В рамках персональной выставки Екатерины Звонцовой «Тихая жизнь», проходящей с 24 марта по 9 мая 2023 года, мы обратились к её подруге – художнице Коринне Претро, главному хранителю её творческого наследия.
Беседовала куратор просветительских программ Оксана Ильзина.
У Вас с Екатериной Звонцовой был схожий путь профессионального становления: сначала СХШ (Средняя художественная школа при Академии Художеств), потом поступление в Академию Художеств.
Как получилось, что Вы связали себя с искусством?
Я родилась в Ленинграде, во время блокады ребенком оказалась в эвакуации в Башкирии. Мы жили в деревне, и родного города я не помнила, но мама рассказывала, что мы вернемся после войны в Ленинград и будем жить в многоэтажном доме. Я не знала, как такие постройки выглядят, и воображение рисовало мне причудливую картину: один одноэтажный сельский дом на другом, а снаружи соединяющая их лестница. С трудом мы вернулись в Ленинград. Приехали к тёте на Петроградскую. Темные лестницы в стиле модерн, местами выбитые витражные стекла, коммунальные квартиры, полные людей и кухни, полные примусов и керосинок, произвели на меня неизгладимое впечатление.
Я начала рисовать, и мои первые рисунки – это многоэтажные дома в разрезе. Жаль ничего не сохранилось. Потом начала срисовывать открытки, девочкам рисовала кукол, платья к ним, стала раскрашивать все черно-белые иллюстрации.
Мама заметила мой интерес к рисованию и отвела во Дворец пионеров, когда мне было лет десять-одиннадцать. Я попала к знаменитому Соломону Давидовичу Левину, у которого начинали многие известные художники: Александр Бихтер, Олег Фронтинский, Ольга Давыдова и многие другие мои коллеги. Правда, все мы занимались в разных группах.
Однажды к нам пришла комиссия из СХШ, они отсмотрели работы и назвали три имени претендентов на поступление. Моё тоже назвали, и с седьмого класса я училась азам графики и живописи там. К концу обучения я поняла, что мне лучше работать акварелью, чем маслом, и нацелилась на графический факультет в Академию Художеств, но меня не приняли. С такими же оценками, как у меня, было несколько человек, но кто-то прошел, а кто-то, включая меня, нет. В семье моей не было связей с художественными кругами, но мама пошла прямиком к ректору, Виктору Михайловичу Орешникову, и договорилась, что меня допустят к занятиям вольнослушателем. Первый год я отучилась таким образом, а потом поступила прямо на второй курс, меня взяли на освободившееся место. Пришлось сдать все общеобразовательные экзамены, и я стала студенткой Академии.
В этот же период в Академии преподавал отец Екатерины Звонцовой – известный график Василий Михайлович Звонцов. Сталкивались ли Вы с ним? Что Вам было тогда известно о её родителях?
Ничего конкретного о них я не знала, кроме того, что в СХШ преподавала русский язык Катина бабушка Ираида Ивановна, а живопись ее мама, Мария Леонидовна Рудницкая. Она была талантливой ученицей Александра Осмеркина и очень интересной женщиной:
стройная, худая, с горбоносым профилем и копной рыжих волос. Когда я поступила в Академию, стала учиться у самого Звонцова, он преподавал нам офорт. Он был настоящим знатоком своего дела, все признавали в нем прекрасного мастера – даже день его рождения 13 апреля его ученики называли Днем офортиста. С Катей мы познакомились гораздо позже. Она прошла тот же путь: сначала училась в СХШ, потом в Академии, но с разницей в восемь лет, поэтому во время учебы мы с ней не пересекались.
При каких обстоятельствах Вы познакомились с Екатериной? Получается, на момент вашей встречи Вы уже довольно долго работали в качестве художника, а она только закончила Академию?
После Академии я по распределению год работала в Мурманске, а по возвращении в Ленинград работала в разных издательствах и в «Художественным фонде».
«Художественный фонд» – это хозрасчетная организация Союза Художников, где была группа менеджеров, разъезжавших по всей стране и добывающих заказы на оформление гостиниц, Домов культуры, колхозов, совхозов и заводов. Фонд аккумулировал отчисления от продаж, на которые потом строились многочисленные Дома творчества по всей стране. Раз в год художник мог отправиться на два месяца в специальную поездку с оплачиваемой дорогой и пансионом – уехать в Дом творчества и заниматься там искусством. К сожалению, вся эта система рухнула в перестройку.
В таком Доме творчества «Челюскинская» в Подмосковье в 1974 году я и познакомилась с Катей. Там нам предоставляли все необходимые материалы: цинковые пластины для печатной графики, камни для литографии, краски, станки и высококвалифицированных печатников. Атмосфера была очень живая, веселая, творческая.
Кто только не приезжал в этот Дом творчества! Там читала свои стихи Белла Ахмадулина, пел свои песни известный бард Евгений Бачурин. И это всего двадцать километров от Москвы. Сел на электричку, и ты уже в столице, идешь в Пушкинский музей или Третьяковку.
У вас был похожий жизненный опыт, но в то же время Екатерина была младше Вас и с другим «стартовым пакетом» – дочь известного художника.
Какое впечатление она произвела на Вас?
Было сразу видно, что она является мастером своего дела.
Она много занималась печатной графикой, офортом. Ещё она была очень хорошим другом. В челюскинской на много помогала Володе Алексееву в печатании гравюр. Катя знала все секреты мастерства, рецепты красок, была превосходно научена своим отцом и невероятно погружена в это. Она столько с Володей печатала, что когда к нему приехала жена, все консьержки изумлялись: «Как же так? У него же другая жена!».
Вообще, Катя могла пойти и по маминым стопам – стать живописцем, но она была папиной дочкой. Быть дочерью художника – это и плюсы, и минусы. С одной стороны, ты получаешь знания от родителей, делаешь меньше неверных шагов. Но потом начинаются трудности, потому что надо либо превзойти их, либо все будут говорить, что ты хуже. Многие становятся в творчестве слишком похожими на родителей и потом не могут преодолеть это. Но Катя нашла золотую середину, она очень здорово распорядилась своей биографией и своим искусством. Она освоила техники, которым научил её папа, но потом пошла свои путем.
В биографии Звонцовой начался важный период, когда она приобрела дачу в Псковской области, в деревне Чернецово. Вы познакомились с ней за пятнадцать лет до этого. Расскажите об этих пятнадцати годах – о самой Екатерине и её профессиональной деятельности в тот период.
В это время Катя нигде не служила и не преподавала, потому что для существования художнику хватало средств из разных источников.
Художник например, заключал договор какой-нибудь выставки, получал аванс и брался за работу. Кроме того с выставок различные государственные институции покупали у художников работы, «Художественный фонд» давал заказы.
Конечно, была и хорошая поддержка от папы – Звонцов стал директором издательства «Аврора», издававшего художественные книги очень высокого уровня. Катя занималась и книжным оформлением: детские издания, сборник русской поэзии о природе, иллюстрации к стихам вологодской поэтессы Ольги Фокиной и другие.
Когда мы познакомились, она выполняла заказ для Череповецкого комбината. Эта серия сейчас представлена у вас в музее, и она очень интересна. Обычно на таких работах изображают крупным планом передовика, а Катя сделала это по-своему и отдала предпочтении пейзажу и интерьерам этого промышленного гиганта. Мне очень нравится пейзаж, где плывут темные вагонетки с красным раскаленным металлом, горящим в ночи.
Сразу после Череповца была серия «Цирк». Не помню, был ли это специальный заказ или личная инициатива. Она ходила рисовать в цирк во время репетиций труппы, и тоже отнеслась к теме очень своеобразно. Чаще всего цирк изображают с клоунами, фокусниками, в духе «ехали медведи на велосипеде». А Катю это совсем не интересовало, её завораживало цирковое пространство, «космос» этого заведения: круг арены, пересечения канатов, веревочных лестниц и лучи прожекторов. освещение. Таких работ сделано очень много, один и тот же сюжет арены повторяется в разных материалах многократно. Помимо миниатюрной графики есть ещё и крупные гуаши. Всё это я и отдала в музей Цирка, там выставляют эту серию.
До Чернецово Екатерина совершила путешествие на Урал, у нас на экспозиции представлены её пейзажные работы.
Почему она решила туда отправиться?
Это была совершенно самостоятельная творческая поездка. Знаю, что её мама ездила ещё в довоенное время в деревню Кын на Урале. Катя, вспомнив рассказы матери, решила туда поехать. Там она сделала в основном черно-белые пейзажи китайской тушью не без влияния китайской живописи гохуа.
Кроме того, примерно в это же время Катя выполнила очень интересную серию офортов, посвященную Павловску.
Давайте наконец поговорим о Чернецово. Как появилась эта точка на карте? Почему она выбрала именно эту деревню?
Большинство художников хочет жить на природе и иметь собственный дом в деревне. Катя была из их числа.
Она не хотела жить в Пушкинских горах, где любили и знали ее отца, ей хотелось «закопаться» поглубже и подальше от цивилизации. Лучшие работы Кати приходятся на период, проведенный в Чернецово. Это были примерно десять лет – от момента смерти её матери до смерти отца в 1994 году. В последние годы жизни Марии Леонидовны Катя ухаживала за ней преданнейшим образом, несла на себе все домашние обязанности и трудности ухода за тяжело больной матерью. Овдовевший Василий Михайлович женился повторно, и у Кати не было необходимости заботиться об отце. Сначала она путешествовала, тогда как раз съездила, например, в Кын, а потом ей захотелось иметь собственный дом.
Кто-то ей порекомендовал Чернецово, она поехала посмотреть, ей понравилось, и она купила там избу. Я там никогда не была, но судя по Катиным работам Чернецово – это типичная псковская деревня: холмы, леса, пашни и заброшенные дома.
Катя не жила там постоянно, приезжала из города весной и оставалась до первого снега. Проводила в деревне примерно по полгода. Это было очень счастливое время для неё. Она чувствовала себя свободно, могла создавать с натуры крупноформатные работы. Со временем они становятся только лучше, как старое вино. Это я обнаружила, когда пришла на выставку.
Одиночество в деревне и любовь к природе в соединении с талантом принесли свои плоды. Изменяющиеся состояния природы и погоды, простые, обыденные вещи деревенского быта, домашние животные - вот незамысловатые сюжеты её картин, которые руками художника превращают быт в бытие. В её работах почти нет людей. Она рисует любимую кошку, печку, швейную машинку, синие сумерки за окном, распаханные псковские рыжерозовые поля, последние осенние цветы и первый снег.
Кстати, эту машинку я ей подарила, и никогда бы не подумала, что данный предмет может стать объектом искусства. А Катя сделала целую серию работ с этой машинкой.
В чём заключался её творческий подход и художественный метод? Как Звонцовой удавалось настолько точно передать атмосферу повседневной деревенской жизни?
В чернецовских картинах она преображает натуру, воплощая более обобщенный образ, и отражение этой натуры становится совершенно уникальным, похожим только на саму Катю.
Чернецовские работы это, можно сказать, лебединая песня художника Екатерины Звонцовой. Они безыскусны, нет никакой ложной красивости, чем многие из нас грешат. Они до боли искренни и трогательны. Главным для неё было поделиться своими чувствами: радостью бытия, грустью, одиночеством. Она была нежным и тихим, но одновременно и смелым художником. Чего стоят её голубые овечки на простом деревенском реалистическом пейзаже! А ведь это чистый реализм: у чёрных овец, только что подстриженных, кожа действительно почти голубая. Художник только немножко это преувеличил. О её творческом методе ничего не могу сказать, мы никогда об этом не разговаривали. Думаю, интерьеры она писала прямо в избе с натуры, а пейзажи, может быть, по наброскам. Но все они сделаны прямо в деревне.
В городе она иногда делала по этим мотивам офорты.
Складывается впечатление, что Екатерина была довольно закрытым человеком. Можете ли побольше рассказать о ней самой, о её характере?
Во-первых, она была человеком, который умеет дружить, может «положить голову за други своя». При этом была очень закрытой, иногда резкой. Катя всё знала, и многому меня научила. Однажды она подарила мне сборник-песенник русского романса и народной песни с надписью: «Коринне, чтоб она знала не только начало, но и конец каждой песни».
Помню, когда Василий Михайлович только приобрел машину, в семье даже не было разговора – за руль сразу села Катя. В советские времена была книга «Триста полезных советов» – вот Катя была таким человеком. Она могла дать полезный совет по совершенно разным вопросам. Её папа мог только засолить грибы, купленные на рынке, и сделать настойку водки на зубровке. Кроме искусства родители Катю ничему не учили, но она в быту почему-то она знала всё!
Надо за руль сесть? Пожалуйста! Построить стенной шкаф в большой квартире с трехметровыми потолками? Она спокойно берет и строит. Она умела шить, вязать, ткать гобелены, делать абажуры из кальки, бусы из керамики, а также косить, огородничать и другие самые разные вещи.
В Чернецово у неё была старая русская печь, и она самостоятельно её переложила! Очень сложное занятие, но она и с этим справилась.
Катя была маленького роста, худенькая, мальчишеского вида, стриглась сама, курила и совсем не пользовалась косметикой. Она была аскетична, как и ее палитра, где преобладали пастельные цвета.
После 1994 года в жизни Екатерины начались серьёзные перемены. Расскажите про события тех лет.
Наступила перестройка, и Катя определенно стала её жертвой. Люди были брошены на произвол судьбы.
Работы тогда не было – никаких больше заказов от художественных фондов и издательств. Жизнь стала очень сложной, и именно в этот период умер Василий Михайлович. Катя пошла преподавать офорт в Академию Художеств. Ученики ее любили, но платили там копейки, и пришлось уйти в художественную школу. У Кати оставалась большая квартира в Петербурге, но денег на её содержание не хватало. Она очень любила загородную жизнь, и решила, что продаст квартиру и купит домик за городом. Но начались разбирательства с отцовским наследством и Катя поторопилась с продажей квартиры.
Она сказала, что нашла агентство по недвижимости, но потом по радио я случайно услышала, что оно «лопнуло». Оказалось, что все её деньги от продажи квартиры, хранившиеся в специальной ячейке, просто испарились. Всё исчезло. Вместо «дворца», полагавшегося ей за продажу большой квартиры с мастерской в центре Петербурга, она получила дом в цыганском поселке Горелово, где никто особо и селиться-то не хотел.
У местных цыганских баронов были огромных двух-трехэтажные особняки и настоящие рабы, нищие люди с отобранными документами. Там у Кати появилась соседка–подруга, регулярно ездившая в Дагестан «за капустой». Судя по всему, она работала наркокурьером. Но Катя была так наивна, что воспринимала фразу «солить капусту» совершенно буквально и искренне удивлялась, как таким незатейливым делом можно сколотить состояние.
Сам дом Катин тоже был ужасный: построен из шпал, с пошлой претензией на красоту. Там ни телефона, ни отопления, пришлось своими силами делать котельную. И уехать оттуда было нельзя – разграбят, да и машину Катя разбила в каком-то ДТП. Поэтому Чернецова в жизни Кати не стало. Ей пришлось все силы положить на сохранение и содержание этого дома.
Видимо, все эти беды и довели ее до смертельной болезни.
Как Вы узнали о смерти Екатерины, и каким образом её произведения оказались у Вас на хранении?
Я была на своей даче в Пушкинских горах, и мне позвонила Оля Давыдова (Ольга Давыдова, художник, график - Прим.) сказала, что Катя очень серьезно больна. Я сразу же поехала в Петербург, но не застала Катю в живых. Она умерла 20 июля 2006 года. Рядом не было никого, кто смог бы разобраться с документами и наследством. Уже тогда стало понятно, что работы нужно спасать.
Но потом произошла мистическая история. На третий день после её смерти я пошла в церковь и заказала отпевание. А утром услышала голос Кати словно наяву: «Коринна, не ройся в моих вещах, мне это очень больно». А ведь мы действительно с Олей Давыдовой «рылись», перебирали папки, смотрели, что необходимо сохранить и вывезти.
Всё время я говорила себе, что не стану этим заниматься, пусть с наследием разбираются другие. Но желание сохранить его оказалось сильнее. Я подняла шум среди знакомых, мы организовали вывоз холстов, огромных папок с работами. Произведения Василия Михайловича отдали его вдове Зинаиде Ивановне Костко.
Катины – привезли в Союз Художников. Все остальное, что не успели забрать, разграбили цыгане. Вместе с Катиными друзьями, художниками Светланой Фадеенко, Владимиром Алексеевым, Ольгой Давыдовой мы очень тщательно отобрали работы и лучшие сложили в одну папку, которую надо было где-то хранить. Все отказались под разными предлогами, и я, несмотря на все мое сопротивление, оказалась хранителем всего Катиного наследия.
Я же и распорядились им как считала нужным и отдала работы в Русский музей, Музей истории города, Музей Цирка, Вятский музей и, отдавая в ваш музей работы Звонцовой, думала, что они будут пылиться на полках, и очень рада, что это не так, и вы сделали столь успешную выставку.
Подготовка: Софья Кучерявенко, Оксана Ильзина
