Итак, Молли. 25 лет. Горничная. Любит свою работу и только в ней чувствует себя уверенно.
Одетая для рабочего дня, я чувствую себя более уверенной, как будто знаю, что мне говорить и что делать – во всяком случае, бо́льшую часть времени. А когда я снимаю ее в конце смены, то ощущаю себя обнаженной, беззащитной, лишенной целостности.
По правде говоря, в ситуациях, требующих взаимодействия с другими людьми, я нередко испытываю затруднения. Такое впечатление, что все играют в какую-то замысловатую игру со сложными правилами, которые хорошо им известны; я же каждый раз играю, как впервые. Я с пугающей регулярностью попадаю впросак, обижаю людей, желая сказать им комплимент, неверно истолковываю язык их тел, говорю не то и невпопад. Лишь благодаря бабушке я узнала, что улыбка вовсе не обязательно означает, что человек счастлив. Иногда люди улыбаются, когда они смеются над тобой. Или благодарят, когда на самом деле им хочется влепить тебе оплеуху.
Напрямую в книге об аутизме или синдроме Аспергера, конечно, ни разу не сказано, так же как и в "Теории большого взрыва" о Шелдоне. Но нужно быть совершенно слепым, чтобы не заметить даже не рояля, а большого симфонического оркестра в кустах. Кричащего о высокофункциональном аутизме.
Все проблемы у Молли с коммуникацией и социальным взаимодействием с раннего детства. Долгое время единственным другом, да и вообще единственным близким человеком для Молли была бабушка. Совершенно замечательная женщина.
школа была для меня изощренной пыткой. Всю начальную и среднюю школу мне было очень трудно и одиноко. Я гордилась своими хорошими оценками, но мои сверстники никогда не были мне товарищами. Они никогда не понимали меня и редко понимают теперь. Когда я была младше, это задевало меня за живое больше, чем сейчас.
– Меня никто не любит, – жаловалась я бабушке, когда меня дразнили в школе.
– Это потому, что ты не такая, как они, – объясняла она.
– Они называют меня ненормальной.
– Ты не ненормальная. Ты просто родилась уже взрослой. Этим надо гордиться.
И, к сожалению, эти же проблемы остались и у повзрослевшей девушки.
Я не умею поддерживать разговор и то и дело норовлю что-нибудь ляпнуть, и очевидно, поэтому у меня нет друзей моего возраста. Честно говоря, это стопроцентная правда. У меня нет друзей моего возраста, да и друзей любого другого возраста тоже, если уж на то пошло.
Друзья (ну, или те, кого она считала друзьями или своими парнями) ею просто нагло пользовались, в большинстве своем. Например, крайне неудачный опыт личных отношений Молли:
У банкомата Уилбур принялся задавать мне самые разнообразные вопросы про отель и про то, каково это – убирать номера. Я была более чем счастлива рассказать ему про то, какое это невыразимое удовольствие – застилать кровать хрустящим свежевыглаженным бельем и про то, как начищенная до блеска латунная дверная ручка в солнечных лучах превращает весь мир в золото. Я была так поглощена своим рассказом, что даже не заметила, что он внимательно наблюдает за тем, как я набираю на клавиатуре банкомата бабушкин пин-код.
В тот вечер он внезапно ушел раньше обычного, прямо перед «Коломбо». Я несколько дней подряд писала ему, но он мне не отвечал. Я звонила и оставляла ему голосовые сообщения, но он не брал трубку и не перезванивал. Забавно, но мне никогда не приходило в голову, что я не знаю, где он живет, и не только никогда не была у него дома, но даже не знала его адреса. Он всегда придумывал какие-нибудь отговорки, почему лучше будет пойти к нам, – к примеру, потому, что он всегда рад увидеть бабушку.
Примерно неделю спустя я пошла снять деньги на оплату квартиры. Моя банковская карточка куда-то запропастилась, что было очень странно, поэтому мне пришлось взять бабушкину. Я подошла к банкомату, и вот тогда-то обнаружилось, что наш «Фаберже» пуст. Полностью опустошен.
Или друг-приятель из отеля, которому она рада помочь:
ты в курсе, когда какие номера пустуют. К тому же в уборке тебе просто нет равных, как ты продемонстрировала нам сегодня. Было бы замечательно, если бы ты могла говорить мне, когда какой номер свободен, а также прибираться в нем до и после того, как мы – то есть не мы, а Хуан Мануэль со своими друзьями – в нем переночуют. Ну, понимаешь, чтобы никто даже не догадался, что там вообще кто-то был.
Человек обманывает ее, руководство отеля, при этом еще и заниманется распространением наркоты, но она свято вверит, что он Робин Гуд и творит добро! Он же сказал. Он добр к ней и, соответсвенно, нет никаких причин ему не верить.
А еще для нее характерна педантичная точность и одновременно неумение понимать ее уместность/неуместность. Точнее, умение есть, но задним числом.
– И давно вы работаете в «Ридженси гранд»? – спросила она.
– Уже приблизительно четыре года, тринадцать недель и пять дней. Я могу ошибаться на день, но не более того. Если у вас найдется календарик, я могла бы сказать вам точно.
– Не нужно. – Она медленно покачала головой, что, по-видимому, означало, что я выдала ей избыточную информацию.
и так во всем. Ее начальник говорит ей, что
не надо слишком все усложнять. Чем проще, тем лучше. Он имеет в виду, что я иногда склонна излишне вдаваться в подробности, а это, как выясняется, может раздражать людей.
Про сенсорную чувствительность Молли в книге мало, но все же немного есть:
1.
Терпеть не могу одноразовые стаканчики. Они скрипят. К ним липнет грязь. На них остаются вмятины от малейшего нажатия ногтем. Но я умею себя вести. Я не стану привередничать.
2.
Хруст, с которым нож разрезает поджаренную пышку, неприятно царапает ухо.
3.
Дерматиновая обивка скрипит подо мной всякий раз, стоит сделать малейшее движение.
Ей проще жить по четку распорядку и делать все по четким, полностью стандартизированным алгоритмам и правилам.
Понедельник – день мытья полов и выметания пыли изо всех углов.
По вторникам протираем косяки и подоконники.
В среду моем ванную с туалетом.
В четверг кухню драим.
В пятницу гладим и стираем.
Субботу отводим непредвиденным заботам.
В воскресенье – магазины и покупки.
Как и многие аутисты, она не понимает метафор и ей отдельно требуется учиться понимать их:
- он был непутевый и что у него был ветер в голове.
– Ветер? – удивилась я. – Но как он залетел к нему в голову?
Молли также плохо понимает юмор, сатиру, иронию и сарказм, и она не понимает, когда смеются над ней, а когда вместе с ней. А если смеются, то что имеют в виду.
– Консьержи внизу сегодня надо мной смеялись. Они придумали мне новое прозвище. Честно говоря, я не очень его понимаю.
– И как они тебя называли?
– Румба, – ответила я. – Мы с бабушкой раньше любили смотреть «Танцы со звездами», и румба – это очень быстрый парный танец.
Жизель поморщилась.
– Думаю, они имели в виду не танец, Молли. Думаю, они имели в виду «Румбу», робот-пылесос.
И тут до меня наконец дошло. Я уставилась на свои руки, лежащие на коленях
Вообще, если откинуть детекивную линию, то эта книга мне больше всего напоминает форумы и сообщества аутичных людей, потому что то, что рассказывается о жизни Молли от первого лица, очень напоминает все те истории, которыми делятся аутичные участники этих сообществ. Я с легкостью могу представить ее одной из таких участниц, делящихся личными переживаниями.
Пожалуй, единственное что создает в образе Молли сильнейший диссонанс - это ее вранье и созданная на его основе детективная линия. Из-за этого и концовка мне совершенно не понравилась, я в нее просто не верю. Аутчным людям редко когда удается успешно врать. Если аутист хорошо социально развит и мастерски владеет маскингом, то он, может, еще и сумеет убедительно соврать в полиции и в суде. Но не настолько социально неразвитый и наивный, какой нам показывали Молли на протяжении всей книги.
В подобном случае ложь, сокрее всего, будет ничуть не достовернее правдоподобнее лжи пятилетнего ребенка о кошке, разбившей чашку и аутист споткнется о первый же встречный вопрос (ну, или о второй-третий). Но, в конце концов, это фантазия. Да и аутисты все разные. Так что, вполне возможно, что это это все же и не настолько неправильно, как кажется мне.
Чем дольше живешь, тем большему учишься.
Люди – это загадка, которую невозможно разгадать.
Жизнь сама расставит все по своим местам.
В конце концов все будет хорошо. Если что-то не хорошо, значит это еще не конец.