Он. Ну не мог Вадик перепутать, не мог! И вихор на месте, просто коротко состриженный. Но все равно заметно — торчит. Вадик автоматически пригладил свой собственный. Тот моментально встопорщился и затрепетал на апрельском ветерке.
Но он ведь… Но мама же сказала… Врала, значит. Или сама не знала? Как в том фильме? Про секретную операцию под прикрытием. Конечно. Иначе зачем мама тогда к бабушке в другой город уехала, и Вадика с собой в животе прихватила? Перед большими магазинами и парками вечно учит: потерялся — стой на месте, никуда и ни с кем не уходи, мама сама найдет. Не знала значит. К тому же она Вадику никогда не врет, пусть они и зуб вырывать идут — честно предупреждает.
Но ведь точно он! С фотографии. Вадик и припрятал ее, потому что похож! На него, на Вадика. И родинка правильная на щеке. И уши — одно немножко торчит, другое обычное.
Мама могла сколько угодно говорить, что это просто старый знакомый, что случайно вместе на празднике у тети Любы сфотографировались. Вадик в свои восемь лет не дурак. Случайно в обнимку люди на диванах не сидят и не смеются. И на пикнике тоже. И в парке на лавочке.
Было бы случайно — мама бы тогда не приставала, не ронял ли старый альбом, не вылетало ли что оттуда.
Вадик ей правду сказал: не ронял. Не сказал только, что аккуратно залез — с кухни табуретку принес, пока мама спала — и тихонько вытащил. И где прячет, тоже не сказал. Но она и не спрашивала, поэтому это как бы не совсем вранье считается, так ведь?
И еще вопрос, с кем тут нечестно. Мама вон и разговаривала с ним, и смеялась, и обнималась. Лицо помнит. Голос даже наверное. А Вадику фамилию его нельзя и отчество. Потому что все секретно. Работа такая. Была. И на могилу поэтому нельзя. Только и осталось, что медаль «за героическую гибель при задержании опасного преступника». Медалька желтенькая такая в пластмассовой коробочке. Нá тебе, утешайся.
Ладно, чего уж теперь. Главное — он приехал! Как у Юльки. Только с Юлькой всех в зале собрали, как будто для праздника, а ей самой ничего не сказали. Чтоб сюрприз был. Он, отец ее, тогда с цветами пришел. Телевидение было, с камерами. Мальчишки потом в интернете ролик на перемене смотрели. И Юлька плакала. Потому что папа ее в начале учебного года уехал. Но там все знали — на Донбасс. И учительница плакала. Сказала, что от радости. И Вадик плакал. Потом, дома. Потому что к нему папа не приедет. Ночью плакал. Чтобы маму не расстраивать.
А он приехал! Нашел их с мамой здесь, в другом городе. И стоит, встречает его, Вадика, после школы. Без цветов, правда. Но так Вадик не девчонка какая-нибудь. Маме вот только… Не успел, наверное. Боялся, что разминутся. Ничего, они купят, тут рядом магазин как раз.
Ну а телевидение всякое никому не нужно. Нужно втроем домой. Зачем вообще в такие моменты всем интернетом подглядывать?
Сердце как будто в горле стучит. Не успокоишь, сколько ни вздыхай глубоко. Хуже, чем когда к доске вызывают. Куртку одернуть. Вроде в порядке. Обувь вся в засохшей грязи. Апрель, футбол с пацанами. Так, кроссовку об кроссовку. Вроде отвалилась. Да где этот платок, мама же в карман утром совала! Ладно, пока он в мобильник смотрит, разок тихонько шмыгнуть носом. И рукавом. Потом бы ни забыться, ни вытереться. Рюкзак поудобнее на плечо. Шапку что ли надеть? Чтоб уж сразу-то не ругаться. Не с ним, так с мамой. Она все равно сейчас придет. Вадика из школы забирать. После вчерашнего. Ладно, потом. Ну же, ноги, давайте. Шаг. Еще шаг. И еще… Со ступенек не сверзиться…
— Здравствуй…те.
— Здравствуй.
Рассеянный взгляд. Едва скользнул по Вадику и тут же перепрыгнул поверх его головы на школьные двери.
Ну конечно. Трудно узнать человека, которого никогда не видел. Даже если он на тебя похож.
Вихор этот дурацкий опять на ветру топорщится. Лучше б шапку надел. Надо потом вот так же подстричься, коротко.
— Папа! — девичий голосок колокольчиком.
Девчонка — смешная такая, завитушки-бантики, одно ухо немножко торчит — вприпрыжку спускается со ступеней. И родинка на щеке. Правильная.
Держит за руку женщину. Тоже с кудряшками. Маму, наверное. Та нос морщит и под ноги глядит, как будто среди червяков после дождя идет. Упасть боится, видно. На таких-то каблуках.
Девчонка маленькая, как соседская Вика, которая еще в подготовишку ходит. Тянется, чтобы удержаться за руку. Как хорошо все-таки, что Вадькина мама почти не носит каблуки, только по праздникам; говорит, что на таких сумки из магазина не потаскаешь. Зато можно иногда пробежаться наперегонки по пустой дорожке парка.
— Ну че там?
— Я бы глянула еще ту, языковую. Все равно на машине возить будем. Говорила же, лучше хоть в Самару что ли. Дыра дырой, никакой зарплаты не надо. И не надо начинать про служебное жиль..
Хмурый взгляд. Замер на Вадике. Перепрыгнул на стоявшего за его плечом. Назад на Вадика. На…
— Вадюш, пойдем? Нам еще…
Мама. Уставшая какая-то. Глаза грустные.
Тетенька в кудряшках хмыкнула за Вадькиной спиной. Как подзатыльник отвесила. Вадик даже вздрогнул.
А мама молчит.
Он кашлянул смешно, будто крякнул. Испуганно так. В девчонкину руку вцепился.
И мама молчит. Губы поджала.
Этот только носом шмыгает, как маленький. Еще бы сопли рукавом вытер.
Мама всё молчит и молчит.
Вон и ключи вытащил, сигнализацией пискнул.
— Пойдем? — мама протянула руку.
Ладошка холодная-холодная и немножко сухая. Тревожная ладошка.
Точно такая же, как по дороге в больницу, когда их везли на машине с мигалками. Вадик старался не плакать от боли в животе, а мама сидела рядом и гладила его по лицу.
Такая же, как первого сентября у школы. Мама напоследок всё поправляла и поправляла ему воротничок белой рубашки. Остальные уже строились рядом с учительницей, чтобы идти смотреть класс, а мама в сотый раз приглаживала непокорно торчавший вихор.
Такая же, как вчера у подъезда. Мама схватила Вадика и прижимала к себе, как будто не видела сто лет; а он всего-то решил пройти домой другой дорогой и перепутал, у какого магазина сворачивать.
Вадик осторожно стиснул прохладные пальцы, чтобы их хоть немножко согреть. Поднял подбородок. Расправил плечи. Он так привык. Не пристало сыну героя, погибшего при задержании опасного преступника от страха съеживаться.
— Ага.
Одни лужи кругом. Не наступить бы. Неохота потом сырыми ногами до самого дома хлюпать. А мама вон топает не глядя. Как маленькая, честное слово. Лучше б честно сказала, конечно. Как про зубного. Кстати…
— Мам, помнишь, ты мне шоколадку должна? За зубного, что я не дергался и дал заморозку сделать?
— Есть такое дело. Ну давай зайдем в магазин у дома, купим.
— Ага. Твою любимую, с апельсином и карамелью. Я тебе ее дарю.
Ладошка под его пальцами потеплела. Вспотела немножко. Главное не оборачиваться. Совсем-совсем, даже как будто на маму посмотреть.
— Вадюш, сынок…
— Ты очень красивая в этих кроссовках, ты знаешь?
Автор: Марина Шишова.