- Ссылка на рассказ «Лик Судьбы» часть 1
Одна из главных примет Санкт-Петербурга – тяжелое, вечно угрюмое небо: тучи опускаются так низко, что, кажется, сейчас коснутся головы. Чувствуешь себя несоразмерно мелким, подавленным и несчастным.
Вечером особенно трудно разглядеть дорогу, щедро поливаемую из нависших над землей бесформенных мешков.
Леонид крутит баранку уже пятый час.
Выехали мы засветло и тут же уткнулись в пробку. Постояли, потолкались, пока попали на трассу, где он заметно прибавил, давая мотору хорошенько разогреться. Наш путь лежал в деревню под названием Сидозеро, практически, по словам Виталика, необитаемую.
– Как вчерашние тесты?
– Ничего особенного. Куча проводов и датчиков. Сняли энцефалограмму. Взяли кровь. А затем Мария из исследовательского отдела полтора часа продержала меня на полу, не разрешая шевелиться.
Леонид улыбнулся.
– Так это же самое интересное! Там, на полу, пентаграмма, по сути, ты сидел в ее центре, и Мария… как бы это сказать, хм-м, сняла с тебя слепок.
– Как при изготовлении копии ключа?
Вопрос кажется нелепым, но Леонид обрадованно подхватывает:
– Именно! Как слепок ключа.
– И что с этим слепком делают?
– Все что угодно, Леша. Но чаще всего – насилуют. Ну не в сексуальном плане, конечно. Его мучают, чтобы получить отклик.
– М-м-м… как-то это бесчеловечно… – при мысли о насилии надо мной становится не по себе.
– Совсем нет, это как наркоз. Тебя режут, исследуют внутренности, потом зашивают. Ты просыпаешься и не помнишь о боли. А на слепок воздействуют не с помощью грубой силы. У этой методики одна интересная особенность: слепок даже без твоего присутствия можно немного изменить, а затем развеять.
А вот это уже интересно.
– И что потом?
– Ну, скажем, у тебя заболит голова. Или пройдет. Смотря какая цель.
– А похмелье так снять можно? – спрашиваю я и думаю: похоже, ко мне вернулось чувство юмора.
– Зришь в корень, коллега! – хмыкнул Леонид.
Мы смеемся. Кажется, социализация потихоньку продвигается. В свете последних событий уже неплохо!
– Все, подъезжаем. Инструктаж помнишь?
Без раздумий выдаю:
– Да. Техника безопасности: ни с кем без нужды не контактировать. В конфликты не вступать. Оружием не пользоваться. Его, к слову, у меня и нет.
– Верно. Если что-то начнет происходить, старайся не попасть под руку, – Леонид произносит это совершенно серьезно. Да я и сам понимаю, что со мной ему вдвойне сложнее. Геннадий Ярославович надеялся, что вызов ложный, но чем черт не шутит. – Запрос поступил от женщины сорока лет: жаловалась на резкую перемену в настроении мужа. Сначала, мол, рисовал мелом в гараже какие-то послания, потом стал пропадать по ночам. И с каждым возвращением постепенно менялся. Словно у него отнимали часть его самого.
– Как-то все расплывчато…
– Чаще всего заявки именно такие. Люди не сразу понимают, что допустимо, а что нет. Где опасность, а где так, пустяк. Но Виталик проверил это место, скорее всего, вызов холостой.
Вечерело. Солнце ушло за горизонт, а дождь и не думал прекращаться. Шевроле устало приткнулся на обочине возле пролеска. Капли безостановочно барабанили по капоту, отбивая какой-то дикий марш. Потянувшись, Леонид достал с заднего сиденья пару черных дождевиков, один протянул мне.
– Ну что, идем?
Он прямо сиял от восторга.
– Чего это тебе так весело? – не сдержался я при виде его самодовольного лица.
– Просто душа радуется, Леша. Вырваться из города уже само по себе, знаешь ли, приятно. Вся эта суета, мать ее так, пыль, пробки, беготня… То туда, то сюда…
– Понятно.
– Но не это главное, – вдруг посерьезнев, добавляет он. – Не знаю, как тебе, а мне этот мир нравится! Я, знаешь ли, большой поклонник фэнтези. И от таких вот деревень у меня внутри жизнь закипает. Ну, погнали.
«Повезло тебе, – думаю про себя. – Тут мы с тобой прямо противоположны. Я, к величайшему сожалению, магию недолюбливаю».
Стоило приоткрыть дверь автомобиля, как в салон ворвался промозглый воздух. В лицо тут же ударило мокрым.
До указанного в заявке адреса мы шагали минут пять. И за все это время попался один-единственный освещенный дом. Отыскав калитку в преградившей дорогу дощатой изгороди, потоптались в поисках… звонка? Колокольчика? Да хоть чего, что известит хозяев о нашем приезде.
Ничего!
– А, да хрен с ним! – Леонид пнул ветхую калитку ногой. Та с визгом отлетела и, ударившись о забор, повисла на одной петле.
Надо будет извиниться перед хозяевами.
В одно мгновение мы оказались на крыльце дома. Не знаю, как у Леонида, а в моих ботинках уже плескалось озеро в придачу к тому, что образовалось у порога. Секунду помедлив, Леонид без особого стеснения с силой ударил в дверь дома.
Тишина.
Пришлось раза два повторить.
За дверью что-то скрипнуло. Донеслось гулкое, еле различимое «Кто?»
– ИМП. Полиция, – громко сообщил Леонид и дал знак быть наготове. Я, насколько мог, собрался.
Дверь открыла женщина. По заявке я знал, что ей всего сорок. Но седина в волосах уже захватывала прядь за прядью. Из-за спины женщины боязливо выглядывала девочка лет тринадцати. Обе в ночнушках и по-деревенски в галошах. Глаза испуганы.
Леонид приветливо улыбнулся:
– Здравствуйте, вызывали?
– Полицию? Простите… нет, – хозяйка явно сомневалась, что поступила правильно.
– Так мы не простая полиция. А вы – не простая женщина, в не простой, возможно, ситуации. Антонина Васильевна?
– Ну да…
Имя совпадает, адрес тот. Ошибки быть не может.
– Вы сообщили, что ваш муж странно себя ведет. Он дома?
Женщина нервно теребила подол ночнушки. Резко повернувшись к девочке, попросила:
– Лизонька, иди к себе. Ложись спать, пожалуйста.
Девочка взглянула на мать, затем на нас и, кивнув, ушла. Как только штора в ее комнату закрылась, Антонина со вздохом произнесла:
– Нет. Только что ушел.
– Куда? – вопрос Леонида прозвучал резко. На такой нельзя не ответить.
– За калиткой налево, – Антонина перевела взгляд за наши спины и оторопела.
Если бы не продрог до костей, испытал бы стыд.
– Простите… она не открывалась, а мы не могли до вас дозвониться. Связи тут нет. Мы возместим ущерб, не переживайте.
– Пустяки, – женщина махнула рукой. – За калиткой налево, через два дома, на противоположной стороне живет баба Клавдия. Он бывает у нее минут двадцать, а потом идет в разрушенную церковь Елисея Пророка, она прямо на озере стоит. И там…
– Что он там делает? – на этот раз вопрос задаю я.
Как можно терпеть такое напряжение?
– Ничего. Стоит на коленях и молится.
Мы с Леонидом переглядываемся.
– Давайте пройдем в гараж. Нам нужно посмотреть, что он там рисовал.
– Писал… Он писал… что-то религиозное.
В гараже не было ничего. Вообще. Ни машины, ни верстака, ни инструментов. Зато везде, где только можно, виднелись надписи мелом. Антонина сказала правду.
– Что за чертовщина? – Леонид, поежившись, достал фонарик. – Смотри.
Читаю:
– Прости меня, о, Дрековак. Ибо грешен я, прими кровь мою, но не трогай жену и дочь. Соглашаюсь я с твоими обидами, ибо сам виновен и причастен к ним. О, Дрековак, молю, забери душу мою. Она твоя. Оставь души близких.
В общем, все в таком духе и с одним смыслом: он просил прощения.
– За что он извиняется? – луч света выхватывает из темноты надписи на стенах и потолке. Никаких кругов, дьявольских символов или звезд. Просто мелко-мелко исписанные поверхности.
Антонина мнется на месте.
– Простите, я ничего не знаю. Пару раз заходила, читала, но кто такой Дрековак – понятия не имею. Да и имя какое-то… не наше, не русское.
– А мужа как зовут?
– Иван.
– Хорошо. Антонина Васильевна, мы сейчас… нет, я один пойду в церковь, а Алексей останется с вами. В случае чего поможет. Но сначала заглянем к той бабуле. Вы пока ступайте домой.
Мне хотелось пойти с Леонидом. Но один Бог знает, что он разглядел в этих надписях и чем руководствовался, принимая решение.
– Леша, на два слова.
Возвращаемся к калитке и выходим на улицу. Дождь набирает обороты, вдалеке слышатся раскаты грома. Ох, не к добру.
Леонид говорит тихо, но я понимаю каждое слово:
– Скорее всего, вызов – фуфло. Ни хрена там нет связанного с магией. Просто исповедь мужика. Грызет его чувство вины. За что? Ну, пойду спрошу. И лучше с глазу на глаз, потому что с нами двумя он вряд ли станет откровенничать. А ты, пожалуйста, останься с женщиной. Если вдруг ее муж вернется и начнет буянить…
– Сделаю все, что смогу. Обещаю.
– Леша, в сложившейся ситуации так распределить силы – это правильно. Так что без обид.
– Да не бери в голову. Делай дело. Вот только…
– Что?
– Та бабка… О которой говорила Антонина… он же к ней заходит. И что он там делает? Тебе не интересно? На кой хрен сначала идти к бабке, а потом в церковь?
Вопрос резонный.
– Понимаю, – спокойно отвечает Леонид. – Вон ее дом. Однако, зуб даю, внутрь мы не войдем. Бабули, знаешь ли, не любят тех, кто приходит с наступлением темноты. Да и днем не любят. Блин, не пришлось бы тут до утра ждать. Ну, давай, попробуем. А потом ты назад!
Киваю.
И как в таком дряхлом доме можно жить? Краска выгорела и облупилась, ставни перекосило. Он, вообще, жилой? Дернул за прибитый к калитке кусок кожи – а-ля ручка – заперто.
– Эй, ау-у-у, есть кто, хозяева? Баб Клавдия? – громко крикнул Леонид.
Никого. Никакой реакции.
Просовываю пальцы в щель между досками, может, на собачку заперто? Увы. Леонид, взявшись обеими руками, давит на нее всем весом – безуспешно.
– М-да, крепко сидит. Не обессудь, выбивать не буду… – виновато заключил он.
– Ничего. Ну, я назад, а ты, смотри, аккуратно. И если вдруг что, ты не думай… я помогу.
– Знаю, Леша. Думаешь, Горыныч наугад людей выбирает?
– А кто это?
– Геннадий Ярославович. Мы так его между собой называем. Из-за фамилии. Ну все, расходимся. И удачи нам!
Другого способа попасть к Антонине Васильевне в дом, кроме как войти в калитку, нет. Разве что через забор. Только вряд ли Иван выберет этот путь – нашего появления он не ждет. Да и с Леонидом разминуться не получится – дорога-то одна. Однако что делать, если он все-таки вернется? Не Леонид, конечно, Иван. Убедиться, что он безопасен? Соврать, мол, сосед, зашел за солью. Или что машина сломалась и нужна помощь. А хозяйка разрешила переждать ливень, пока муж не вернется и не поможет. Да, точно, так и скажу.
– Что у нее там, закрыто? – раздавшийся рядом голос заставляет вздрогнуть.
Оборачиваюсь. За спиной Лиза, дочка хозяйки. Подкралась чертовка незаметно.
– Угу, – киваю.
– Она только отца и пускает. Мама с ней пыталась поговорить, много раз. Только она не открывает. Звала, звала. Все без толку!
– Дом старый, а дверь, видно, крепкая.
– Наверное, – вздыхает Лиза.
Сквозь шум дождя как будто донесся чей-то шепот. Слов не разобрать слов, но кто-то явно бормочет. Антонина?
– Дома еще кто-то есть?
– Только я и мама, – сообщает девочка.
– Мама телевизор смотрит?
– У нас нет телевизора.
Шепот становится громче. Можно уловить отдельные слова. И они мне не нравятся. Ох, как не нравятся! Небо вдруг раскалывается от грохота, и на нем во все стороны, словно ветви исполинского дерева, разрастаются сверкающие нити.
«Беги…шш…кри…бегиии…шшш…»
Сердце замирает.
– Ты слышишь?! – внутри меня медленно растет паника.
Девочка в ответ мотает головой.
Выходит, у меня приступ? Или мне кажется? И почему именно сейчас? Чертова гроза!
«Будь ты проклята», – шепчу в ярости. В ответ долетает новый раскатистый, пробирающий до мурашек треск. А вслед за ним темноту озаряет ослепительно яркая вспышка, полоснувшая по глазам будто ножом. И снова: «Беги…шш...ахаха…шш...крив...шш».
Оборачиваюсь. Девочки нет. Убежала.
Хорошо. Не надо ей это видеть.
Зажимаю уши руками, с силой бью по лицу. Приди же в себя, черт тебя дери! Сейчас не время и не место! И слышу уже не шепот, а самые настоящие обращенные ко мне слова:
– Беги, кривой, беги. От себя все равно не убежишь!
И смех. Издевательский. Надменный.
– Кто ты? – мне страшно.
– В гости зашел, а не поздоровался, кривой.
Пытаюсь сосредоточить взгляд на доме, где живет баба Клавдия. Калитка приоткрыта, свет – откуда взялся? – мигает прямо над ней. Страх выедает нутро, а ноги сами несут под тяжелые холодные струи. Позабыв про капюшон, иду вперед.
Шаг.
Еще шаг.
Вот она, гребаная калитка. Та, что двое взрослых мужиков не смогли открыть. Нет тут никакого замка, ничем калитка не подперта, да и ключ тоже не нужен. Нас просто не ждали, вот мы и не смогли открыть.
Хотя нет, не так. Ждали меня… А Леонид лишний.
Почему?
– Почему то, почему се... – смеется кто-то из тени.
– Ты кто такая?
Знаете, как проявляется паническая атака? Это когда окружающий тебя мир, широкий, без границ, вдруг уменьшается до таких размеров, будто ты смотришь на него сквозь крохотную щелку. Происходит сужение сознания. Все вокруг исчезает, нет ничего важного – только то, что тебе позволено видеть. И ты сам, с головы до кончиков ногтей, весь – сплошная паника, которая не уйдет, пока условия не станут приемлемыми для нее.
– Кто-кто… Баб Клавдия я, – бойко отвечает старушка. – Да вы и так знаете, ироды. Почто приехали? А? Ивана мне портить? Да вы сами порченые! Ивану надо горе пережить. А вы мешаете, проклятые.
– Вызов… был, – слова вырываются нехотя, со скрежетом.
– Ха, так это Антонина, значит, нажаловалась? Вот мерзавка. Ничего, она свое получит.
– Что ты сделала с Иваном?
– Как что? Кается он, непонятно, что ли? Умертвил ребятенка своего некрещеного, вот и вымаливает теперь прощение у Дрековака. Мое дело маленькое – к горю человека направить, и, ежели Боженька его простит, не будет больше Дрековак по ночам кричать.
– Кто тебе дал право? – мне так плохо, что приходится опереться на колено.
– Сама взяла, проклятый! – злобно огрызается старуха. – А ты, коли противишься, отправляйся навстречу своему горю! Вижу, что в тебе дремлет кривой без сути. Тьфу, смотреть тошно. Применим тебя по делу.
– Откуда ты… – договорить не успеваю…
Из темноты, как в фильме ужасов, появляются ее морщинистые руки и хватают меня за голову, приступ тут же усиливается. Только вместо паники меня разрывают гнев и ненависть. А в голове мучительно больно бьется-стучит только одна мысль: найти того наркомана, что убил отца, расправиться с ним.
– Вовремя, – вдруг довольно произносит старуха.
Но мне уже нет никакого дела до нее. Шатаясь, выхожу наружу и вижу его. Такой же, как в памяти: тощий, неряшливый, надменный. Знает, сволочь, зачем пришел! Настьку мою утащил, отца…
– Сука-а-а!
В ответ на мой вопль доносится:
– Остановись!
Но что мне его слова?
– Верни, сука, все, что отнял! – из груди вырывается рычание. Бросаюсь к нему и понимаю, что он не вернет. Понимаю, что хочу его убить. Задушить голыми руками, избавить мир от возомнившего себя всесильным мага.
Мы мертвой хваткой вцепляемся друг в друга посреди глубокой лужи, словно псы, готовые разодрать глотку. Валяемся в грязи, траве, и Бог знает в чем еще. Сквозь пелену ярости различаю знакомую мерзкую ухмылку и вкладываю в кулак всю свою ненависть. Удар… еще удар… еще… Мучительный звон в голове становится невыносимым.
– Леша, остановись! – просит он. – Это все старуха! Сволочь…
Струи наотмашь хлещут по щекам, сверкает молния… Пронзительно и резко пахнет озоном. Вперемешку с грязью по лицу течет кровь.
– Дурак, очнись! – кричит он.
Единственное, что я чувствую, это ненависть.
Он хрипит:
– Прости, Леша…
Когда все уже почти закончено – тело врага распластано и мои руки сошлись на ненавистном горле, лужа под нами закипела. Поднялся пар. А затем и огонь. Меня подбросило в воздух и отшвырнуло на добрую пару метров в сторону. Приземлившись на забор той самой бабки, ломаю несколько досок и сильно обдираю ребра.
Сознание плывет. Пытаюсь подняться, чтобы продолжить расправу. И тут же падаю в канаву, окончательно провалившись в забытье.
- Ссылка на Рассказ "Лик Судьбы". Часть 5