Вот так я сначала обрёл дорогое и волшебно на меня действующее произведение искусства, потом его у меня отняли зловещие американцы, а потом его вернули мне радикальные голлисты. Теперь песня всегда со мной, я слушаю её достаточно часто и всякий раз, когда я её слушаю, мне хочется перекусить лягушками и отправится на штурм Бастилии. А это ли не прекрасный симулякр вдохновения, ради которого мы, собственно, и используем произведения искусства?
Но вернёмся на яхту. После трёх бутылок общения с французами я, пошатываясь, стукаясь об углы, и получая вывихи на лестницах, отправился к американцам, которые кучковались на нижней палубе, и аккуратно спросил, почему же наши французы-инструктора их так невзлюбили. Американцы расхохотались и сообщили, что французы обижены, что американцы притащили на яхту своего дайв-инструктора и потому забрали у французов большую часть бизнеса на нашем сафари. Французы-то считают, что они приватизировали Симиланы только по той причине, что их безумный дед Ив Кусто не только изобрёл акваланг, но ещё и открыл Ришелье-рок. А вот американцы так не считают. Они за свободу, справедливость и глобализацию. Так что пусть лягушатники сварятся в своей зависти и желчи. Америка будет грейт эгэйн. Трамп победит!
Американцы похвастались, что их инструктор — чемпион Европы по глубоководному пещерному нырянию. Он выходит на погружения с четырьмя баллонам бокового крепления и несёт с собой массу хитроумных принадлежностей неизвестного предназначения. Даёт гарантию, что даже если с двумя-тремя участниками происходит авария на пятидесяти метрах, он один вытащит всех на своих четырёх баллонах, рефлоатерах и обвязках. А французы ходят с двумя допотомными вертикальными баллонами, которые им оставил дед Кусто, и утверждают, что ниже двадцати метров ныряют только невротики, желающие покормить своё эго, а заодно и акул.
Эти французы, вообще — шовинисты и ксенофобы, объясняли американцы. С нашим инструктором они не разговаривают не только потому, что он у них бизнес отбивает, но и потому что он родом из какой-то маленькой, но гордой европейской страны, которая, разумеется, не ровня Великой Франции. Мы плохо в ваших мелких странах разбираемся. Знаем только Монако, куда, собственно, свалил Кусто из своей Великой Франции. Но наш инструктор не из Монако. Мы плохо помним название его страны. Юрейн? Юркейн? Юкейн? Язык сломаешь, да и чем-то неприличным попахивает. Но это явно прекрасное место, раз оно рождает таких мужчин!
Тут в Таиланде полгода назад спасали детей из затопленной пещеры, так первым делом тайское правительство обратилось к нашему инструктору. Он сразу отправился к пещере, организовал первые спасработы и пахал неделю без сна и отдыха. Всё время говорил, что у него таких же детей двое и он как бы спасает своих детей. Но вот эта вот кустовская тусовка прознала расклад и пришла предлагать свои услуги. Тайцы подняли их насмех при виде ржавого допотопного оборудования прошлого века. Рядом с нашим инструктором французы выглядели как воинственные туземцы рядом с Navy SEAL, иф ю ноу уот ай мин.
Французы, конечно, занялись любимым делом — политикой. Они пошли к нашим военспецам в Утапао и брякнули, что инструктор — русский. Хотя, вдумайтесь, как может быть русским уроженец Юрейна??? После этого наши, конечно же, связались с тайскими военными и инструктора заканселили за два часа. Понятно, что мы сейчас по всему миру русских канселим. Без обид, Дмитрий, это только бизнес. Тайцы вон тоже поначалу обижались, но теперь привыкли. Они же только на наших военных базах и поднялись и до сих пор остаются на уверенном подсосе.
После долгих переговоров между нашими и французами, детей спасать назначили промежуточный вариант — британских пенсионеров. Юрейнский инструктор пытался им помочь, но у британских собственная гордость. Они возились месяц, утопили двух тайских бойцов и довели двух детей до сотрясения и поражения мозга. Инструктор ходил им бить морды, но его, ясно дело, скрутили. Понадобилось пятеро коммандос для этого. Ты, Дмитрий, должен познакомиться с нашим инструктором, сказали американцы. Ты будешь потрясён его профессионализмом и мудростью. Ты сразу всё поймёшь.
Я познакомился, был потрясён и всё понял. Инструктор оказался перекачанным крымским морпехом, специалистом Черноморского Флота по подводным диверсионных операциям. Когда я к нему подошёл, он совершенно не хотел общаться. Чтобы хоть что-то сказать, я начал рассказывать о наших французах, их Брассенсе и желании быть похороненными на пляже родного города. О том, как я только что обрёл источник вдохновения, который искал десять лет. На этом месте инструктор резко погрустнел, уставился на меня внимательно и монотонным речитативом стал рассказывать свою историю. Я аж протрезвел от такой трансформации. Поначалу было непонятно, что это он вдруг, но потом стало понятно. Где-то на середине истории:
Я родился в Балаклаве в семиспятом году. Моча рано ударила в голову. В детском саду девочки подарили мано́метр от акваланга. Дед дослужился до кавторанга, отец завис на каплее: командовал батареей Инкермановских маяков… Читал стихотворения на собраниях фронтовиков. К кадетскому балу девочки подарили самурайскую ма́нгу. Тёр со шпаной на Че́мбале, всем раздал по …балу. С дедом с Че́мбалы смотрел катера. Дед был рад. Привозил мне морских ежей и заморский бу́бльгам. В школе делал доклад как прадед выжил на Верманском рубеже и получил назначение в Ва́енгу. Было ли весело? Это вопрос. Было нормально. Подрос.
Переехали на Казачку. Ветер и качка на транспортном буксире. Шахматы в клубе «Е2-Е4». Семья на службе, а я в школе. Помогал с металлоломом Витьку и Коле. Качалка. Нырялка. Пионерский отряд. В десять погружался на десять. В двенадцать — на двадцать, в шестнадцать на шестьдесят. У проезжего хулигана выменял на рапа́ны ката́ну. Летом — курорт, практически тропики. До колокольни едем на топике. Днюха отца в матросском клубе. Арка, пристань, трирема на кубе. На полке ката́на и мано́метр от акваланга. Ночами снятся Ва́енга и ма́нга.
Срочка в спецназе черноморского флота — ЧВМУ — морская пехота, кроссы с дашками, всё по уму. Ходка в Ва́енгу, ходка во Владик, контракт. Командировка в Чечню. Ранение. Антракт. Пробел. Во время раздела флота дед заболел, а после оранжевого майдана умер. Перед смертью дед попросил продать фашистский бумер, выбросить вражескую ката́ну, уйти в отставку из этого сраного балагана. От нациков и бандеры деду муторно. Зае..али лица заполошного хутора. Увези деда в Западную Лицу, где зимой тьма, зато летом — свет. Родители благословили сделать как сказал дед. Ма́нга, прощай. Ва́енга, привет.
Отвёз деда на севера, похоронил с видом на катера. Перевёл в Ва́енгу контракт и жену, радовался льдам и булыжному морю. Всё норм. Вдруг звонит Коля. Коля говорит, что звонит с маяка, уе...ешен в кал. Помехи связи, но в голосе Коли недетский накал. Они с Витьком не справляются против нациков и бандеры. Надо принять меры. Надо решить вопрос. Мне посылают сигнал SOS. На югах я нужней, чем на северах. Нах.
Вот такой поворот. В Заполярье и ночью свет. Поехал на могилу послушать, что скажет дед. Дед сказал: дорогой мой любимый внук, лично мне уже поздно рыпаться, поздно ехать на юг. Тут одна поэтесса, любительница поныть, выступила от моего имени и рекомендовала тебе меня забыть. Что-то есть в этом совете – у меня моя жизнь, у тебя – твоя. Но, имей в виду, мне всё-таки важно, чтоб ты и твоя семья приходили иногда к катерам проведать меня. Мне важно, чтобы шпана и бандера знали место и меру. Мне важно, чтобы ты услышал, внук дорогой (делает так рукой), что только тогда мужик обретёт покой, когда он защитил родных, дал злу поддых и сходил на парад. В ад.
Дед хотел быть похороненным в Западной Лице. Кто-то хочет быть похороненным только в столице. Кто-то хочет быть похороненным только в Ша́мбале. Кто-то хочет быть похоронен только в Валга́лле. А я где хочу быть похороненным? Пожалуй, что на Че́мбале. Когда сказал об этом жене Вале, она пела как соловей весной. Через два месяца поехали домой. С шиком. Купейный. Дранг нах зюд. В грудной клетке птицы поют. Вещмешок хранит мано́метр от акваланга. Прощай, Ва́енга. Здравствуй, ма́нга. Ката́ну оставил в Скарбеевке.
Поселились на Радиогорке, родился сын Егорка. Гривны, рубли, затопленные корабли. «Солдат и матрос», «Голубой унитаз», «Беркут». Гонял правосеков, тренировал спецназ, заведовал фейерверком на День Победы. Вспоминали с отцом деда. C дашкой бегал кросс. Было ли весело? Это вопрос. О вкусах не спорят, не спорят совсем, особенно с безвкусными мудаками. «Беркут» отстроили мы с Витьком и Колей, отстроили своими руками. Не нравится, что получилось в итоге? Грубовато? Что-то не так? Вы в своём праве, е…итесь, лузеры, по мне всё было просто ништяк.
Февраль. Открыть чернил и плакать. Слякоть. Срач. Жесткач. Махач. Майдан. Бакланы жрут коробками план. Шестеро меня били — думали, что убили. Любители, бл..дь. А нам запретили их убивать. Четверо держали, двое дрожали, херачили битами по голове и почкам. Группировался, надеялся, что родится дочка. Вернулся домой, отлежался. Жовтоблакитник над Севасом не удержался. Спецназ теперь под правильным флагом. Дед бы теперь ворон не ловил. Отец благословил. Отправился на Воронина 2 с флягой. Влез в кабинет моего морпеховского комвзвода. Вспомнили былое и годы. Налили. Выпили. Хочу, говорю, служить народу.
Полкан говорит, хорошо, принято. Но время ещё не пришло. Пойми ты, не всё так однозначно. Есть нюансы. Да и финансы поют романсы. Папа римский молится деве Марине о мире на Украине. Может, и обойдётся, если умишко найдётся. Иди, пока, зарабатывай по специальности. Только не отрывайся от реальности. Служи, где приказано. Не жужжи. Когда припрёт и пнут, тебя позовут. Всё будет ништяк. Как-то так.
Зарабатываю по специальности. Не отрываюсь от реальности. Мотаюсь от Кхао Лака до Ао Нанга. С женой, детьми и мано́метром от акваланга…
На этом месте я побледнел, вздрогнул, перебил речитатив и стал аккуратно выяснять, какую конкретно специальность инструктор хочет применить на нашей яхте, полной высшего комсостава американских военно-морских офицеров. Стилистика речитатива наводила на столь определённые мысли, что прояснение целеполагания не могло ждать финала повествования, хотя, я уверен, арки бы не провисли и финал бы вышел эпический. Космогонический.
Инструктор поначалу сбился с мысли, но быстро понял, о чём я, и успокоил. Сказал, что пока ещё не время. Но время придёт. Лет через пять… Сейчас он уже погиб. Его позвали. Общие знакомые из Балаклавских дайверов сказали, что он получил героя посмертно за славный последний бой. Его отряд прикрывал ребят на выходе из города Сухой Виноград. Он встал как на парад со своей дашкой и бил без промашки. Их накрыл град. Хороший был мужик. На Че́мбале его вряд ли похоронили, там же музей и национальный парк, но надеюсь, что жена Валя, сын Егор и недоупомянутая дочка нашли место поблизости.
Когда мы наконец победим, когда мужиков распустят по домам, по всей нашей стране будет играть только одна песня. Она будет играть из каждого телефона, окна, автомобиля и утюга.
Музыканты будут морщиться и указывать на то, что песня примитивна с точки зрения музыкального творчества.
Политики будут морщиться и указывать на то, что автор – асоциальный деструктивный наркоман, добром не закончивший.
Поэты будут морщиться и указывать на то, что тексты автора примитивны, спекулятивны и корявы настолько, что даже неудобно начинать их комментировать.
Всё в творчестве автора воспитывает асоциальность, деструктивность и пассивность, но песня всё равно будет звучать из каждого утюга. Никто не сможет объяснить, почему так происходит. Да и не нужно это объяснение будет большинству, а у нас же демократия. Без всяких объяснений по всей стране будут нестись примитивные кургузые вирши с банальными неточными аллегориями, со сбитым ударением, с безвольным пустым мессаджем от скучного деструктивного автора: «Солнышко пригреет лучиком. Ивушка помашет прутиком. Домой. Домой. Пора домой».
И что особенно интересно, эта же песня будет звучать повсюду в стране поверженного противника. Даже в русскоязычных анклавах Германии и Польши будет звучать эта песня. Причём уже совершенно непонятно будет, кто же песню включает - победители, побеждённые, белорусы или, прости господи, поляки.
А пока мы не победили и домой не пора, послушаем таки песню Брассенса про его завещание и его родной город Сет. И, конечно, с праздником. С днём Победы!
