Она решила, что ей пора родиться. Миллионы лет стягивала к себе мельчайшие частицы, чтобы в одно мгновение во вспышке термоядерного взрыва воссиять ослепительно-яркой новой звездой.
Весть о её рождении разнеслась ударной волной по всей галактике, по всем слоям и измерениям. И горе было тем, кто эту весть услышал…
***
Яхта фельдъегерской службы Его Императорского Величества «Десяти святителей» выпала из подпространства. Безжизненная и тёмная, она мало отличалась от астероидов, кружащих вокруг звезды, словно стая мотыльков вокруг фонаря. Те, кто приближался слишком близко, зачарованные чудесным сиянием, тут же сгорали, не оставляя после себя даже пепла.
Но минута, другая. И по корпусу заметались крохотные огоньки, а в мертвых дюзах затеплилось еле заметное голубое сияние, которое словно пыталось противопоставить свой свет звездному. Яхта медленно, нехотя, рывками развернулась и стала отдаляться.
Но свет слишком манил – дюзы вскоре вновь потемнели и яхту потянуло обратно – медленно, но неотвратимо.
***
На мостике воцарилась тишина.
– Вот и всё, – сказал старший механик, заблокировал консоль и закрыл глаза, откинувшись на спинку кресла.
Мерно гудела вентиляция, перемигивались красные огоньки на голосхеме яхты, фиксируя все новые неполадки, перешептывались вполголоса вахтенные.
– Сколько? – спросил капитан, сохранявший показную невозмутимость, лишь дернувшийся кадык, ударившийся о узкий воротник кителя, выдавал обуревающие его эмоции, – нам осталось?
Старший навигатор развернулся в кресле, неопределенно скривил губы, и, сцепив кончики пальцев, выдал неутешительный прогноз:
– Часов пятнадцать, может, двадцать, если снова сможем двигатель запустить. Кстати, Рудольф Сергеевич, разрешите обратиться?
Капитан махнул рукой в белой перчатке:
– Знаю я, что ты хочешь сказать, Александр Яковлевич: «Я же говорил…»
– Именно так, – ехидно улыбнулся навигатор. И сразу погрустнел. – И вот обидно, знаете, я же всегда прав оказываюсь, всегда! Сколько лет мы вместе ходили? Двадцать семь? И вы всегда меня слушали, а сейчас то чего случилось?
– Что случилось, что случилось… Его высокоблагородие министр Гессе случился.
Капитан встал, заложил руки за спину и стал вышагивать туда-сюда, заставляя вахтенных вжимать голову в плечи, когда он проходил за их спинами.
– Ему же все быстрее, быстрее нужно было… Все торопится, всё дела у него срочные. Чтоб ему провалиться, фанфарону расфуфыренному.
– Вы могли бы настоять, описать опасность прохода через молодые туманности. Я же всем вам подробно рассказал.
– Побоялся, – отвел глаза капитан. – Стоило мне заикнуться про четыре прыжка… Да, был неправ, признаю. Да, виноват. Я вас сюда завел. Ко-све-нно, но виноват, – по буквам произнес он. – Впрочем, повинную голову не секут, не так ли?
Навигатор лишь качнул головой с саркастической улыбкой на лице.
– Что со связью?
Офицер связи отрицательно покачал головой.
– Когда будет?
– Никогда, ваше благородие. Пытаемся из запчастей что-то придумать, но скорее от безысходности. Дальней связи не будет – фокусировка скарификатора сбита.
– Дааа… Попали как кур в ощип…
В обзорный экран медленно вползала лохматая голубая звезда, закрывая все видимое пространство – корабль медленно вращался. Светофильтры автоматически затемнились.
– Красиво, – задумчиво проговорил капитан, рассматривая пылающий шар.
– Смертельно красиво, – добавил навигатор.
На мостике вновь надолго воцарилась тишина.
Минуты капали одна за другой. Звезда вновь скрылась и стал виден космос с тысячами сияющих звезд. Где-то там, среди скопления Волопаса – Прея, где, скорее всего, уже заинтересовались, почему министр задерживается – он ведь никогда не опаздывает.
«Точность – вежливость министров», – говорил он. Некоторые даже шутили, что, если он хоть раз куда-то опоздал, значит – умер. И были, похоже, правы. Но может, когда начнут искать его, найдут заодно и нас?
– Павел Аристархович, ну что там?
– Главный реактор не выходит на мощность. Не могу понять причины. Уже двоих в горячей зоне потерял – флуктуации неизвестной природы. Вероятно, близость звезды влияет. Сидим на резервном, который тоже на ладан дышит – перегрев второго и третьего контуров. Если пойдет в разнос, придется отстреливать отсек.
– Опять вы мыслью растекаетесь по древу, Павел Аристархович. По сути доложите.
– По сути так по сути: через восемь часов, плюс минус, придется гасить резервный реактор, через десять – мы, сидя в полной темноте, начнем умирать мучительной смертью от жары и удушья. Так достаточно по сути?
– Более чем, – буркнул навигатор. – А может, раз всё равно ничего нельзя сделать, прямо сейчас разгоним реактор и…
– Лучше бы на звезду упасть и сгореть в ее лучах, – задумчиво, попирая все нормы субординации, выдал один из вахтенных, и продекламировал: «И если падать – лучше падать грудью».
– Ага, ща, у боцмана весла возьмем и погребем к звезде, чтоб грудью упасть.
– Виноват, не подумал, – вахтенный смутился, покраснел и спрятался в своей консоли.
– Экипажу бы нужно объявить… – проговорил старший механик.
– Могут взбунтоваться, – отрезал капитан.
– Неужто боитесь расправы? – усмехнулся навигатор, вновь поворачиваясь в кресле и буравя взглядом золотые пуговицы на кителе.
– Да, боюсь, – вдруг, вместо ожидаемой вспышки гнева, признался капитан. – И всегда боялся. Даже в свое время отказался от службы на линейном крейсере «Его Свершения» из-за этого. Думал на яхте — экипажа раз два, кому тут бунтовать?
– А я думал, что Руднев бесстрашный, раз не побоялся послушать старого торопыгу. А оказывается, и ему ведомо чувство страха.
Все обернулись на вошедшего тучного, но очень плотно сбитого господина в бордовом сюртуке.
– Ваше высокопревосходительство, – капитан склонил голову, остальные присутствующие вскочили и поклонились.
– Шушукаетесь, значит. И когда мне собирались сообщить? А то сижу – ни сном, ни духом, речь учу, а мне мои пташки поют, что пустым занят и зря время свое трачу, которого и так мало. Вы знали, что время – конечно. На всю жизнь вам выделена совсем небольшая его кучка. Но сыплют его вам щедро с самого рождения, не заботясь о будущем. Каждый день в детстве для вас бесконечен, и вы часами можете сидеть и заниматься ерундой. Вы взрослеете, и поток становится жиже. Уже не по горным порогам бежит и бурлит время, а течет медленной равнинной рекой. Вы стареете, она мелеет. И вот, вам уже сто лет. И той струйки, оставшейся от ревущего водопада, уже не хватает, чтобы даже утолить жажду жить. И вам становится страшно – что будет, когда этот ручеек иссякнет?
Человек обвел взглядом всех присутствующих, завороженно слушавших одного из лучших ораторов Империи.
– И я вам скажу – вы просто что-то не успеете. Человек всегда что-то не успевает. Даже на смертном одре он будет думать, что он мог бы сделать, если бы попусту не тратил свое время. Судя по тому, что я услышал, через, – он сделал паузу, вопросительно взглянув на навигатора.
Тот опомнился, быстро обернулся к консоли, и сообщил:
– При сохранении текущей скорости, через одиннадцать часов тридцать две минуты.
– Да, через одиннадцать часов тридцать две минуты, мы непременно, да да, господа, непременно упадем на звезду – никто за нами в молодые туманности, кроме нас с вами, – он упер осуждающий палец в недовольно запыхтевшего капитана, – в здравом уме не сунется. Даже если б мы могли подать сигнал бедствия.
– Мои люди работают…
Министр лениво отмахнулся.
– Единственная сейчас задача для экипажа – убить время, которого у них слишком много и которое они не преминут потратить самым бесполезным способом. А у меня его слишком мало, и я, как уже говорил, не привык тратить его попусту. Рудольф Сергеевич, у вас же еще есть честь, коньяк и какое-то оружие, кроме ножа? – кивнул он на кортик, ручку которого сжимал капитан.
Капитан вытянулся по стойке смирно и щелкнул каблуками:
– Разрешите проводить, ваше высокоблагородие?
– Не сомневался, что проводите.
– После вас.
Министр усмехнулся и, не прощаясь, покинул мостик.
– Честь имею, господа, – коротко склонил голову капитан, снимая фуражку. Задумчиво посмотрел на тулью с золотым шитьем и оставил на кресле. – Александр Яковлевич, принимайте командование.
Офицеры молча проводили капитана взглядами, продолжая стоять, даже когда он ушел и гермодверь закрылась.
– Трусливые крысы первые бегут с корабля, – вдруг зло проронил один из операторов оружейных систем и сплюнул на пол. И тут же забулькал из рассеченного взмахом атомарного клинка горла.
– Может и трусы, да не тебе их судить, – спокойно прокомментировал случившееся новый капитан и похлопал по плечу караульного, уже вернувшегося на свой пост.
– А как же суд, трибунал?
– Оскорбление приближенного императора и капитана Императорского флота. Даже по отдельности – смертная казнь. А тут двоих сразу. Считайте, что легко отделался.
– А команде бы все-таки нужно сообщить… – снова подал голос Павел Аристархович.
– А зачем? Я ведь тоже боюсь бунта, как и Рудольф Сергеевич. Но, заметьте, не боюсь это признать. Страх вполне нормальная реакция организма, задача которой, уберечь этот организм от гибели.
– А если уберечь не получится?
– По крайней мере, он попытается сделать эту гибель менее болезненной. И мы попытаемся. Павел Аристархович, раздайте наряды всем свободным ремонтникам – уж лучше пусть корабль чинят и в порядок приводят, чем маются от безделья – мы яхта фельдъегерской службы его Императорского высочества или баржа переселенцев? А я пойду с начальником охраны министра переговорю – пес их знает, какие там требуются мероприятия по протоколу в таких случаях – не дай бог что-то не так сделаем – даже из могилы достанут чтобы наказать. А через час, жду всех желающих в кают-компании — всегда мечтал сыграть в русскую рулетку.
Навигатор напялил на голову фуражку капитана и скрылся за дверью, забрав с собой одного из караульных.
***
Только когда новый капитан удалился, Егор выбрался из технического лаза и опрометью метнулся к ближайшему спуску на нижние технические палубы, искусно замаскированного фальшпанелью.
Только в красноватом полумраке бесконечных лабиринтов с вьющимися по стенам магистралям, он смог продышаться. Услышанное заставляло волосы на голове шевелиться, а предательская слабость делала ноги ватными. Сердце билось где-то далеко внизу в пятках, и каждый удар болезненно отдавался внизу живота. Зачем он подключился к этому волокну, зачем услышал… Так бы жил как обычно, как все, не зная дату и час своей смерти.
Смерть. Окончательная.
Егор крепко зажмурился, пытаясь унять охвативший его животный, доселе не испытываемый страх. Страх, что случилось что-то непоправимое, когда все уже случилось и ничего не изменить. Голову изнутри кололи тысячи иголочек. Хотелось поддаться охватывающей тело немоте и провалиться в серый сумрак, где ничего нет, и где он даже не заметит взмаха косы.
Но провалиться не получалось – копошащиеся в голове мысли растормошили и держали в пограничном состоянии, постепенно перерождая простой понятный страх в панику.
Он снова побежал. Просто, чтобы хоть что-то делать. Пару раз сознательно ударился о выступающие кронштейны и края межотсечных дверей. Боль была понятной и простой и именно этим хоть немного успокаивала.
Вот и родной отсек ремонтников. Дом. Егор влетел в него и врезался в своего начальника, который как раз выходил с коробкой стандартного пайка в руках.
– Закончил на мостике?
Егор кивнул так энергично, что аж что-то хрустнуло в шее. Как же он был рад встретить этого большого пахнущего железом и маслом человека.
– А чего отметку не поставил? Опять забыл? Растяпа, – начальник отвесил ему легкий подзатыльник.
– Простите, Иван Иваныч, это не повторится.
«А ведь когда-то страх забыть поставить отметку после завершения работ по наряду, был самым сильным, даже страшнее пустотного монстра, подстерегающего путников, раскинувшись на многие парсеки, которого он так боялся в детстве». Егор улыбнулся своим мыслям, признанными ими в сложившихся обстоятельствах, ничтожными. Ибо все познается в сравнении.
– Ладно. Что там наверху слышно? Офицеры как с цепи сорвались – ни одних рук не осталось, всех по нарядам отправить пришлось. Сейчас Глебу отнесу поесть, да сам пойду в «поле», тряхну стариной.
Егор задумался – рассказать, что там слышно наверху? К чему может привести его болтливость? Беспорядки? Бунт? И он будет ответственен за пролившуюся кровь? Нет. Он трезво понимал, что тайна все равно, так или иначе, скоро перестанет быть тайной. Всё-таки, на яхту собирали лучших, которые по определению умели думать. Но пусть это будет не он.
– Давайте я отнесу, – требовательно протянул руку Егор.
– А давай, – легко согласился Иван Иваныч. – Долго только с ним не болтай. А то знаю я тебя.
– Не буду.
– Ну давай, беги, я тебе назначу там рядом пару нарядов. Как с Глебом закончишь – сделай.
– Так точно.
В отсеке безопасников никого не было. Егор опасливо заглянул в открывшуюся дверь.
– Есть кто? Инженер первой статьи рембригады Бунцов к Глебу Самойлову. Ау?
– Егорка? Ты что ли? Проходи, не стесняйся – они все ушли и больше не возвращались, – из камеры послышался хриплый голос того самого старшины рембригады.
– Я, дядя Глеб, поесть принес.
– Ай, любо. А то сижу тут гол как сокол, а кишка кишке бьет по башке.
Егор задвинул в приемник сухпай.
– Посидишь со мной? – как обычно, Глеб не приказывал, но ослушаться его даже в мыслях не мелькнуло.
Парень, воровато обернувшись, разблокировал запоры стула безопасника и, подкатив к камере, удобно устроился на нем.
Крупный мускулистый мужчина, раздетый по пояс, уже стучал ложкой, расправляясь с гуляшом. Хоть он и был арестован за попытку бунта, если так можно было назвать удар офицеру по лицу, и его ждал трибунал, он все еще стоял на довольствии как старшина и получал усиленный рацион. Егору приходилось же довольствоваться кашей с крохотной лужицей масла.
– Там орешки у сатрапа в верхнем ящике, – кивнул Глеб на стол за спиной, откуда был взят стул. – Бери, они ему уже будут без надобности.
– Почему? – взять чужое было страшно – за это могли отрубить сперва мочки, потом уже уши целиком.
– Что-то происходит, – отложив лоток в сторону глубокомысленно сказал Глеб, доставая никотиновую палочку и ударяя донцем о стену, – и ты знаешь, что. Я прав?
Егор, совершенно не ожидавший такого поворота разговора машинально дернул головой в неопределенном жесте.
– Знаешь. Давай поиграем. Я говорю, то, о чем я догадался, а ты… А ты просто сидишь. Готов?
– Нет, – он попытался встать со стула. – Мне… У меня наряды… Делать нужно. Иваныч ругаться…
– А ну сидеть! – рявкнул Глеб.
Видя, как парень вжался в стул, он все тем же спокойным ласковым голосом продолжил, буравя его умными глазами:
– До Преи мы не дошли. Ага. Главный реактор накрылся – я его не чувствую. Так, тоже верно. Резервный в работе, но, судя по тому, как тут жарко, охлаждение не работает. Работает? Так, почти не работает? Так так так. Что еще… Связь. Нету? Да, вижу, что нету. Судя по тому, что у меня тянет бок, корабль вращается вокруг оси… Это значит, это значит… Что двигатели запустить не могут – иначе бы от резервного запитали. Авария? Нет, не то. Катастрофа? Тоже нет.
Егор мог поклясться, что не дернул даже мускулом, но Глеб читал его словно открытую книгу.
– Смерть, – вдруг четко и отчетливо сказал старшина, глядя парню в глаза. – Та-а-а-к.
Он встал и прошелся по камере.
– Как интересно. Ты уже думаешь, что умер. Это забавно и мне нужно подумать. Ты орешки то возьми.
– Спасибо, но…
– Возьми чертовы орешки и жри, – рыкнул Глеб. – Приказ старшего по званию.
– Есть, – пискнул Егор и метнулся к столу. Глеба, даже за прозрачным бронестеклом он сейчас боялся больше, чем гипотетического безопасника и кого бы то ни было. От узника исходила абсолютная уверенность в себе и своем праве приказывать. Как он так делает? Он же тоже уже мертв – нападение на офицера в Империи карается смертной казнью. Да и сказанное им скоро приведет его к однозначным выводам. Но в нем нет ни капли страха – он спокойно ест булочку, припевая из исходящей паром банки, не прекращая бормотать даже с полным ртом.
– Дядя Глеб, а почему вам не страшно? Вы же уже все поняли, – неожиданно для себя спросил Егор.
– А чего мне боятся? Смерти? Она будет быстрой – или реактор рванет, или … подскажи.
– Мы упадем на звезду.
– Или мы упадем на звезду. Это безболезненно. Чпок, только что ты был, а вот тебя нет, – он рукой разделил события, поставив банку на столик. К тому же ты не можешь на это никак повлиять – чтобы ты не делал, ты все равно «чпок». Так зачем этого боятся? Как только я врезал Одинцову, я тут же умер – там был мой «чпок». Ты умер, когда подслушал разговор офицеров – иначе откуда бы ты узнал.
Егор кивнул.
– Но совсем не бояться опасно. Страх — это такое же чувство, как вкус, обоняние, зрение, осязание, слух. Твой организм как бы «чувствует», что с ним может произойти и как. Особенно, твое тело боится умереть мучительно. Смерть она же разная. Одно дело мгновенно сгореть в короне звезды, а другое – долгая смерть от удушья, когда ты будешь ощущать каждую долю секунды, подавшись орешком, который ты неосторожно уже минуту катаешь на языке. А ведь вокруг никого, кто бы тебе мог помочь нет, если он попадет не в то горло.
Парень поперхнулся, действительно чуть не проглотив орех и закашлялся. А Глеб жизнерадостно расхохотался.
– Смерть, Егор, она такая – она всегда рядом. Просто, нужно быть к ней готовым. А когда ты готов умереть, так и умирать не страшно.
– Я не готов.
– Ну, у тебя еще… Сколько часов?
– Девять.
– Ммм… Много! Даже еще раз поесть успеем. Пока иди – поработай. А то Иваныч ругаться будет. Он же не знает? Так и думал – боятся офицеришки. Ты это, захочешь поболтать, так заходи.
– Угу, – сказал Егор и выбежал из отсека, пока его не передумали отпускать.
Несколько часов он смог убить, занимаясь привычной и понятной работой. Иногда, он даже забывал, что уже мертв. Шла обычная рабочая рутина – сновали техники, проходили степенные офицеры, путались под ногами боты-уборщики. Всё как обычно, словно ничего и не случилось. Пару раз видел даже Смолицкого в сопровождении все того же солдата, с напряженным лицом носящегося по коридорам.
Но вот прошло еще два часа. И шепотки: «почему стоим», «куда пропал капитан?» и другие «а вы слышали …» потихоньку зазвучали во всех уголках корабля. Начались первые ссоры – люди чувствовали, что что-то не так, и отвечали резче, чем ответили в обычное время. А может звезда так влияла. Но ни одного из двух безопасников, пресекающих беспорядки или конвоирующих смутьянов, видно не было. Как не было видно и офицеров. Люди видя это осмелели. В коридорах появились праздно шатающиеся члены экипажа. Тут и там мелькали курительные палочки. Звучала музыка из распахнутых настежь кают. Из других же, закрытых, не раздавалось ни единого звука.
Егор упрямо продолжал работать несмотря на то, что смысл в этом окончательно пропал. Он сам назначал себе в работу наряды, сам их закрывал и шел дальше. Но он такой, похоже, был один. Даже непогрешимый Иван Иваныч сидел у себя и играл в шахматы с незнакомым мужчиной в форме пустотника.
– Егор, ты ел? – окликнул начальник вернувшегося за расходниками парня.
– Я не хочу, спасибо.
– Тебе надо, – наставительно сказал он, – ты должен расти, чтобы стать сильным и красивым. Иди и поешь – это при..ик…каз.
Егор с удивлением понял, что Иван Иваныч пьян до изумления.
– И Глебушке отнести. Ему тоже нужно расти сильным и красивым. Бери, там много. Хоть все.
– Слушаюсь, – на всякий случай ответил Егор, беря сразу три контейнера с красными отметками – для младшего командного состава, из горы высящихся на раздаточном столе. – А где остальные?
– Не знаю, Егорушка. Ефим, заснул что ли? Ходи давай, а то доиграть не успеем.
Начальник потерял к нему всякий интерес, не мигая уставившись в шахматную доску.
Ага. Значит уже знают. Ефим не шевелился и вообще не подавал признаков жизни, привалившись к стене. В руке его была зажата никотиновая палочка и еще десятки таких же, израсходованных, валялись вокруг. Даже так?
Егор видел смерть в своей жизни, но вот так, на расстоянии руки… Раньше… Да что раньше – шесть часов назад… Сейчас ему было все равно.
Мимо него пронесли незнакомого изысканно одетого мужчину с торчащим из живота ножом – в медотсек тащат. Мужчина ныл и просил нести аккуратнее. И тогда Егор вспомнил еще один свой страх…
***
– Ровно сиди, – грозно посмотрела лейб-медик, поддергивая к себе культю, оставшуюся от левой руки, – ты же мужик! А скулишь как маленький щеночек. Я тебе такую дозу обезболивающего вкатила – ты сейчас бесчувственнее камня должен быть.
Егор до крови прикусил губу и попытался не дергаться. Больно было до безумия – что уж куда ему там вкатила эта высокая женщина в белоснежном брючном костюме, но оно явно не подействовало.
И он терпел, проклиная тот шлюз, того, кто придумал автоматические створки, а еще – свою беспечность, которая стоила ему кисти с половиной предплечья.
– Сейчас немного поколет, – женщина отошла от бокса репликации и стала колдовать с консолью.
Ага, немного. Слезы брызнули из глаз, рука непроизвольно дернулась, а из сжатых губ вырвался стон.
Рука росла на глазах, распечатываемая наноботами.
– Иван Иванович, у вас все подчиненные такие неженки?
– Анна Германовна, сам удивляюсь – не похоже на него. Егорка, ты чего?
– Больно, – просипел парень. – Но, если надо, я потерплю. И я не щенок.
– Утыбосемой, – потрепала за щеку парня врач, – радуйся, что ты на фельдъегерской яхте служишь и у нас оборудование лучшее на флоте – так бы ходил с протезом.
– Радуюсь, – сквозь зубы, чувствуя медный вкус на губах, процедил Егор, – спасибо вам. По гроб жизни обязан.
– Еще и дерзит, – всплеснула она руками. Заметила искусанные в кровь губы и нахмурилась.
– Что, вправду больно?
– Я потерплю — я же сказал.
– Не нужно терпеть, – она озабоченно посмотрела на инъектор. – Ну вот же — на капсуле написа… Ой.
Егор наблюдал как белоснежное, как халат, холеное породистое лицо женщины стремительно пунцовеет.
– Бедненький, – она стремительно выбросила ампулу, вставила новую и вновь прижала к плечу. – Как сейчас?
Егора затопило покоем и теплом. Боль исчезла, а его душу будто вознесло на пушистом облаке на небеса.
– Тетя Аня немного перепутала, – он почувствовал аккуратные касания влажного тампона, который ему промокнули кровь. – Но ты молодец. Я бы, наверное, орала, как резанная. А ты… Мужик!
– Ну вот, я ж говорил, – влез Иван Иваныч. – Далеко пойдет.
Егор осматривал новую руку – свежая кожа, еще не выцветшая от космической радиации и искусственного освещения, была поросяче-розового цвета. Но в остальном – отличий не было.
– Руку пока побереги, – Анна Германовна еще раз осмотрела руку, потыкала в подушечки каким-то инструментом, вызывая подергивания пальцев, – пару дней. Вы уж его не ставьте на сложные работы, хорошо, Иван Иванович?
– Конечно.
– И ты это, прости тетю Аню, – она прижала парня к обтянутой тканью груди и поцеловала в лоб. – Виновата. Буду должна.
– Да че уж, – пробормотал Егор, ощущая какие-то совсем новые ощущения от такого тесного контакта с красивой, даже очень красивой женщиной.
– Чувствую, уже и чувствительно вернулась, – рассмеялась она, отпуская из объятий покрасневшего парня.
– Спасибо, – искренне поблагодарил он и, вслед за начальником вышел из медотсека. Напоследок не удержался и обернулся – она так и стояла, прекрасная и сияющая словно снежная королева в своем обтягивающем идеальную фигуру брючном костюме.
Такой она с тех пор и являлась в беспокойных снах.
Иногда, он встречал ее в коридорах. Она всегда ему приветливо махала, пыталась заговорить. Но он тут же начинал паниковать, мямлил что-то невнятное и под любым предлогом сбегал. Но никогда он не отказывал себе в удовольствии, когда она его не замечала, смотреть на нее во все глаза и молится, чтобы она сейчас подняла голову или обернулась, и встретилась с ним взглядом. И одновременно боялся этого до жути.
Окончание следует.
Автор: UrsusPrime
Источник: https://litbes.com/strah/
Больше хороших рассказов здесь: https://litbes.com/
Ставьте лайки, делитесь ссылкой, подписывайтесь на наш канал. Ждем авторов и читателей в нашей Беседке!
#рассказ @litbes #литературная беседка #испытания #жизнь #космос #фантастика #книги #чтение #проза #читать #что почитать #книги бесплатно #бесплатные рассказы