В преддверии 78-й годовщины Победы в Великой Отечественной войне публикую исповедальный рассказ моей бабушки Волоховой Зои Васильевны о своём детстве.
Я родилась 17 июня 1934 года в глубинке Вологодской области, в деревне Леваш. До войны мой отец Козлов Василий Михайлович был ударником труда, работал на делянках (участок, обозначенный лесниками для валки леса), о нём писали в местных газетах, как о честном, трудолюбивом человеке. Мама Козлова Аполлинария Степановна работала на колхозных полях, занималась домашним хозяйством и детьми.
В нашей семье росли три девочки: старшая Александра, средняя я и младшая Лина. Родители любили друг друга, с трудом расставались перед отъездом отца на работу. До войны мы жили неплохо, отец зарабатывал хорошо, привозил много продуктов, запасал ящики с хозяйственным и туалетным мылом, но сказать, что мы жили богато, конечно, нельзя. Во всяком случае, не бедствовали. Одежду и обувь в основном покупали только старшей сестре, так как она ходила в школу. Я бегала до заморозков босиком, а зимой сидела на печи.
17 июня 1941 года мне исполнилось 7 лет, а 22 июня началась Великая Отечественная война. В первые дни войны папу забрали на войну, и мы остались без кормильца. Потому что в конце 1941 года он был убит на фронте. Первое время мы жили на те запасы, которые сделал наш хозяйственный, заботливый отец, но скоро они начали иссякать. У нас было большое хозяйство: корова, куры, овцы. Мы растили много картошки, сеяли ячмень. Но большую часть продуктов нужно было сдавать государству. Приходилось очень трудно, но мы терпели. Мама, кстати, не верила похоронке и всегда ждала отца, надеялась, что он приедет, обнимет, и всё будет как прежде, но этого не случилось...
Несмотря на то, что началась война, в 1942 году я пошла в первый класс. В нашей деревне в школу брали с 8 лет. Тогда мне дедушка впервые сплёл лапти: аккуратные, по ножке. Сказать, что я была рада – ничего не сказать. Наконец-то у меня появилась первая обувь. Пока мы шли до школы в лаптях, ноги насквозь промокали, мы садились за парты, и под ними растекались грязные лужи. Дежурные каждый день бегали с тряпками и вытирали пол.
В школе я училась хорошо, на одни пятёрки. Я прекрасно считала и решала задачи. Математика у меня шла очень легко. Учительница Евстолия Николаевна меня хвалила. Я отлично её помню: после кори у неё было некрасивое, изрытое ямами лицо, но глаза были добрыми и умными. Я любила Евстолию Николаевну. Однажды у неё был день рождения. Я хотела нарисовать для неё открытку, но у меня не было карандашей, только чернильная ручка с пером. Старшая сестра Санька пожала плечами: дескать, что делать, придётся ручкой рисовать цветок. А мама посмотрела на меня и ушла в кладовку. Вскоре она вернулась со свёртком в руках. Это был кусок земляничного мыла. Никогда не забуду этот запах… Я подарила мыло учительнице, и она расплакалась. Сказала, что будет умываться им перед родительским собранием. В военное время мыла было не найти. Наши запасы оставались с довоенного времени.
В годы войны мы сеяли ячмень, сушили траву, замешивали с мукой и пекли лепёшки. Так и питались. Линка родилась в войну и заболела рахитом. Многие дети в деревнях в то время страдали рахитом и не ходили из-за плохого питания. Кто-то впервые пошёл в три года, кто-то в 7 лет. Многие умирали от голода. У нашей кумы было 12 детей, выжил только один.
Личной одежды у нас не было. Мама и тетя Сима перешивали мне одежду из папиных рубах и маминых юбок. Так появилась на свет моя школьная форма. Домашняя одежда у меня была ещё проще: холстинная рубаха (как на фото) и домотканый сарафан, похожий на половик.
Я любила учиться, но окончила только четыре класса. У нас не было возможности ездить на учёбу в районный центр. В 10 лет я уже начала работать: ходила с мамой на колхозные поля, чистила траву, дёргала лён.
У меня не было детства. Совсем не было. Мы не играли в догонялки, не носились по улице, у нас не было игрушек. Только тряпичные куклы, которые шили для нас мамы и бабушки.
Зимней обуви у нас тоже не было. Зимой мы выходили на мороз в лаптях, правда в шерстяных чулках. Мама и меня научила вязать носки и варежки. У нас было много овечьей шерсти, из которой мы делали пряжу. Для этого мы и держали овец.
Через какое-то время маме начали давать на нас пенсию по потере кормильца, но делилась она на всех, в том числе на бабушку – отцову мать, поэтому сумма выходила маленькая, нам все время не хватало. На войне героически погибли все мужчины нашей деревни. Мы помним их и гордимся.
Дети войны всё время работали. Никто не обращал на нас внимания, не говорил, что мы дети и нас надо пожалеть. Мы работали наравне со взрослыми, но нигде это не учитывалось, записи никакие не велись. И только с 14 лет наш труд стали учитывать. Много лет подряд я ездила по лесным делянкам маркировать лес, то есть отмечать, какие деревья подлежат вырубке, а какие нет.
Первый раз я девчонкой приехала на работу в лаптях. Было очень холодно. Рабочие посадили меня к огню и предложили погреть ноги. Я тогда отмахнулась: «Что вы, лапти сгорят!». Вот так вот, лапти пожалела…
И мне выдали первые мои валенки. Они были женские, ушитые, с некрасивыми заплатками, но такие тёплые и мягкие! С тех пор работать я стала в валенках, а когда получила зарплату, купила резиновые и кирзовые сапоги.
Со мной лес маркировал подросток по имени Ефлан. Зарплату он исправно носил матери, чтобы кормить младших братьев. Когда он уходил в свою деревню, я маркировала лес за двоих.
Вскоре мне дали коня с телегой и заставили возить лес на выгрузку. Как сейчас помню, просили расписываться за коня, но я отказывалась. Мой конь ужасно боялся тракторов и машин. Думала, и меня-то убьёт! Бывает, встану рядом с ним, обниму за шею и глажу, приговаривая: «Не бойся, милый. Трактор поворчит и уедет». Мой конь слушал меня и успокаивался.
Так и прошло моё детство… Не дай Бог никому…
На этом рассказ моей бабушки заканчивается. И я хочу сказать спасибо всем детям войны за то, что выстояли, за то, что жертвовали своими интересами ради других, за то, что несмотря ни на что научили нас любить, надеяться и верить!