Старенькая бабушка сидела на голубой скамейке в тени раскидистой яблони. На улице было жарко, солнце находилось в зените, но в тени дерева было хорошо. Да и ветерок освежал своими легкими прикосновениями, как бы лаская морщинистое лицо и руки. Глаза старушки были прикрыты, казалось, что она дремлет.
Вдруг к ней подбежала внучка. Она держала в руках охапку одуванчиков. Села на лавочку возле бабушки, положила рядом цветы и начала плести венок. Венок выходил кривенький, косой и ненадежный, но девчушка не сдавалась и усердно трудилась дальше, высунув свой язычок от старания.
- Буся, а Бусь?
- Что, Егоза? – старушка открыла глаза и взглянула на внучку.
- Расскажи, как тебя замуж отдавали.
- Ната, так рассказывала уже.
- А ты еще раз расскажи. – девочка сложила ладошки вместе, как бы прося, повернулась к бабушке и посмотрела на нее своими чистыми карими глазами. - Пожалуйста.
- Да что с тобой делать, слушай. Только не перебивай. – старушка поправила легкий серенький платочек, уселась поудобнее и начала свой рассказ. – Родители мои умерли, когда я еще совсем маленькая была, младше тебя. Взяла меня тогда к себе в семью старшая сестра. Муж хороший у нее был, работящий, любил ее и она его. Троих деток народили. Жили складно, да ладно. Но случилось несчастье, погиб он. Домой возвращался поздно с работы, а на него напали, избили до смерти. Ох, и горевала сестра, кричала, билась, не пила, не ела, никого к себе не подпускала, да про деток забыла. Прям белугой выла от горя своего. Сердце от жалости разрывалось. Да ничем не поможешь, никак эту боль не уберешь, ее пережить надо.
- Бусь, а кто такая белуга, как она воет?
- Ой, Натуся, да кит это, а звуки издает такие, что за душу берут, как будто плач тысячи матерей по своим детям. Вот и стали говорить в народе, горе страшное описывая – выть белугой. – Женщина замолчала и задумалась о чем-то своем.
- А дальше, что было? – внучка тронула бабушку за руку.
- А дальше, время лечит, Ната. Вот и сестринская боль утихла, да отпечаток свой оставила. Постарела она сразу, сердитая стала, не улыбчивая. Лишний раз не обнимет, дите к себе не прижмет, не поцелует. А может и тяготы жизни на ней так сказались. Ведь муж кормильцем был, все на нем держалось. А без него и хозяйство в упадок пришло, тяжело сестре со всем справляться одной. Как могла помогала, но доставалось мне сильно. Не жалела меня сестра, оно и понятно. Детишек полон дом, мал мала меньше, да еще и я – лишний рот. Но как-то жили.
Вот в один день отправила она меня за лесной земляникой. Вкусная ягода и полезная. Было мне тогда уже семнадцать, считай взрослая. Иду я неспеша, ягоды собираю, да песню себе под нос пою. В лесу славно, прохладно, солнышко сквозь кроны пробивается. Набрала я корзинку, думаю посижу на пеньке передохну. Закрыла глаза, лицо солнышку подставила и хорошо так стало на душе, что улыбка сама собой на лице появилась. Вдруг слышу: «Ты чего улыбаешься? Что задумала, злое иль хорошее?» Глаза открыла, а предо мной стоит парень, дед твой, Павел. Ох, и красив он был, статен, волосы кудрявые, глаза карие. У тебя в него глаза, такие же хитрющие. Вот и влюбилась сразу. Да, видимо, и я ему приглянулась. Так и стали потихоньку встречаться на этой полянке. Счастливая была, сердце пело. Уже и свадьбу мы сыграть хотели, руки моей просить у сестры он собирался. Но пришла беда, война.
Забрали Павла моего на фронт. Я обещала дождаться. И ждала, письма писала, а он мне отвечал. Так и жила от письма к письму. Они у меня до сих пор хранятся, все, от первого до последнего. Единственная радость в ту пору. – бабушка всплакнула, достала платочек из кармана платья и вытерла уголки глаз.
- Ох, Ната, что за жизнь была тогда. Страшно вспомнить. Не дай Бог, такое пережить. Сколько матерей своих сыновей и дочерей похоронили. Ни один дом беда не обошла. – слезы опять полились из старушечьих глаз.
- Буся, сейчас все хорошо, все закончилось. Не плачь. - Наташа прижалась к бабушке, вытерла ей слезы своим платочком, поцеловала щеку и погладила ее своей ладошкой.
- Да, солнышко мое, все хорошо. Но тогда жили впроголодь, кое-как перебивались. Тяжело было. Сестра младшего своего похоронила. Не выдержало детское тело страшных морозов и холодов, да голода. И совсем в себе замкнулась. Ничего в ней от нее прежней не осталось. Горе и боль одна. Но она сильная была, остальных детей вытащила, и мне умереть не дала. Заболела я в одну зиму. Думала все, не выживу. Выходила она меня. За что ей благодарна по гроб жизни буду.
Так день за днем и дожили до конца войны. Мужики домой возвращаться стали, жизнь потихоньку налаживалась. От Павла моего вестей не было. Тогда я уже год не получала от него писем, не знала жив или мертв. Но надежду не теряла, ею только и жила.
Как-то вечером прихожу я домой. За столом сидит сестра, голову опустила, о чем-то задумалась. А потом глаза на меня подняла и говорит: «Сватать тебя приходили. Вот уж договорились о свадьбе. Так что готовься, замуж выдаю тебя».
Сердце мое так и упало. «За кого же?» - спрашиваю, а сама и шагу ступить не могу. «За Петра» - был мне ответ.
Упала тогда я в ноги сестре и заголосила: «Пожалей ты меня, не отдавай за горбуна».
Разозлилась она тогда, стукнула ладонью по столу: «Разве внешность имеет значение. Все пустяки. Будишь с ним жить как у Бога за пазухой. Ни в чем отказа знать не будешь. Да и нам помощь нужна, сама знаешь, как тяжело живем».
Знала я этого Петра. Зажиточный был человек. Немолодой уже, да еще и горбун. Несмотря на это все его уважали, за советом ходили. Умный был. А мне не по душе, боялась я его. Не раз видела, как он за мной наблюдает. Взгляд такой тяжелый и злой. Может от недуга своего, а может сам по себе.
«Милая сестренка, родная, знаешь же, что другого люблю, зачем жизнь мою губишь». – рыдала я.
А она все за свое: «Павел твой, может и умер уже давно, а ты все ждешь. Все решено. Как скажу, так и будет». С этими словами она встала и вышла из дому.
Эту ночь я не спала. Все думы думала, Павла вспоминала. И решила тогда, что сбегу. Пусть погибну от голода, но замуж за Петра не выйду и домой не вернусь. Лучше пропасть, чем всю жизнь быть несчастливой. Так и сделала. Собрала свои нехитрые пожитки, пару горбушек хлеба и рано по утру сбежала в лес.
Знаю, что искали меня всей деревней. Никак не могли найти. А я далеко ушла, даже ночевала в лесу, не боялась. Три дня меня не было. Питалась подножным кормом, благо лето было. А потом ноги привели меня на поляну нашу. Смотрю, а там мой Павел стоит. Худой, смотреть страшно. Голову опустил, о чем-то горюет. А как поднял глаза, меня увидел, так подбежал к себе прижал и на руки взял. Откуда сила взялась только. «Не отпущу» - говорит. – «Ты моя!».
Оказывается, в тот день, как ушла из дому, вернулся он, да первым делом к сестре моей пришел свататься. А она ему говорит, что уже просватала меня и обратного пути нет. Прогоняла его, а он ни в какую, сказал, что пока не увидит меня, и сама ему об этом не скажу, не уйдет. Тут-то и обнаружилось, что нет меня. Разозлился мой Павел, сказал, что, если со мной, что случится, не поздоровиться никому. Испугалась сестра. Не то чтобы его испугалась, скорее за меня. Любила она меня, одна кровь. Всю деревню на поиски подняла. Да лучше меня леса никто не знал, потому и найти не могли так долго.
Как увидела меня на руках Павла, подбежала прощенье просила. Я, конечно, простила. Ее понять можно было. А она нас и благословила сразу, на радости, что нашлась. А мы с Павлом тем же летом и свадьбу сыграли. Жили с ним душа в душу. Хоть и всякое было, но без этого никак. Главное любили друг друга. Вот такая вот.
- Я тоже так хочу, чтоб душа в душу. И на всю жизнь. – девочка мечтательно прикрыла глаза и одела на голову свой венок.
- Все будет, Ната, все будет обязательно!