«Чудесный, удивительный человек. На днях приходил, читал свои новые стихи — очень горькие, совершенно пушкинские по блеску, силе поэтического напряжения и глубине». (Константин Паустовский)
На литературном пантеоне XX века имя Николая Заболоцкого не высечено золотыми буквами, его творчество теряется в тени великих собратьев по перу - Маяковского, Блока, Есенина, Пастернака или Мандельштама. «Никто не обязан помнить всех второстепенных авторов», - помните, как раздраженно заметила педагог Светлана Михайловна из фильма «Доживем до понедельника»? Правда, это она о Баратынском сказала, зато учитель истории Мельников (Вячеслав Тихонов) вечную песню «В этой роще березовой» душевно спел именно на стихи Заболоцкого.
Нет второстепенных поэтов! Поэт или не поэт - это единственный критерий признания во времени.
«Баратынский стал крупнейшим поэтом девятнадцатого века в двадцатом, так и Заболоцкий станет крупнейшим поэтом двадцатого века в двадцать первом», - безошибочно провидел Андрей Битов.
Николай Заболоцкий - один из самых выдающихся поэтов XX века, непосредственный участник грандиозных и грозных событий, происходящих в молодой советской республике. Был вынужден учиться в двух институтах одновременно, так как только в медицинском студентам давали паёк, но хроническое безденежье и полуголодное существование не мешали заниматься поэзией, пропадать в Политехническом на выступлениях Владимира Маяковского, в кафе поэтов «Домино» на Тверской и в Театре Мейерхольда.
Своё образование Заболоцкий окончил в Петрограде, служил под руководством Самуила Маршака в ОГИЗе. С коллегами по издательству Александром Введенским, Николаем Олейниковым и Даниилом Хармсом Николай Заболоцкий создал «Объединение реального искусства» — ОБЭРИУ. Когда тебе всего двадцать четыре, отрицание любых классических форм и новаторство в ритмике и эстетике стиха - дело естественное. Молодой обэриут-абсурдист называл себя «поэтом голых конкретных фигур, придвинутых вплотную к глазам зрителя», предлагая слушать и читать стихи «более глазами и пальцами, нежели ушами».
Первая книга поэта «Столбцы» произвела такое впечатление на маститого литературного критика Юрия Тынянова, что он подарил Заболоцкому свою книгу с надписью «Первому поэту наших дней».
«Столбцы» стали единственным сборником, который поэту удалось составить самому - в 1938 году Заболоцкого арестовали за активную контрреволюционную борьбу, которая, естественно, существовала только в виде сфабрикованного доноса. На допросах требовали признаться в тяжелейших преступлениях против советского строя:
«Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом — сутки за сутками».
Даже после пыток поэт вину не признал, тем не менее, был сослан на долгие пять лет на Дальний Восток, и в Москву ему удалось вернуться только в 1946 году…
Вынужденное молчание никак не отразилось на уникальном даре стихотворца, уже в классической манере Николай Заболоцкий создаёт подлинные лирические шедевры неслыханной простоты, «совершенно Пушкинские» и удивительно музыкальные:
Облетают последние маки,
Журавли улетают, трубя,
И природа в болезненном мраке
Не похожа сама на себя.
Не удивительно, что сентиментальную любовную лирику Заболоцкий во время своего поэтического расцвета почти не писал – творческие приоритеты у него были совсем другие. И вот у солидного и серьезного 54-летнего поэта рождается цикл лирических стихов «Последняя любовь» - единственный в творчестве Заболоцкого, «один из самых щемящих и мучительных в русской поэзии». Именно в этом сборнике помещено его самое известное стихотворение «Признание» позже переработанное ленинградским бардом Александром Лобановским в не менее знаменитую песню- балладу.
«Пишу Вам с той почтительностью, с какой написал бы Тютчеву или Державину. Для меня нет никакого сомнения, что автор «Журавлей», «Лебедя», «Лесного озера», «Актрисы», «Некрасивой девочки» – подлинно великий поэт, творчеством которого советской культуре… придется гордиться как одним из высочайших своих достижений»,
– так адресовался к Заболоцкому Корней Чуковский в 1957 году, после выхода его последнего прижизненного сборника стихов.
…А рядом с поэтом всегда находился его ангел-хранитель – жена Екатерина Васильевна, посвятившая свою жизнь мужу, его незаметная, почти бесплотная тень:
С утра он все пишет да пишет,
В неведомый труд погружен.
Она еле ходит, чуть дышит,
Лишь только бы здравствовал он.
Заболоцкий и выжил-то в житейских передрягах благодаря верной супруге, отправившейся за ним в ссылку, помогавшей во всем. И вот неожиданно (неожиданно ли?) тихая Екатерина Васильевна, тоже совсем немолодая женщина, ушла из семьи.
«Если бы она проглотила автобус, — пишет сын Корнея Чуковского Николай, — Заболоцкий удивился бы меньше!».
Растерявшийся Заболоцкий начал мучительно учиться жить без верной Екатерины, но выходило из рук вон плохо – жить в одиночку не получалось, и однажды поэт взял в руки старенькую записную книжку и позвонил наудачу. Наталья Роскина, на которую указал случай, служила в журнале «Литературное наследство», считала Заболоцкого легендой и просто любила его стихи. Уже во время второй встречи в ресторанчике Николай Алексеевич написал на салфетке таинственную аббревиатуру «Я п. В. б. м. ж.». («Я прошу Вас быть моей женой») и протянул избраннице. Расшифровка Наталье не понадобилась…
Существовать рядом – тяжелый труд, радости их случайная связь не принесла, это были совершенно чужие друг другу люди – Заболоцкий и Роскина вскоре расстались. Но именно тогда и родился его знаменитый лирический сборник «Последняя любовь», основанный на жесткой личной трагедии. Исследователи творчества Заболоцкого до сих пор ломают копья в спорах, кому же все-таки посвящено стихотворение «Признание» - жене Екатерине или молодой Наталье Роскиной? Образ получился настолько собирательный и дивный, что, возможно, и сам поэт затруднился бы с ответом.
А Екатерина Васильевна вернулась к мужу. Арсений Тарковский, оказавшийся свидетелем их первой встречи после расставания, писал, что когда Заболоцкие увидели друг друга, то оба с плачем кинулись друг другу в объятия…
Признание
Зацелована, околдована,
С ветром в поле когда-то обвенчана,
Вся ты словно в оковы закована,
Драгоценная моя женщина!
Не веселая, не печальная,
Словно с темного неба сошедшая,
Ты и песнь моя обручальная,
И звезда моя сумасшедшая.
Я склонюсь над твоими коленями,
Обниму их с неистовой силою,
И слезами и стихотвореньями
Обожгу тебя, горькую, милую.
Отвори мне лицо полуночное,
Дай войти в эти очи тяжелые,
В эти черные брови восточные,
В эти руки твои полуголые.
Что прибавится — не убавится,
Что не сбудется — позабудется...
Отчего же ты плачешь, красавица?
Или это мне только чудится?