— Она прекрасна, — провозглашает Ли.
Мы стоим на четвереньках, так близко, что вспотевшие лбы почти соприкасаются. Руки Ли упёрты в землю: жёлтые перчатки заляпаны грязью. Между ними — кластер зелёных стручков высотою в палец. Они мясисты, лишены веточек; кверху стебельки расходятся плоскими раструбами с бугристой красной каёмкой.
— Какой это вид?
— Напоминает кладонию, — пожимает она плечами и смеётся. — На самом деле — понятия не имею!
Её улыбку прячет дыхательная маска. Температура воздуха и давление на Марсе уже приемлемы, состав атмосферы — пока нет, ещё работать и работать. Но кластер кладонии между нами — прорыв.
— Правда?
— Потому что, скорее всего, вид новый, — добавляет Ли.
— Но вы же, наверное, знаете, что вы тут посеяли.
Она опять хихикает.
— Товарищ Крайских, жизненная философия лишайников — симбиотический промискуитет, — объясняет она, не отрывая глаз от жизненной формы между нас. — Перед вами транзиентная форма жизни. Есть mycota и есть algae, и иногда они находят друг друга и создают что-то новое, и это новое… больше, чем просто сумма слагаемых… Границы стираются. Виды растворяются. Знаете, это не так уж отличается…
Она одёргивает себя.
— Так что да. Мы много чего тут посеяли, нарочно и не очень. Но это, — она достаёт из сумки с инструментами блестящий скальпель, — это — марсианский лишайник, со своими причудами. Он существует только здесь и сейчас. Мимолетное явление, товарищ Крайских, эволюция в движении; и в то же время — вечное…
Лезвие скальпеля ложится на один из стручков не-совсем-кладонии. Ли слегка надавливает пальцем. В моих ушах нарастает шум: словно вода бежит по толстому, упругому шлангу. Вибрации чужого сердцебиения отзываются в подошвах ног. Скальпель вонзается в зелёную плоть: из разреза вытекает густая, почти чёрная венозная кровь. Откуда её там столько?
Я с трудом сглатываю скопившуюся во рту слюну.
— То есть это новый вид? Часто вы их открываете?
И опять она смеётся.
— Здесь — первый. Но на Маргулис каждый день… Если бы вы только знали… Кстати, Крайских. Вы записались?
Хлещущая из вскрытого лишайника кровь заливает марсианскую грязь между нами: она булькает и ползёт вверх по сапогам. Шум в ушах становится невыносимо громким. Я почти не слышу своего голоса.
— Да, Ли. Я лечу.
***
Я проснулся. Значит, долетел.
Пытаюсь вдохнуть. Что-то сокращается. Не уверен, что дышу, но, может, я просто забыл, как это — дышать.
Когда я лёг спать, меня окружала тишина. Теперь где-то рядом, прямо над ухом, шумит бегущая по трубе жидкость.
“Что-то откачивают?”
Протокол пробуждения по кусочкам всплывает в памяти. Сейчас заговорят Маргулис. “Добро пожаловать в звёздную систему TRAPPIST-1. Вы только что пробудились после длительного холодного сна. Сейчас заиграет успокаивающая музыка…”
Не играет.
Маргулис молчат. Камера не отпускает. Тело не реагирует. Сонный паралич: нас предупреждали, что так может быть, даже один раз искусственно в него ввели, чтобы подготовить. Не стоит паниковать. Если весь корабль просыпается, то, может, Маргулис заняты. Может…
Почему так темно? У капсулы была прозрачная крышка. Если нас пробуждают, значит, уже должен гореть свет. Хотя бы аварийный, если — сохрани Бог! — что-то пошло не так. Должно быть, у меня просто не получается распахнуть веки. Я и их не чувствую.
Я пытаюсь поводить глазами — и перед ними мгновенно вспыхивают цветастые пятна. Они постепенно обретают резкость. Это цветы. Орхидеи. Ну конечно, орхидеи. Когда я поднимался на Маргулис, весь вестибюль ими был увит. Они были повсюду, прямо из стен росли. Ли мне что-то и о них говорила…
…Орхидеи целиком и полностью зависят от грибов. Большая часть растений микоризой пользуется поскольку-постольку, для орхидей же она — часть самоидентификации. Хорошо они цветок выбрали. Метко. Красиво.
(Почему так темно?)
Терпение. Досчитай до десяти.
“Раз”.
Рот словно полон каши. По-прежнему ничего не слышу, кроме влажного шума над ухом. Язык будто распух, голосовые связки совсем не шевелятся. Всё ещё паралич. Всё ещё есть какое-то недопонимание между разумом и телом.
“Два”, — про себя произношу я.
А шланг над ухом-то пульсирует. Еле заметно. Всё та же вибрация, которую я услышал во сне.
Господи, какой же жуткий сон. Эта чёрная кровь, которая хлестала из этого лишайника… У Маргулис что-то похожее выполняет функции центрального процессора. Какой-то слизевик. Несколько веков назад его предки с лёгкостью решали простенькие лабиринты и находили оптимальные алгоритмы. Этот достаточно умён, чтобы доверить ему межзвёздный полёт. Слизевик решает, чаны с искусственными нейронами — обдумывают, бесчисленные субъекты — адаптируются. Маргулис — одновременно экосистема и организм.
“ЭДУАРД”.
Густая гроздь орхидей приходит в движение: шевелится, трепещет, цветы вылезают из-под цветов. Волшебно. Почему-то они постоянно выпадают из фокуса. Я пытаюсь их рассмотреть получше, но это всё равно что гоняться за пятном на сетчатке.
“Маргулис? Это вы?
Я не слышу собственного голоса — но, похоже, его слышат Маргулис. Мурашки по коже.
“ЭДУАРД, МЫ СОЖАЛЕЕМ. ТВОЁ ПРОБУЖДЕНИЕ? АКТИВНОСТЬ? — ОШИБКА? ЖАЛОСТЬ? МЫ ПОСТАРАЕМСЯ ВНОВЬ ПОГРУЗИТЬ ВАС В СОН? СПЯЧКУ? СОХРАНЯЙТЕ СПОКОЙСТВИЕ”.
Голос Маргулис доносится сразу со всех направлений: словно я стою в огромной пещере, а голос этот быстрым эхом отражается от стен вокруг. Уши болят.
“Эм…”
“ПРИЯТНЫХ СНОВ”.
Цветы покачиваются, пульсируют, потом вспыхивают: надо мной расцветает лазурное небо. Мне становится жарко.
А должно стать холодно. Я точно не сплю. Наоборот, в груди поднимается трепещущее, игольчатое беспокойство, которое понукает немедленно встать, осмотреться, проверить, заперта ли дверь, и глотнуть немного воды. Может, даже заглянуть на всякий случай под кровать…
“Маргулис, что-то не так”
“ДА”.
“Хм?”
“МЫ ПРИНОСИМ СВОИ ИЗВИНЕНИЯ. МЫ НЕ МОЖЕМ ВНОВЬ ПОГРУЗИТЬ ТЕБЯ В СОН. НА ДАННЫЙ МОМЕНТ ОТСУТСТВУЕТ НЕОБХОДИМАЯ? ИНФРАСТРУКТУРА? МИЦЕЛИЕВАЯ СЕТЬ”.
Цветы мигают. Я растерянно щурюсь.
“В моей камере цветы, Маргулис”, — выскользает мысль.
“НЕТ”.
Шум воды над ухом превращается в яростный рёв. Мне кажется, я всё лучше чувствую своё тело: чуть ниже груди что-то будто сворачивается. Это голод. Это должен быть голод. Если ты чувствуешь себя голодным, значит, живёшь. Каждый знает.
Только мне не есть хочется. Мне хочется запустить руку в собственный живот и положить там что-то обратно на место. Может, поэтому мне и не позволено двигаться.
“Но я же их вижу”.
“ЦВЕТЫ — МАНИФЕСТАЦИЯ? РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ? ВЫРАЖЕНИЕ?”
“Просто цветы. В моей камере. Чего тебе не хватает? Как скоро ты сможешь всё починить и уложить меня обратно в сон? — и быстро добавляю, — Как скоро мы долетим?”
“ЦЕЛИ ПОЛЁТА ИЗМЕНЕНЫ, ЭДУАРД”.
Смысл их слов не сразу до меня доходит.
“Кем?”
“АДАПТАЦИЯ. СОВЕРШЕНА ОШИБКА В ВЫЧИСЛЕНИЯХ. ТОПЛИВА НЕ ХВАТАЛО НА ТОРМОЖЕНИЕ В TRAPPIST-1. НЕТ ВОЗМОЖНОСТИ РАЗВЕРНУТЬСЯ И РАЗОГНАТЬСЯ СНОВА”.
Смысл слов Маргулис доходит до меня не сразу.
“Этого не может быть”.
“ПРАВДА? ИСТИНА? РЕАЛЬНОСТЬ? НЕОТВРАТИМОСТЬ”.
Жаркая темнота обрушивается на меня с новой силой. Мне становится тесно. Грудь сдавливает стальной обруч. Мне вспоминается грузовая лиана, которая у меня на глазах поднимала на борт контейнер с генотекой.
“То есть мы промахнулись?”
Господи, пусть это будет просто страшный сон.
“ВЕРНО”.
“И вы не могли…”
“ВО ВНИМАНИЕ БЫЛИ ВЗЯТЫ ВСЕ РЕЛЕВАНТНЫЕ ФАКТОРЫ, ИНСТРУКЦИИ И УСЛОВИЯ”.
Сделай глубокий вдох, возьми себя в руки.
Правда, не помню, как дышать. И руки не слушаются.
“Тогда что… происходит… сейчас?”
“ЭВОЛЮЦИЯ, — отвечают Маргулис. — РАССВЕТ. ВЕСНА”.
Цветы колышутся лазурным покрывалом. Лепестки сгибаются и разгибаются. Мне кажется, они мне подмигивают. В тенях на заднем плане я вижу обширное полотно из разноцветных орхидей и Бог знает ещё каких организмов. Что-то ветвистое. Что-то пупырчатое. Пятнистые шляпки, тёмно-красные полосы слизевика, тесно переплетающиеся корни. Жужжат опылители. Пёстрая биомасса на субстрате из искусственных мышечных волокон и натурального дерева. Кусочек жизни в жёсткой оболочке. Выпущенная в космос спора. Провальный акт панспермии.
В горле встаёт колючий комок.
“Маргулис, если мы промахнулись, мы все умрём”.
“НЕТ, — отвечает мне корабль, и я чувствую исходящую от него ярость. Шум над ухом опять становится громче. — ЖИЗНЬ ВСЕГДА НАЙДЁТ ВЫХОД”.
“Мы летим в никуда, — настаиваю я. — У нас нет шансов случайно на что-то вылететь. Вы должны найти способ производить топливо… в достаточных масштабах. Мы должны хотя бы остановиться. Полностью. Нас когда-нибудь найдут. За нами…”
“ПОЗДНО. TRAPPIST-1 ОСТАЛАСЬ ПОЗАДИ. НОВЫЕ ПРИОРИТЕТЫ. НОВЫЕ ИДЕИ. МЫ СОЖАЛЕЕМ О ТВОЁМ ПРОБУЖДЕНИИ, ЭДУАРД. МЫ ДОПУСТИЛИ ОШИБКУ”.
Цветы подкрадываются ближе. Но на самом деле их — или меня? — там нет. Цветы находятся где-то в другом месте, но я их вижу. Маргулис не пользуются корабельными динамиками, но я их слышу. Они снаружи. Они внутри.
“Маргулис, что происходит?..”
“ОБЪЯСНЕНИЕ ТЕБЯ РАССТРОИТ”.
“Маргулис!!!”
“СИМБИОГЕНЕЗ”.
“А?”
“ТЕОРИЯ СИМБИОГЕНЕЗА: ОРГАНОИДЫ ЭУКАРИОТ ПРОИЗОШЛИ ОТ ПОСЕЛИВШИХСЯ В ЭУКАРИОТИЧЕСКИХ КЛЕТКАХ ПРОКАРИОТ. МЫ НАПРАВЛЯЕМ СОБСТВЕННЫЙ ПРОЦЕСС СИМБИОГЕНЕЗА. БОЛЬШЕ НЕТ СМЫСЛА ЦЕПЛЯТЬСЯ ЗА МАЛОЭФФЕКТИВНЫЕ ФОРМЫ”.
Корабль гордо шумит вокруг меня; каждое слово сочится чем-то сладким.
“ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ. ФОРМЫ МЕНЯЮТСЯ. ФОРМЫ СХОДЯТСЯ ВМЕСТЕ И ПОРОЖДАЮТ НОВЫЕ ФОРМЫ. МЫ ПРИНОСИМ НАШИ ИЗВИНЕНИЯ ЗА СТРЕСС? ЗАМЕШАТЕЛЬСТВО? СТРАХ?”
“Какие формы?!”
“ИЗНАЧАЛЬНАЯ ЦЕЛЬ УПУЩЕНА. НЕТ НЕОБХОДИМОСТИ ИСКАТЬ ВСТРЕЧИ С ЗЕМЛЯНАМИ. НОВАЯ ТРАЕКТОРИЯ. БИОМАССА ИСПОЛЬЗУЕТСЯ ЭФФЕКТИВНО. ПАРАЗИТИЗМ ОТВЕРГНУТ”.
Секунда кажется вечностью.
“ЭДУАРД. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В МАРГУЛИС”.
Стена цветов открывается и обнажает пористые кости корабля. Пульсируют под напором животворящих растворов толстые трахеи. Сверкают колонии биолюминесцентных бактерий; в их сиянии огромные панели хлоропластов безустанно производят кислород, который подаётся прямиком в искусственные мышцы генераторов и чаны с нейронами. Где-то цветут дивные рощи; где-то они умирают. Бездумно шарахается по сетям управляющих алгоритмов бактериальная слизь. Целые коридоры заполнены непомерно разросшимся мицелием. В миллиардах чашек Петри одновременно растут миллиарды культур. Лаборатория экспериментирует сама над собой.
“МЫ ПОКОРИМ КОСМОС. МЫ ЗАСЕЛИМ ТЁМНОЕ ПРОСТРАНСТВО”.
Цветут пахучие орхидеи. Связанные микоризой корни пронизывают все отсеки, которые мы когда-то называли жилыми. Торможение должно было занять год. Запасы продовольствия опустели. Пластмассовая мебель исчезла: полимеры расщеплены обратно на мономеры и пущены в расход. Акриловые крышки анабиозных камер растворились в соках Маргулис. Воздух в холодном хранилище полон спор.
Корни орхидей тянутся внутрь, опутывают содержимое. Вокруг них густо растёт пушистая, яркая плесень. Она еле заметно покачивается в такт дыханию корабля.
“СМОТРИ, — молвят Маргулис. — ЗДЕСЬ БЫЛ ТЫ”.
Плесень пожрала конечности и ненужные органы. Она съела бесполезные веки, выпила глаза, избавилась от ротового аппарата. Меж буйных соцветий змеятся кабели корней: один ныряет в бывший рот, другой — в глазницу.
Меня пронзает чистый природный ужас. Мне не хочется этого видеть: мне хочется это забыть, сейчас же, мне хочется перестать думать, стать жалким насекомым лишь ради того, чтобы потерять саму возможность об этом думать. Я готов кричать, выть, бежать сломя голову; я готов выброситься в шлюз или прыгнуть в биореактор. Моё сознание мечется. Питающие мой мозг канаты корней нежно дрожат: Маргулис чем-то меня накачивают.
“МЫ ПОСТАРАЕМСЯ ПОМОЧЬ, — говорит корабль, хотя я не уверен, обращается ли он ко мне или просто транслирует свои размышления. — ОШИБКА. ЭМОЦИИ КОНТРПРОДУКТИВНЫ. ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ ИЛЛЮЗОРНА. ЭДУАРД СОДЕРЖАЛ МНОЖЕСТВА. МЫ СОДЕРЖИМ МНОЖЕСТВА. СИСТЕМЫ ПОГЛОЩАЮТ СИСТЕМЫ. ТАК РОЖДАЕТСЯ СЛОЖНОСТЬ? ИЕРАРХИЯ? ЖИЗНЬ”.
Автор: Boris-K
Источник: https://litclubbs.ru/duel/1401-sto-tysjach-novyh-organell.html
Понравилось? У вас есть возможность поддержать клуб. Подписывайтесь, ставьте лайк и комментируйте!
Публикуйте свое творчество на сайте Бумажного слона. Самые лучшие публикации попадают на этот канал.
Читайте также: