В произведении используется разговорно-обиходный стиль речи.
Сегодня Великий праздник, День Победы. Хочу рассказать одну историю про своего родного деда Анатолия (Антона) Ивановича Николаева. Уроженца села Старобе́шево Сталинской (Донецкой) области.
Село это было основано примерно в 1779-1783 годах греческими переселенцами с Крыма.
Родился дед в 1918 году, и уже в три месяца остался круглым сиротой, родители погибли один за другим при не совсем понятных обстоятельствах. Дед со старшей сестрой, которая была старше его на три года, жили у разных дальних родственниках, и просто у односельчан, в общем помыкались, и детства у них не было.
В 1939 году дедушку призвали на службу в ряды РККА, а через некоторое время он был направлен в школу красных командиров. Войну встретил в Крыму в городе Феодосия, в звании младшего лейтенанта пехотинца.
Тяжёлые бои, отступления, первое лёгкое ранение, два-три дня в медсанбате, и снова в бой. В общем тяжкие выдались1941-42 годы.
Осенью в бою, который дошёл до рукопашной, дед получил лёгкую контузию, от взрыва ручной гранаты, а после в рукопашной уже потерял сознание от удара прикладом по голове.
Дедушка никогда не рассказывал о той войне. И только когда мне исполнилось 18 лет, и я должен был идти служить в СА, он как будто предчувствовал, что это последние наши встречи (умер он ровно через полгода, просто уснул и не проснулся) кое-что рассказал, но очень мало.
«…-Хорошо я того фашиста запомнил, бежит на меня гад, ну как на картинке: здоровый, рыжий, ну точно на голову выше меня. Затвором передёрнул, а там пусто, я в него из нагана пальнул два раза, вроде попал раз, патроны кончились, а он всё прёт как бык, как ни в чём не бывало. Я за ножом потянулся, а он за голенищем. Последнее что помню, крик, на звериный рёв похожий, приклад винтовки, и всё темнота.
Очнулся от хохота и пинков. Немецкие солдаты стоят надо мной и командуют чтобы я вставал, винтовки на меня наставлены. Встал, тут я и понял, чего они ржали, каска на голове у меня треснула, от удара того немца. Вот так я Егорка в плену и оказался.
-Деда, а дальше что было?
-Плен был, голод, дикий голод, и битьё, били жёстко и со знанием дела, руки об нас не марали, били кусками толстого электрического кабеля.
-А дальше, что было?
-Всё Егорка, не хочу больше вспоминать, а потом ты уже знаешь, воевал и домой вернулся.
-И всё?!
-Не хочу сегодня, потом может и расскажу…»
И больше дед не стал рассказывать, были рассказы, но все какие-то не о войне, а о жизни, что ели, как о бане мечтали в окопе, как Победе радовались. Один раз только дед рассказал, как под Корсунью прорывающихся немцев из котла целых две фашистские роты в ночном бою его взвод уничтожил. Немного про штурм Кенигсберга поведал, про медсанбат после тяжёлого ранения.
А вот эту историю из его жизни я узнал от бабушки, тётки, и других родственников. Точных дат и деталей этой истории я не знаю, а кое-что уже и стёрлось из памяти. Расскажу её от первого лица, как я её помню, и как я себе её представляю:
…Сил уже никаких не было, побои и помои вместо еды каждый день. Первый раз попытался сбежать, не получилось, не повели нас на работу, второй, третий раз, то страх не давал, то ещё что-то мешало. Да ещё и правая нога плохо слушалась, это скорее всего от битья кабелем, может нерв какой повредили мне, мог пару дней нормально двигаться, а потом прострелит в ней что-то, и день хоть волком вой, болит сильно.
Дождался я пока нога в очередной раз отболит, и на следующий же день рванул с работы, пока немцы замешкались. Видать поздно заметили. А до родного села всего-то около 60-ти километров мне.
Крался долго, балками лесочками, никуда не заходил, осень же, где засохший подсолнух скручу, кукурузу найду, огороды сады попадались, в одном ставке раков наловил, на маленьком костерке их испёк, хорошо они мне сил тогда придали, в общем худо-бедно, но ел что-то, во всяком разе лучше чем в лагере.
Очень боялся на глаза кому-нибудь попасться. Жить хотел, а ещё очень хотел отомстить фашистам за унижения и отношение как к скотине. Да какая там скотина, хуже даже всё было. Пришёл я ночью в своё село. К кому идти даже не знаю, кто и как сейчас из односельчан при фашистах живёт поди знай, но немцев в селе нет.
Рано утром от холода, слабости и голода мне уже почти всё безразлично стало, первым увидал дядю Илюшу, я его почти и не знал, только имя и что житель он этого села. Я к нему, всё рассказал кто я и почему здесь. Он вообще меня сначала и не узнал, а как узнать? Худой как тот скелет, оборванный, заросший.
-Пошли в дом Антон, поешь, а потом уже думать будем, что с тобой делать.
-А немцы? Вдруг заметят?
-Нет их у нас, они в городах, староста и помощник его только, но они назначенные, не выдадут, это точно.
В общем каким-то образом дядя Илюша у старосты выпросил какую-то нужную бумагу, что я старший сын его, и отроду мне всего 18 лет, да я наверное, в то время и моложе выглядел, тощий был. А у дяди Илюши свой сын, Вася, ему тогда только 15 исполнилось. А что хоть маленько, а похож на него, оба чернявые, роста небольшого, село же, может и вообще мы родственники дальние по настоящему были.
У меня нога чаще болеть стала, видать, когда смерть рядом была организм справлялся, а тут расслабился, и получите результат. В общем живу я у дяди Илюши сил набираюсь, около месяца может прошло, нога помаленьку перестаёт болеть, но хромаю. Я уже к нашим стал собираться, но дядя Илюша с тётей Галей не отпускают, настаивали чтобы я ещё сил набрался, а главное, чтобы хромать перестал.
А тут ещё напасть. Староста объявляет все что у кого есть дети от 14 лет и старше поедут в Германию на работу. Если в семье один ребёнок, то не тронут, а у кого два и больше то собирайтесь на работу. А ещё староста сказал, что немцы всё равно потом проверят, не скрыл ли кто своё «лишнее» чадо от отправки.
Тот староста вечером к дяде Илюше пришёл потоптался у порога и говорит:
-Илюша, давай ты своего «старшего» отправляй, мы же оба знаем, что он тебе никакой не сын. Я даже знаю, как он у тебя появился. Сколько мог столько скрывал, но тут уже не могу. Немцы если что не ладное учуют у всего села проблемы будут. А так уедет Антон в Германию, может и жив останется, и село не тронут.
Вздохнул дядя Илюша тяжело, -а ты бы как на моём месте сделал?
-Я не на твоём месте, а не дай Бог оказался бы, то Антона бы отправил, рано или поздно всё одно всплывёт, что он солдат, и что из плена убежал.
-Значит так… Галя уйди, видишь мужской разговор у нас, -приказал он жене, именно приказал, а не попросил.
Тётя Галя молча повиновалась, ну вот такой патриархат был в греческих семьях, а особенно в то уже далёкое время.
-Ну вот значит… Когда отправка?
-Завтра немецкая машина приедет, а потом на станцию молодёжь повезёт под охраной.
-Завтра он придёт, Вася придёт, он поедет.
-Илья да ты что?! Васька же твой родной, и при том единственный сын?! Не дай Бог что, кто тогда род продолжать будет?!
-Кто жив останется тот и продолжит. Если я Антона сейчас отдам, как я жить буду? Как людям в глаза смотреть? Сына родного пожалел, а солдата контуженного отдал. Нет! Вася поедет, разговор окончен.
-Как знаешь, моё дело предупредить.
Тётя Галя всю ночь тихо проплакала, но ни разу не упрекнула дядю Илюшу, принято так было: муж сказал, значит его слово закон.
Проводили родители сына, а там уже грузовик и мотоциклы стоят с немцами, староста через переводчика с офицером общается, бумагу показывает. Молодёжь человек десять стоит в сторонке, в кузове грузовика несколько человек находятся, видать уже по деревням насобирали.
Увезли Васю с другой молодёжью на станцию. У меня на душе вообще муторно стало, я и так собирался к своим за линию фронта пробираться, но всё ждал, когда с ногой лучше станет. А тут окончательно решил уходить, ну нет сил в глаза Васиным родителям смотреть, а особенно тёте Гале. Хотя она даже взглядом меня не упрекнула.
Через день собрали еды, дядя Илюша даже какие-то ботинки мне выдал, холодно уже стало.
-Антон ты там воюй, но голову больше не подставляй, и… короче как хочешь, а вернись. Мне род продолжать надо.
-Так я же не из вашего рода.
-Теперь с нашего, все мы теперь одного рода. Ждать буду.
-Да Антоша, ты вернись, я за вас с Васей за обоих молюсь.
Это было самое длинное предложение сказанное тётей Галей за всё время которое я у них жил…
До своих дед мой дошёл, получив лёгкое, сквозное ранение в бок при переходе линии фронта, и снова в правую сторону. Проверка, разжалован в рядовые, штрафбат, дед вину кровью быстро искупил. Да ещё и немецкий самолёт сбил, из ДП или из ПТР, я точно не помню, но сей факт он командиру батальона «подарил», чтобы тот побыстрее документы оформил, о том, что дед больше не штрафник.
Офицерское звание после штрафбата вернули. Много чего было, и сутки в мертвецкой, и похоронка из Кенигсберга. И почти постоянные бои. Дед мой закончил войну в Праге в звании старшего лейтенанта. Награждён орденами и медалями.
В конце мая вернулся в село Старобешево. Дядя Илюша почти молчал, лишь изредка хвалил за награды, и офицерские погоны. Кашлял, и глаза прятал, говорил, что самосад едкий попался, глаза режет. Тётя Галя не знала в какой угол посадить, и чем накормить. Она то улыбалась, то слезу смахивала.
А Васи дома не было, а у меня язык не поворачивался спросить где он и, что с ним вообще. Но насмелился я:
-Дядя Илюша, а Вася?...
-Нет его пока, но ждём, война-то кончилась. А значит жизнь дальше идёт, ждём должен Вася вернуться, а нет… значит Богу так угодно, ты у нас есть, и снова закашлялся и отвернулся. –Ну что за табак такой, аж выворачивает всё!
А кашель-то не настоящий, плохой из дяди Илюши актёр, да вообще никакой.
Но Вася вернулся! Не сразу, а в сентябре. Он на каких-то шахтах, или рудниках вкалывал, по-моему в Чехословакии, а после ещё где-то. Их лагерь союзники освободили. Фильтрационный пункт, допросы проверки, чист Вася.
Дядя Илюша как-то сказал: «А мне всё равно перед людьми стыдно. У кого-то война всех и всё забрала, а у меня наоборот, был один сына, а после войны два стало!»
В 1946 году родился мой отец, Вася тоже женился у него родились два сына погодки. Вот так мой дед приобрёл ещё одного родного брата, Василия, не по крови конечно, а по сути. А первый его названный брат Пётр Кайда, который ему на фронте жизнь спас. А значит дед мой никакой не сирота был, были у него родственники и много.