продолжение
В конце 80-х, когда уже вовсю бурлила «перестройка», студия документальных фильмов создавала по архивным материалам картину «Накануне» об одном ответственном довоенном нкаведисте районного масштаба. В фильме надо было показать, что даже в самые глухие годы сталинского террора, даже в самом НКВД находились люди, которые спасали «осужденных по списку», предупреждая их о предстоящем аресте.
Фильм делался по заказу начавшего «перестраиваться» ЦК КПСС, конкретно, 4 Члена Политбюро, Министра иностранных дел Э. Шеварднадзе для демонстрации мировой общественности факта, что в СССР были не только «плохие» - палачи собственного народа, но и «хорошие» чекисты, самоотверженно боровшиеся с преступной властью.
«Никак не могу этот чертов фильм закончить - жаловался мне его режиссер, которого я «подхватил» после полуночи напротив театра Образцова. - Смонтирую, приношу на просмотр в ЦК Все «за», Лигачев и еще один - «против». Лигачева, как идеолога, можно понять. Тот капитан-нкаведист на государевой службе был, обязан выполнять приказы «сверху». Иначе он предатель, спасающий «врагов народа». С другой стороны, его совесть чиста, он знает, что это невинные люди. Поэтому сделаешь, как требует Лигачев, - Шеварднадзе против. И наоборот. Они между собой договориться не могут, а у меня сроки горят. Плюнул на них, пошел к большому начальнику' в Комбинат Глубинного Бурения, который архивами пользоваться разрешил. Объясняю ситуацию, спрашиваю, что делать? Не поверишь, отвечает: «Делай, как велит Лигачев. Еще не время ссориться с партией». И это в самых недрах КГБ!!!
Тот фильм так и не появился. Во всяком случае, я о нем больше ничего не слышал. Но вполне доверяю этому рассказу, потому что отец моей жены аналогичным образом, но совсем в другом месте, был спасен от расстрела таким же «хорошим» героем-предателем.
Так вот, в моей судьбе были и «хорошие» и «плохие» гебисты.
В конце 70-х, после долгой, в одностороннем порядке, переписки с ЦК КПСС, меня все-таки вышвырнули из ТРАНС Прогресса, с неофициальной формулировкой, «чтобы не был таким умным». Податься было некуда... И, в конце концов, я занялся по советским законам уголовно наказуемой «частнопредпринимательской деятельностью» - ремонтом автомашин в своем гараже. Тут-то вот и начинается сага о «плохих» гебистах.
В первый раз «плохой» подрезал мне ацетиленовый шланг под горелкой, когда я варил свой драный «Запорожец» в его гараже. Я отделался тем, что в Склифосовском мне сняли чулком кожу от локтя, а должен был варить под рулевой колонкой, откуда бы живым не выполз. Бог миловал. На следующий день этой рукой без кожи снова работал горелкой: нужно было срочно «линять» из опасного гаража. Пострадал врач из Склифософского, который заставил меня сделать это и тем спас руку, а по большому счету и меня. - Никуда больше не ходите, будете лечиться здесь, - сказал он. На следующий прием меня не пустили под благовидным предлогом, что «Скорая» оказывает только первую помощь. Я все же пробрался на этаж, чтобы спросить, как быть. «Прихожу к нему, - рассказывал за приоткрытой дверью другой доктор, - он лежит при галстуке на столе, а собака его рядом сидит и плачет. Вот такими крупными слезами... Обширный инфаркт, сорок два года, хотел докторскую по ожогам защищать». Я понял, что с моим доктором «поговорили».
Второй раз, тот же мерзавец из гаража, таким же косым надрезом как на горелке, подрезал тормозной шланг на «Запорожце», выгнав меня в непогоду из гаража. Не знаю, как мы добрались до своего загородного участка в мокрый мартовский снег с привязанным веревкой лобовым стеклом. На этот раз спас безграмотный инвалид, прежний хозяин машины, который заливал в бачок не тормозную жидкость, а солидол.
В третий раз тот же «гаражный мститель» заманил меня под предлогом отдачи долга в такое место на проспекте Мира, где убей (буквально) - никто не услышит, хотя рядом людное место. Я пришел не один, с женой, подошел к нему со спины и впервые увидел звериную ярость в глазах человеческих. Второй, в кустах, стоял молча, ожидая...
В четвертый раз за моим дряхлым тарантасом гонялся красный - революционный! - новенький КАМАЗ. Первый десяток их, прямиком с завода, - писала «Правда», - пригнали в Москву для представления в ЦК. Я не столько испугался, проскакивая от него на красный свет и мотаясь влево-вправо на шоссе Энтузиастов, сколько с любопытством разглядывал в зеркальце невиданную прежде махину. Спасло то, что я успел юркнуть в боковой отвод на кольцевую, а он с ревом промчался прямо. «Смотри, - сказал я жене, ткнув пальцем в удаляющийся красный зад. - Привет от Горбачева». Неделю назад я и ему, как всем предыдущим, отправил, ну очень доказательное письмо.
В пятый раз, колченогий инвалид детства на служебном (?) «Запорожце» привез мне таблетки «от давления»: точно, как настоящие, только без единой надписи на упаковке. «Выпейте прямо сейчас, - суетливо шкандыбал он вокруг меня, - это самые лучшие, из Четвертого управления, из нашей медицинской части». Но Кузьма Прутков уже давно сказал, что «в каждой части света есть и другие, не менее интересные части» ...
«<...> - Вы говорите, что Андропов был обеспокоен токсикоманией Брежнева. Но в рабочих записях генсека время от времени появлялись пометки, что он получал от Андропова «желтенькие». Это, надо полагать, были все те же таблетки?
Брежнев просил у него таблетки так же, как и у других. Но Андропов хорошо вышел из положения. Он мне как-то пожаловался: «Я не могу не давать ему». «Ну, - отвечаю, - надо сделать пустышки». Он тогда принимал этиван. Андропов пригласил Чебрикова. и Чебриков в своих учреждениях делал эти пустышки - точная копиянастоящих. Кстати, передавал эти пустышки один из охранников Брежнева - Медведев, тот, который потом охранял Горбачева. По-моему, он был человеком Андропова в 1 окружении генсека. <...>» (Жирнов Вожди держались на таблетках. Интервью с начальником Четвертого главного управления Минздрава СССР, академиком Е.И. Чазовым. – (ИТАР ТАСС «Экспресс», № 21, 1999 г.).
- «Зачем ты бросаешь хлеб в воду, - возмутилась моя рассудительная Катерина девятилетнему канадцу-рыболову на ангриньонском пруду. - Они же наедятся и все уплывут. - Нет, я их прикармливаю. Сначала они простой хлеб хватают, а потом с крючком», (а у генсеков в таких случаях иногда вдруг «внезапно останавливается сердце»),
в шестой раз, … и так далее - у меня не хватает пальцев на поджившей руке...
Уже позже, в Монреале, вспоминая пережитое, мы с женой решили, что все-таки это были не гебисты.. Главный довод - «они» делают наверняка, как с Машеровым. Скорее всего, это действительно цековские штучки. Отдать команду в ГБ «там» напрямую не могли, поэтому действовали через подвернувшихся подонков, тот «гаражный друг», ещё когда мы вместе работали в «Прогрессе», доверительно шептал: «здесь обсуждали - была бы у тебя машина, давно бы придавили». Он, кстати, и посоветовал купить подержанный инвалидный «Запорожец», когда я нанялся к нему в гараж подработать «на подхвате» ...
А теперь самое время поговорить о «хороших». Таких мы отличали прежде всего по дензнакам. Они платили не только новыми, а такими новыми, что каждую десятку приходилось отдирать от спрессованной пачки. Платили всегда вперед, несмотря на все протесты, что только после окончания работы. И иногда забывали забирать «любимый автомобиль». Мы выставляли его возле гаража, и он тихо исчезал без всяких претензий. На мой осторожный рассказ о мифическом знакомом, к которому так же «на дом» приходит работа, кто-то из них разъяснил: «Нельзя загонять человека в угол. Он тогда звереет. А хочет работать так - пусть работает», частнопредпринимательски.0
- А почему бы и нет0 - удивился Петр Иванович. - Поедешь в В., найдешь там машиностроительный завод, позвонишь технологу, вот телефон, он все объяснит. - сказал он через несколько дней после моей просьбы устроить приятеля на работу. Под «приятелем» он, видимо, понял меня, хотя действительно, был один непутевый сокурсник, просивший меня, советского безработного, помочь устроить его на работу.
Петр Иванович - тоже инвалид, на протезе, но так, что почти ничего не видно, подошел ко мне на стоянке «пьяный в дымину»: «Держи пятерку, отвезешь меня домой на моей машине». Почему не отвезти, пятерки на дороге не валяются, тем более обратно вернуться можно прямым троллейбусом.
Только забыл, что на «Москвиче» до этого ни разу не ездил. Потому - проскочил на красный. Гаишник хищно зыркнул, ... и не остановил. «Что-то тут не то, - озадачился я, - давай еще раз». Результат - тот же. А эта «пьянь инвалидная» молчит.
«Петр Иванович, чего это тебя ГАИ не останавливает0», - спросил я его гораздо позже, после второй бутылки в его необъятном гараже. - «А ты догадайся». - «Я-то догадался, ты сам скажи». - «А я не скажу».
Всем московским автомобилистам известно, что два нуля на номере, - значит номер «блатной». Такой номер не всякому дается. Потому ему и особые привилегии, почет от дежурящего на улице ГАИ. У Петра Ивановича на номере было ТРИ НУЛЯ.
С ним мы даже немного как бы и подружились. Он всегда появлялся сам, внезапно, когда выпивали, иногда проговаривался, думаю, намеренно: «Пришел ко мне сегодня Славский, я его вытурил». - «А кто это, Славский?». - «Ну министр этот, «среднемаша».
Я потом лез в старые газеты с правительственными назначениями. Точно, есть Славский, Министр среднего машиностроения. А «среднее машиностроение» - это вся атомная промышленность, включая атомные электростанции и термоядерные бомбы.
«Когда вернешься, мне все расскажешь, что и как, - напутствовал он меня перед поездкой в В. - Я сам тебя найду». Ну, в этом я уже не сомневался.
В. - это большой город недалеко от Москвы. «Машиностроительный завод» - гигантский комбинат, производящий оборудование для атомных электростанций. Нашелся и «технолог» - маленький, неприметный, серый человек, которого не видно, но который все знает. Человек «без лица». Из таких получаются хорошие парикмахеры, фотографы, официанты и разведчики. Когда насмотришься фильмов «про шпионов», точно знаешь - этот из «органов». Признаться, я даже имени его не запомнил.
«У нас тут такая работа. - показал он на ряд черных шаров, напоминающих морские мины, только с тремя рукавами, торчащими под прямым углом. - Изделие называется задвижка для атомной станции. Мы их здесь штампуем на этих прессах, - повернулся он к девятиэтажным громадам, вершины которых терялись в сизых сумерках космических размеров цеха - Пресса на 8 и 13 тысяч тонн, английские. Технология не отработана, как надавим, пресс-форма расползается по швам. А пресс-форма, сами знаете, дело тонкое, миллионы стоит. У нас весь инструментальный цех только на эти пресса и работает». - «А в чем проблема с технологией0». - «Знаете, как обычно, пресса'" в 'Англии купили, а технологии они не дали. «Ноу хау», - говорят». - «Так докупите и ее». - «Что вы, это раз в двадцать дороже прессов стоит. На эти железки едва валюты наскребли. Потом знаете, как сейчас эти задвижки делаем, потом другое. Они же для разработки своих прессформ чертежи изделия требу ют. А у нас изделия сплошь секретные». - «Что я должен сделать0» - «Можете разработать пресс-форму для этого изделия, чтобы мы нашу инструменталку не мучили0» - «Смотря сколько заплатите». - «Нам сказали: один процент». - «Один процент от чего0» - «От стоимости программы». - «А программа сколько стоит?» - «Нам сказали 180 миллионов. Долларов». - «Один процент - это почти два миллиона рублей». - «Да». - «Как я их получу?» - «Нам сказали: в банке. Мы заключим с вами договор, в банке будет ваш личный счет. Нам так сказали». - «Но вы понимаете, что это значит0 Вы - государственное предприятие, заключаете договор со мной, частным лицом0» - «Нам так сказали» ...
В соседнем цехе нашлась еще одна работенка - за 900 тысяч.
«Ну, сколько они тебе пообешали?», - лукаво засмеялся Петр Иванович, как черт, неожиданно возникший. - «Почти три миллиона». - «Правильно. Я скажу номер, половину сразу переведешь туда». - «Нет проблем». - «Как вы договорились0» - «На следующей неделе будет главный, нужно снова ехать, заключать договор». - «Правильно. Ты с этим не тяни. Куй железо пока горячо, - и снова лукаво засмеялся. - Шутка такая». (Вместо «куй» он сказал другое слово, тоже из трех букв).
Через неделю я, не веря в реальность происходящего, позвонил на завод.
«Да. Да. Приезжайте, - засуетился «серый технолог». - Василий Митрофанович уже здесь». - «Закажите, пожалуйста, гостиницу на среду. Двухместный номер, я с супругой».
(По опыту знаю, какая это мука - гостиница в командировке, но у меня уже начали прорезаться барские замашки). - «Да, да, Игорь Николаевич. Закажем «люкс».
Тогда еще не со всяким городом можно было поговорить, набрав соответствующий код. Я звонил из переговорного пункта. Пока дошел домой, на столе лежала телеграмма: «Воздержитесь от приезда зпт до особого приглашения тчк». И какая-то абсолютно незнакомая фамилия. «Особого приглашения» я жду до сих пор.
Итак, поскольку время есть, давайте проанализируем ситуацию. Прежде всего, гигантская по тем временам сумма оплаты. Доллар тогда официально стоил 90 копеек, а «хорошей» зарплатой считалось 250-300 рублей. По существу, если бы все так и случилось, я стал бы первым советским миллионером. Причем заработавшим капитал не сомнительным бизнесом, а честным интеллигентским трудом. Меня распирало от гордости: так и должно быть, знания, ноу-хау, вообще интеллект, стоят очень дорого.
Главное же, если помнить, чем, по Ленину, социализм отличается от капитализма, и слова Кеннана о том, что ««в российской истории нет ничего такого, что могло бы предполагать «...движение России по капиталистическому <...> пути», ситуация предстает в следующем свете:
■ специалисту, или, скажем так. ученому, загнанному в угол советской действительностью, предлагают за хорошие деньги вернуться к своей работе, которая должна принести государству существенно более высокую прибыль, чем оплата ее государством. В общем виде, налицо попытка приспособить к делу «дикую интеллигенцию» - высококвалифицированные кадры, которые в «годы застоя», в основном, по идейным причинам не вписались в свои насквозь политизированные коллективы, предпочитая привычному «одобрямсу» работу в гаражах, дворницких и котельных.
■ предложение заключить договор между частным, официально не работающим лицом и государственным предприятием, означает прямой принципиальный отход от коммунистической идеологии, базирующейся на общественной собственности, не говоря уже о прямом нарушении социалистического закона о частнопредпринимательской деятельности;
■ учитывая гигантскую сумму и место сделки - в недрах одной из самых секретных отраслей народного хозяйства и оборонной промышленности, наконец, её международный характер, когда, как у Лескова, «русскому левше» предлагают «подковать аглицкую блоху», можно предположить, что решение о совершении этих, по советским законам криминальных деяний, принимаюсь на самом высоком уровне, однако отличном от официального - партийного и планового.
Остается согласиться только с «мнением» Петра Ивановича, что принять такое решение мог только лично Андропов, ставший к тому времени Генеральным секретарем ЦК КПСС. Гораздо позже, когда уже поднялась и улеглась перестроечная шумиха, я начал понимать, что, подключая к реальному делу меня, он начал по-своему готовить перестройку партийно-советской жизни, замешанной на абсолютно неэффективной социалистической плановой экономике. Хотя и по другой причине, я оказался его естественным союзником против столпа государственного планирования Байбакова.
Цель его действий, как мне представляется, такова: используя опыт и знания конкретного специалиста, оказавшегося «не у дел» в советской системе хозяйствования, и тем самым автоматически доказавшим независимость своего мышления, а, следовательно, способность к неординарным подходам и решениям, завязать его напрямую с конкретным государственным предприятием для решения конкретной технической задачи, желательно масштабной по получаемому экономическому эффекту. Платить за это можно щедро, даже больше, чем при нормальном капитализме, поскольку получаемый эффект в сотни раз перекрывает затраты на эту оплату, а производство при плановом бардаке все равно теряет во много раз больше. Получив первый, а затем и множественный результат, можно «открывать карты» обществу и, опираясь на эти «островки» капитализма, постепенно расширять его на все народное хозяйство.
Одни считали его скрытым либералом и евреем. Другие - патриотом и держимордой. Одни надеялись, что с его приходом в стране наконец-то начнутся реформы. Другие - ждали повторения 37-го. Самый закрытый из всех генсеков. Самый популярный в народе партийный деятель. Самый уважаемый председатель КГБ. <...>
Юрий Андропов, без сомнения, был фигурой неоднозначной. Как и все сильные люди, состоял из контрастов: черного и белого. Да, он подавлял венгерское восстание в 56-м; боролся с диссидентами; выгонял Солженицына, травил Сахарова. Эго он сделал КГБ самой мощной спецслужбой мира. При нем начались облавы в магазинах.
Но было и другое: именно Андропов защитил от травли Театр на Таганке. Отстоял Высоцкого, хотя кое-кто в Кремле настаивал на
аресте поэта. Вернул в Москву из ссылки великого философа и литературоведа Бахтина. Он начал борьбу с коррупцией. Добился отставки первого секретаря Краснодарского крайкома Медунова. «Снял» Щелокова. Благословил «узбекское дело». Это его ставленники - Алиев и Шеварднадзе - объявили в Грузии и Азербайджане войну высокопоставленной преступности. Об Андропове написано немало. В то же время знают о нем больше как о председателе КГБ. О генеральном секретаре. Андропов - человек до сих пор остается для большинства загадкой». <...> (А. Хинштейн. Кремлевский! аскет. - «В Новом Свете». 24 июня 1999).
«Независимая газета» публикует интервью с сыном бывшего советского руководителя - Игорем Андроповым - Чрезвычайным и Полномочным Послом РФ, кандидатом исторических наук, доцентом. Он работает над мемуарами об отце. Беседа с сыном Андропова озаглавлена «Осторожный постепеновец». (Национальная служба новостей России, 29.06.99).
Вернемся к самому началу демократических преобразований в России (СССР). Немногие уже помнят, что они начинались под триединым девизом: научно-технический прогресс, ускорение, перестройка. Эта логическая связка продержалась недолго: сначала исчез «научно-технический прогресс», затем «ускорение», зато к «перестройке» добавилась «гласность». Если предположить логическую связь и между этими ключевыми словами, то фактически вся перестройка российской жизни, не подкрепленная материальным производством, свелась к последнему понятию, грубо говоря, к болтовне.
Слов нет, гласность, под которой прежде всего понимается свобода слова и плюрализм мнений, - обязательная составляющая демократического общества. Но, прежде всего, такое общество базируется на экономическом процветании, стержнем которого является научно-технический прогресс. Хронически бедными и технически отсталыми, как правило, бывают лишь тоталитарные государства.
Тот, кто выстроил указанную выше логичную триаду, а мы уже с большой долей вероятности можем сказать кто. - на базе научно-технического прогресса ускорить экономику и затем на ее основе произвести перестройку советского общества, был без сомнения мудрым человеком, глубоко осмыслившим единственно возможный путь реального перехода от тоталитаризма к демократии. И это не был, как кажется с поверхностного взгляда, М. Горбачев, который только «озвучил» ее. Мы видим, что попытка «перестройки» по указанной схеме была сделана гораздо раньше, чем «весь советский народ» осознал, что такое слово есть в русском языке. В силу уникальности сложившейся вокруг меня силу акции, я оказался в эпицентре этого эксперимента. История распорядилась так, что именно мне было предназначено нанести первый чувствительный удар по твердыне коммунизма, причем не в идеологии, где партия была изначально догматически тверда, а в самой уязвимой для нее научно-технической, а затем и в планово-экономической области
Юрий Андропов, без сомнения, был фигурой неоднозначной. Как и все сильные люди, состоял из контрастов: черного и белого. Да, он подавлял венгерское восстание в 56-м; боролся с диссидентами; выгонял Солженицына, травил Сахарова. Эго он сделал КГБ самой мощной спецслужбой мира. При нем начались облавы в магазинах.
Но было и другое: именно Андропов защитил от травли Театр на Таганке. Отстоял Высоцкого, хотя кое-кто в Кремле настаивал на
аресте поэта. Вернул в Москву из ссылки великого философа и литературоведа Бахтина. Он начал борьбу с коррупцией. Добился отставки первого секретаря Краснодарского крайкома Медунова. «Снял» Щелокова. Благословил «узбекское дело». Это его ставленники - Алиев и Шеварднадзе - объявили в Грузии и Азербайджане войну высокопоставленной преступности. Об Андропове написано немало. В то же время знают о нем больше как о председателе КГБ. О генеральном секретаре. Андропов - человек до сих пор остается для большинства загадкой». <...> (А. Хинштейн. Кремлевский! аскет. - «В Новом Свете». 24 июня 1999).
«Независимая газета» публикует интервью с сыном бывшего советского руководителя - Игорем Андроповым - Чрезвычайным и Полномочным Послом РФ, кандидатом исторических наук, доцентом. Он работает над мемуарами об отце. Беседа с сыном Андропова озаглавлена «Осторожный постепеновец». (Национальная служба новостей России, 29.06.99).
Вернемся к самому началу демократических преобразований в России (СССР). Немногие уже помнят, что они начинались под триединым девизом: научно-технический прогресс, ускорение, перестройка. Эта логическая связка продержалась недолго: сначала исчез «научно-технический прогресс», затем «ускорение», зато к «перестройке» добавилась «гласность». Если предположить логическую связь и между этими ключевыми словами, то фактически вся перестройка российской жизни, не подкрепленная материальным производством, свелась к последнему понятию, грубо говоря, к болтовне.
Слов нет, гласность, под которой прежде всего понимается свобода слова и плюрализм мнений, - обязательная составляющая демократического общества. Но, прежде всего, такое общество базируется на экономическом процветании, стержнем которого является научно-технический прогресс. Хронически бедными и технически отсталыми, как правило, бывают лишь тоталитарные государства.
Тот, кто выстроил указанную выше логичную триаду, а мы уже с большой долей вероятности можем сказать кто. - на базе научно-технического прогресса ускорить экономику и затем на ее основе произвести перестройку советского общества, был без сомнения мудрым человеком, глубоко осмыслившим единственно возможный путь реального перехода от тоталитаризма к демократии. И это не был, как кажется с поверхностного взгляда, М. Горбачев, который только «озвучил» ее. Мы видим, что попытка «перестройки» по указанной схеме была сделана гораздо раньше, чем «весь советский народ» осознал, что такое слово есть в русском языке. В силу уникальности сложившейся вокруг меня силу акции, я оказался в эпицентре этого эксперимента. История распорядилась так, что именно мне было предназначено нанести первый чувствительный удар по твердыне коммунизма, причем не в идеологии, где партия была изначально догматически тверда, а в самой уязвимой для нее научно-технической, а затем и в планово-экономической области