Анамнеза привела жена – когда однажды он забыл, кто она такая.
Вообще доктор Зильберманн не принимал пациентов на дому. Собственно, он вообще не принимал пациентов, хотя медицинское образование у него было. Да и доктором он был не по профессии, а по званию. А их у него было семь. У него даже так было написано на визитной карточке: «Доктор семи наук Зильберманн». И если вы не знаете про него остального, то вам и не надо этого знать.
Но его попросила мама, а доктор Зильберманн с детства был хорошим мальчиком и не хотел огорчать свою пожилую маму с её большим и сострадательным, но уже слабым сердцем. Тем более что она просила не для себя, а для женщины, которая уже обошла всех врачей в крае для своего бедного мужа. И уже совсем отчаялась хоть как-то ему помочь.
Зильберманн и тогда и потом честно предупредил, что вряд ли он чем-то поможет, если до него не справились практикующие врачи. Но он посмотрит и будет внимателен к деталям.
И, естественно, не успел подготовиться – даже старожилы научного отдела не помнили, когда у них был такой день, чтобы было совершенно нечем заняться. Даже тогда, когда прорвало трубу высокого давления и из барокамеры выдуло всю пыль. Вместе с разлетевшимся на кусочки бронестеклом.
Так что когда в дверь постучали (Зильберманны не признавали звонков – только дверные молотки) незнакомые люди, а Зильберманн вспомнил, что что-то обещал, действовать заранее было уже поздно. Пришлось выкручиваться по обстоятельствам.
Диагностического оборудования дома, естественно, не было. Да и сам Зильберманн уже давно забыл порядок осмотра больного, поэтому недовольно импровизировал. Но чем дальше он слушал в сбивчивую речь жены и всматривался в виноватую улыбку мужа (не забывая делать при этом научные пассы головой и руками), тем больше в нём крепла уверенность, что это ж-ж-ж неспроста.
И тогда он потянулся за записной книжкой и начал делать пометки.
Если формулировать особенность Анамнеза в двух словах – время от времени отдельные участки его памяти оказывались вычищены до первозданного состояния. При этом Анамнез не имел явных травм головы, не злоупотреблял алкоголем или наркотиками. Да и по дедовской линии никто не страдал шизофренией и клептоманией.
Будь механизм очищения более сложен или обширен, Анамнез уже влачил бы свои дни в закрытом отделении скорбного дома существом, полностью потерявшимся в реальности.
Но злой рок не стремился полностью вычистить какое-то событие из его памяти -под расчистку подпадали лишь отдельные детали, но – из разных воспоминаний. А человеческая память богата на ассоциации и разноплановые воспоминания. Следовательно, даже при стирании оставались какие-то связи, которые больше никуда не вели. Но при некотором усилии воли можно было составить из них какую-то непротиворечивую картину.
Иногда она даже почти не отличалась от реальности.
До каких-то пор с этим можно было мириться – мужчины вообще плохо помнят даты, места хранения продуктов и вечно куда-то складывают свои очки. А ещё не помнят, кто, когда и что сказал, но помнят, что было очень умно и правильно. А что они творят со словами любимых песен, это вообще мрак.
Жена Анамнеза это знала и старалась мириться. И если бы он забывал что-то одно или через равные промежутки времени, это бы получалось. Но что и когда забудет глава семейства, не знал никто. А его небылицы про прошлое, которые он рассказывал семейными вечерами, даже были иногда забавны. Но чаще всё же пугали и вгоняли в уныние.
Своих двух детей Анамнез любил, но постоянно путал их имена и привычки. А ещё связанные с ними события. Иногда это приводило к конфузам, вот только приходилось краснеть окружающим, а не наоборот.
Дети такого забывчивого папу стеснялись и жалели. Но всё же старались помочь ему латать дырки в памяти. Не без некоторых злоупотреблений, конечно: Анамнез подозревал, что всё же не обещал пять лет назад каждую неделю в субботу кормить младшую мороженым до отвала. Но лишнее эскимо всё же покупал. Он вообще довольно покладисто соглашался со многими вещами, если они не шли вразрез с жизнью и обстоятельствами.
Тут доктор понял, что услышал достаточно, вклинился в техническую паузу сморкания в платок и сказал, что случай явно нетипичный. А потому тут одним феназепамом явно не отделаешься – нужно смотреть предметно. Так что вот вам адрес, приходите туда с десяти до двух завтра, а лучше послезавтра – учреждение режимное и пропуска надо заказывать заранее. Как и предупреждать о визитах. Хорошо бы ещё не забыть паспорт и тревожный чемоданчик – обследование может затянуться.
Оно и затянулось. Правда, не в столь неудобном (да и неприятном) круглосуточном изолированном состоянии: довольно быстро Анамнеза перевели на дневной стационар, а семью мягко и ненавязчиво пригласили перебраться поближе к отцу семейства. Мол, дело сложное, но не безнадёжное и с ходу его не поправишь. Предстоит долгое лечение и наблюдение, так что пусть лучше родные будут рядом.
Интуиция подтверждалась – в руки научного отдела явно пришёл любопытный экземпляр. Может, даже странный человек.
Конечно, рассчитывать на такое везение не стоило, но с другой стороны – на ловца и зверь бежит. И поскольку теперь у него было время и над чем подумать, Зильберманн этим занялся. Так что когда Анамнез был приведён под руку к дверям с фибровым чемоданом, который годился ему в старшие братья, его уже ждали. А Анамнез робко улыбался и в основном старался убрать в сторону руки и ноги, чтобы не мешать прикладывать электроды, провода и другие медицинские штуки странного вида.
Довольно быстро обнаружили, что активность мозга исследуемого иногда совершает странные мелкие кульбиты, не имеющие явных внешних причин. Позднее их связали с явлениями потери памяти. При этом исследование затруднялось тем, что Анамнез не мог уверенно вспомнить, что и когда он забыл. Но Зильберманн колол и не такие парадоксальные задачки, так что довольно быстро ему собрали универсальный вопросник, срабатывающий в шестидесяти семи процентах случаев. Что хороший показатель при примерно двадцати процентах чисто случайных попаданий.
Эффект самозабывания был налицо. Осталось найти причину. При этом учитывать, что на Анамнеза уже смотрели через приборы люди неглупые, образованные и подкованные практическим опытом. А значит, за исследования надо было браться с оборудованием с разрешением на два порядка выше.
В ЧОО договорились с другой организацией о предоставлении доступа к оборудованию, для исследования человеков не предназначенной, но хорошо настроенной на поиск иголок на сенных складах. И… обнаружили-таки у Анамнеза неучтённый орган, в обычный комплект головного инвентаря не входивший. Совсем маленький орган – побольше гречишины, поменьше гороховой половинки. Удобно притулившийся там, где его не заметишь, а заметишь – примешь за изгиб мозжечка.
А дальше Зильберманн уже знал, что стоит делать. Ему главное было знать, что оно вообще есть и где его примерно искать.
Горошек подозрительно напоминал прибор, но всё же был биологического происхождения. По некоторому принципу, связанному с нервно-эмоциональной нагрузкой, он порождал имуннонейтральные тельца, пробирающиеся в отдалённые отделы мозга и зачищающие нейроны на области менее кубического миллиметра до белого шума. Делал он это странно, неравномерно, но не более десяти воздействий в месяц.
Когда это рассказали Анамнезу, это его несколько удивило – он полагал, что забывает всего два-три раза, но зато уж сразу помногу. Но впечатление – не измерение, может врать только так.
К тому же в научном отделе полагали, что зная за собой непрерывную утрату всех и всяких воспоминаний, Анамнез просто махнул рукой на мелкие несостыковки, ускользнувшие детали и вопрос «кто вообще поставил тут эту стену вместе с холодильником?». И пока они не разрастались настолько, чтобы мешать жить, он их и не замечал.
Вот если он сходил с привычных маршрутов – тогда да, вероятность ухнуть в ментальную рытвину резко возрастала. Но Анамнез делал это редко и обычно под присмотром информированных лиц.
При этом тельца никогда не затрагивали области, ответственные за важные умения вроде дыхания, ходьбы или возвратно-поступательных движений ложкой по маршруту «суп-рот». Не трогали они и куда более сложные навыки вроде жонглирования и неполной сборки-разборки учебной модели автомата АК-74. Хотя в последний раз Анамнез делал это в десятом классе. И уж, казалось бы, навык для него, близорукого косолапа, совершенно бесполезный и уж им-то точно можно пожертвовать.
Но руки всё равно его помнили, и когда Анамнезу в руки дали учебную болванку, он собрал и разобрал её в нормативное время и даже с некоторым изяществом. Впрочем, это была не его заслуга, а компенсаторное воздействие: Анамнез много лет находился в состоянии человека, восстанавливающего память, а потому больше доверял рукам, чем голове. И область памяти движений была развита у него лучше и обслуживалась с большей эффективностью, чем остальной мозг.
С самого начала Анамнеза планировали использовать как вспомогательный образец для построения сложных отказоустойчивых вычислительных систем, рассчитанных на фатальные для других систем повреждения. Но когда нашли его горошек, область применения расширили - до создания ещё и их испытательных систем неразрушающего контроля. Чтобы проверка системы не стоила как ещё одна система. Для небольших серий приборов повышенной защищённости – самое оно. И польза государству от Анамнеза была неявная, но ощутимая.
Вот только вылечить Анамнеза современная наука не могла.
Но она могла помочь восстанавливать утраченное. Нужно было лишь регулярно снимать подробные картины деятельности мозга и сравнивать их друг с другом. А определив, в какой области прошла зачистка, то давать Анамнезу краткую справку, что тогда происходило и к чему привело. Дальше память сама зацепится за уцелевшие края и стянет их в приемлемую картину.
А свежие воспоминания записывать через носимую гоу-про камеру. Потом отсматривать и отделять яркие, интересные и важные моменты жизни, классифицируя их по категориям. И как обнаружится пробел в знаниях – давать отсматривать пациенту нужный раздел. Что он помнит, Анамнез перелистнёт сам. И тогда время неполного восстановления памяти будет занимать не более часа в день.
Что для него вполне приемлемо.
Не то что семья не могла бы сделать такого для своего отца – она и так делала что-то подобное. Насколько понимала и имела на то терпения. А в ЧОО им для этого дали специально разработанную простую и удобную методику и специальное оборудование с программами. Вроде того, что используют люди с ограниченными возможностями – лупа экранная, принтер с пупырышками, описатель запахов.
Конечно, будь Анамнезов много, и они образовывали бы собой целый подкласс, для них бы расстаралось Министерство Здравоохранения. Но, по счастью, Анамнез был пока такой один. И хоть расходы на него исчислялись миллионами, это было бы гораздо дешевле, чем обслуживать сотни и тысячи таких пострадавших от неведомого паразита.
И это помогло – качество жизни Анамнеза и его семьи ощутимо улучшилось. И даже на новой работе всё сложилось неплохо: к закидонам нового комплектовщика относились с терпением и пониманием. Хотя тут была и заслуга ЧОО – на городскую овощебазу позвонили и вежливо предупредили, что придёт работать человек. Старательный, ответственный, непьющий, но с особенностями. Принять, глупых вопросов не задавать, с премиями не обижать.
Этого оказалось вполне достаточно. Дальше за Анамнеза сказали его помнящие руки и общая привычка к добросовестному труду. И попривыкнув к его чудачествам, распорядители овощей им загордились. И даже пару раз признавали его работником месяца.
Анамнезу это льстило.
А вот Зильберманн был отнюдь не в восторге от таких циничных инопланетных экспериментов (а больше просто было некому). Но вдумавшись в механику процесса, он затеял долговременную переписку с НИИ нейрофизиологии и деятельности мозга. Потому как выходило, что Анамнез – готовый ключ к мозговой клизме – необходимой панацее двадцать первого века.
Большинство людей страдают от избытка информации снаружи и внутри. И были бы не прочь её здесь и там избирательно почистить. А ещё убрать неприятные воспоминания, стрессовые явления и заезженные колеи, по которым человек тянется к вечернему пиву и утренней сигарете. Потому что не так трудно победить зависимость, как переписать привычку. И то в стрессовых ситуациях человека опять выбивает на старые дрожжи.
А тут реальная возможность прорыва.
Мало того, забрезжила возможность провести радикальную зачистку психически нездорового контингента. Конечно, вычистить всю дурь из головы такая клизма бы не смогла. Но подавить опасные участки трамплинов на скользкие дорожки было уже вполне реально. Благо карательная психиатрия далеко продвинулась в диагностике, но тонкого инструмента прямого воздействия ей ещё остро не хватало.
Вот только Зильберманну не давала покоя мысль, что где-то на планете (или рядом) обитается один (а скорее группа) экспериментаторов с биологическим оборудованием с возможностями из следующего века. Потому что горошек на результат эволюции не походил ну вот никак. И вот это развлечение - подбрасывать свои изделия в людей и смотреть – что получится? – Зильберманну тоже не нравилось.
А уж представлять, как они подхихикивают, глядя на то, как глупые бесхвостые предки пытаются разобраться в их подарочках – просто возмутительно. И ещё приходится ждать – с какой ещё стороны они собираются озадачить человечество? Доктор семи наук вообще подозрительно относился к людям умнее себя.
Кто его знает, что они задумали?
Вернуться к архиву