Быть или не быть… солдатом
Я уже строил планы по становлению себя в качестве солдата, как, что называется… началось.
Сначала один из офицеров спросил на разводе, кто из нас умеет печатать на печатной машинке. Безо всякой задней мысли, а наоборот, движимый чувством солдатской всегдашней готовности к службе, я поднял руку.
Меня вывели из строя и отвели в штабную комнату, канцелярию, где нужно было срочно отпечатать списки новых батарей. Как-то необычно было входить в это «святая святых» офицеров и сидеть в их присутствии за работой и невольно слышать их разговоры. Прямо-таки резануло неприятно, когда кто-то из офицеров, похваляясь новой машиной, говорил, что переднее сиденье откидывается, и на нем хорошо «завалить бабу».
Я добросовестно выполнил, что от меня требовалось. Но этим дело не закончилось. Меня вызвали и в другой раз, и в третий… Да так, что я уже стал досадовать. Народ мой уходил на строевую, на знакомство с пушками, да даже на переноску кирпичей… А я сижу в этом штабе и печатаю.
А тут вызывают снова в канцелярию, а там несколько незнакомых мне офицеров. Сначала заставили меня рассказать свою биографию. Я выложил и заметил, что их как-то смутило, что у меня есть брат-моряк… Они, во всяком случае, переглянулись друг с другом и попробовали уточнить, имеет ли он доступ к секретной документации. Но это их любопытство я не мог удовлетворить.
В общем, то – да се, еще несколько вопросов как бы наводящих о том, какую комсомольскую работу вел на гражданке, как чувствую себя в армии, какие у меня планы на жизнь после нее.
И вот – бах! – главное! Один из этих офицеров сообщает мне, что есть планы сделать меня штатным инструктором политотдела. Что я буду следить за работой комсомольских организаций в части, связываться с другими частями, налаживать политическую работу с солдатами. Мол, это сильно поможет мне в будущем, что со временем откроется и возможность вступить в партию…
Не знаю, у меня сначала не было даже сомнений, и я сразу выпалил, что хочу стать солдатом и приобрести воинскую специальность. Это, наверно, на меня так печатание подействовало. Успело заколебать.
Но ребята-офицеры, видать, стрелянные. Они сразу не отступились. Стали убеждать меня, да так настойчиво и убедительно, что я заколебался. Особенно подкупал их упор на возможность вступить в партию. Они как будто уже знали это мое заветное желание, которое, разумеется, никому из них известным быть не могло.
В общем, вышел я от них в растрепанных чувствах и с обещанием «подумать». Однако не успел я еще прийти в себя, как меня тут же ловит майор Граснов, наш командир дивизиона, и с заговорческим видом отводит в сторонку. Он даже голос понизил, хотя нас точно никто из оставшихся в штабной комнате офицеров из политотдела слышать не мог:
- Битюков? Знаю, зачем тебя дергали… В политотдел сманивают. Ты сам подумай, зачем тебе переходить. Станешь простой канцелярской крысой. Там – чисто штабная работа, бумажки, писульки, писанина и печатание, а у нас – настоящая солдатская жизнь!.. (Гм, да, вы мне устроили настоящую солдатскую жизнь с этим печатанием!..) Ты подумай, Битюков, ты хорошо подумай…
Я сказал, что еще не дал окончательного согласия и могу отказаться.
- Вот и хорошо, вот и лады!.. Только смотри – разговора не было. Ты понял?..
И он уже серьезно и даже нахмурившись погрозил мне пальцем.
Да, после этого я оказался в настоящей раскоряке. С одной стороны, хотелось бы стать настоящим солдатом, а не «канцелярской крысой», но с другой стороны – партия и «для будущего» тоже сильно смущали меня своими перспективами.
Граснов меня и на следующий день укреплял меня после мимолетного разговора о моем решении. Но удивительным образом я получил противоположный «удар» со стороны, от которой не ожидал, так сказать из тыла.
В это же утро майор-замполит (а это заместитель Граснова, так сказать, второе лицо после него), проводивший политзанятия, отозвал меня в сторонку.
Это был мужик лет за сорок, высокий, но уже с небольшим брюшком, с какими-то въедливыми черными глазами. На лице его часто застывала то ли ироническая, то ли полупрезрительная улыбка. И с этой улыбкой он начал свои наставления:
- Слушай, тебя уже собираются выводить из штата, а ты что-то там ерепенишься. Эх, молодо-зелено!.. Знаешь, что я тебе скажу. У тебя представление об армии по программе «Служу Советскому Союзу». Служба – священный долг. Солдаты прыгают, бегают, стреляют… А знаешь, в чем будет заключаться твоя служба?.. – и он кивнул куда-то в сторону от порога казармы, где мы стояли. – Видишь эту столовую, казарму, видишь? Вот тут и пройдут все твои два года! Будешь тут шагать туда-сюда, да еще строить подобные же коробки – и все! И вся твоя боевая работа!.. «Служу Советскому Союзу» - это программа для патриотического воспитания, а реальная армия – хе-хе (он действительно полуусмехнулся-полузасмеялся) – другая… Зачем тебе эта сраная пушка? В политотделе ты начнешь строить свою будущую карьеру, приобретешь опыт, год прослужишь – примем в партию… Я не знаю, как с тобой поступят, если будешь ерепениться. Думай, Битюков, думай!..
Но на следующий день думать мне не пришлось – целый день печатал увольнительные, а когда у меня уже голова стала трещать от постоянного печатания, вызывают в штаб дивизии.
Я шел и чувствовал, что сейчас, видимо, и решится моя судьба. Но провожающий меня капитан, начальник штаба нашего дивизиона, как-то плотоядно блестя глазами и не забывая присматриваться к тому, чтобы нас никто не подслушал, убеждал меня отказаться.
Еще не входя в штаб, готовясь отдать рапорт о прибытии, я неожиданно услышал за дверью:
- Я за Битюкова ручаюсь…
В штабе я предстал перед самим командиром части полковником Писичкиным. Это был здоровенный мужик, с большим телом и маленькой головой, весь вытянутый вверх и своей выправкой напоминающий по фильмам царских офицеров. Он меня заставил еще раз рассказать свою биографию. Рядом с ним постоянно кружились те офицеры, которые уже уламывали и допрашивали меня в нашем штабе.
Один из них вновь мне предложил стать инструктором политотдела.
Я даже как-то неожиданно для самого себя, учитывая предыдущий настрой, заявил:
- Я хочу стать солдатом.
Тот же офицерик опять завел старое, что это «черновая работа», а тут «отпуск обеспечен».
- Отпуск не главное, - снова отрапортовался я.
И было видно, что мои ответы начальнику части нравятся. Сейчас думаю, может я интуитивно так представлялся, чтобы произвести выгодное впечатление о себе? Гм?.. Кто его знает? В душе все как-то было сбито и спутано.
Писичкин наконец, заговорил сам, что это, мол, большая честь для меня, что это не каждому предлагается, что они, мол, могли провести меня приказом, но решили присмотреться и взять человека с желанием…
И я вновь заколебался.
- А живая практическая работа будет? – уже как бы внутренне сдавшись, в свою очередь стал выспрашивать я.
- А как же! – затараторил вновь тот же офицерик. – Будешь присутствовать на собраниях, разъезжать по комсомольским организациям, выступать на них… Это ли не живая работа?!..
Я уже молчал. Мне еще устроили испытание на машинке, проверив скорость набора текста. В общем, выходил я уже с мыслями: не судьба ли; так, значит, так…
Но через день, когда меня снова направили в политотдел и я спокойно, было, направился с развода, меня окриком остановил майор Граснов:
- Стань в строй!
И уже как бы про себя, как бы бурча, но так чтобы всем было слышно:
- Распустился совсем. Думает, как писарь в штабе, так теперь все можно…
А на следующий день, когда на развод пришел сам начальник части полковник Писичкин, он вдруг подвел его ко мне, стоящему в строю и сказал:
- Вот солдат, который не хочет быть писарем, а хочет приобрести военную специальность…
Писичкин как-то на этот раз холодно посмотрел на меня и заключил:
- Пусть изучает военное дело.
Так и решилась наконец моя армейская участь. Быть или не быть «настоящим солдатом» решилось в пользу быть… Посмотрим, удастся ли мне им стать.
А то ведь незадолго до присяги возили на первые боевые стрельбы. И я из трех мишеней не смог из автомата поразить ни одну – увы!.. Зреньице подвело.
Присяга проходила на центральной площади города. Сначала было волнительно, но потом после часа стояния на пронизывающем ветру, когда каждый выходил и читал присягу, а нас было более сотни – поневоле расхолодило.
Но вышел, взял текст присяги, прочитал, расписался. Все – солдат. Солдат – в самом деле?
(продолжение следует... здесь)
начало - здесь