенного в лагере не происходило, но начальников полагалось время от времени менять. Вожатые иронизировали по-доброму – был он мужик, в общем-то, не злой, лагерем управлял нормально. Бывали, конечно, всякие ситуации вроде не полученной мной благодарности за смену (на словах, без денежного эквивалента) из-за якобы травмы у ребёнка, которой не было. Но это же мелочь… Наши старшие товарищи смотрели на него несколько иначе – были у них там какие-то производственные счёты, и в особенности – счёты с профкомом, в котором он работал. Но это всё равно была ирония, а не сарказм и не скандалы.
Сейчас явно был повод для скандала. Когда Ковшик бывал недоволен (это, в общем-то, было нечасто), он краснел, шевелил усами и переходил на бессмысленный набор слов, без матов выражавший крайнюю степень неудовлетворённости окружающей действительностью. Собственно, фраза, которую я привёл в самом начале, выглядела совсем не так, совпадая только по смыслу и интонации.
Ночная побудка была связана с тем, что, проводя ночной обход лагеря, Ковшик услышал в кустах подозрительные звуки. Собственно, там кто-то очень громко и бурно занимался сексом. Отчего и почему Ковшик прямо на месте не пресёк безобразие осталось непонятным. Так же осталось непонятным, почему он грешил именно на пионеров – логичнее было предположить, что в кустах находятся вожатые. У нас вообще была очень забавная пара – воспитатель и физрук, которые в городе жили отдельно, поскольку достали друг друга до последней степени (почему не разводились непонятно), а в лагере – в одной комнате.
Понятно, почему вытряхнули меня, хотя я и не был пионером – по неизвестной науке причине я считался секс-символом лагеря. Отчего и почему – неясно, потому что ни в самом лагере, ни с кем-нибудь из лагерных потом в городе у меня никогда и ничего не было. Кажется, даже не целовался. Тем не менее, Ковшик надеялся на моё отсутствие на спальном месте и был разочарован.
Новость о том, что в кустах кто-то занимается сексом повергло мою воспитательницу в полуобморочное состояние. Вообще она была женщина хорошая – отлично справлялась со своей работой, сама красивая, хотя и несколько полная, мы с ней отлично сработались. Была на 9 лет старше меня, т.е., в общем-то совсем молодой – 29 всего. Но представления об интимной стороне жизни у неё были невероятно дикие. Помнится, она меня отчитывала, чтобы я не ни в коем случае не обнимал девочек (девочкам было по 9-10 лет), потому что они могут заболеть страшной болезнью – мастурбацией (дааа… Фима Собак безусловно была образованной девушкой). Как она ухитрилась в принципе ребёнка завести мне так и осталось непонятным.
В общем, чтобы успокоить Ковшика и мою Лену Геннадьевну, мы большой группой оправились искать источник звуков. В это лето стояла страшная удушливая жара. Даже по ночам воздух был как густой и тёплый. Хорошо хоть не влажный. Его буквально приходилось продавливать, а звуки в нём были странные – приглушённые, но громкие.
Кстати о звуках. Звуки и правда были неприличные. И очень громкие. Источником их был роскошный куст. Куст был роскошный, но в силу особенностей его роста никакие пионеры там бы не поместились. И не пионеры тоже. Там не менее, мы отважно полезли в переплетение веток…
Звуки прекратились.
Тут из-под куста выбежал ёжик. Возмущённо фыркнул и затрусил по дорожке к воротам лагеря.
Потом оттуда же выбежал второй ёжик. Тоже фыркнул и побежал вслед за первым.
Больше ёжиков не было.
Мы переглянулись и посмотрели на Ковшика. В силу сумеречного освещения (фонари территорию лагеря освещали хорошо, но из-за деревьев было много теней) выражение и цвет его лица разглядеть было невозможно. Он возмущённо фыркнул, развернулся и затрусил в сторону своего домика.
Хохотать мы начали только утром. Хохотали долго и со вкусом. До слёз.